Если я уйду, умрет Дракулич. Если останусь люди сами придут.
Так из года в год старуха водила возвращавшихся с фронта мужчин к оврагу, чтобы те со слезами, рвотой и криками исторгали из себя войну и оставляли её утекать и в без того проклятую землю. А люди, очищенные и прозревшие, могли идти дальше. Некоторые перед этим помогали ей хоронить мертвецов. Кто-то оставался у безумной старухи на хозяйстве, кто-то так и не смог бросить родной дом, кому-то просто некуда было идти. Так, исполнив странное пророчество Зорицы, Дракулич начал новую жизнь.
Но за наброшенным брезентом и залатанными заборами скрывались от невнимательных глаз останки задушенной войны. Тут береза с бурым въевшимся пятном палачи об нее младенцам головы разбивали. Там пепелище с трубой торчащей отказались старики наружу выходить, им красного петуха и пустили. Гаже всего был небольшой пустырь, где из-под снега торчали былинки увядшего ковыля. Ничто не выдавало в этой невинной поляне худого места, но, проходя мимо, местные, что заново заселили Дракулич, крестились и ускоряли шаг. Именно здесь усташи измывались и насильничали девок, перед тем как вспороть им брюхо калёными лезвиями.
* * *
Даже Тадеуш поморщился, взглянув на пустырь в просвет между чёрными, с подгнившими брёвнами, избами.
Страшная война, конечно, произнёс он и стушевался тут же, поняв, что сказал банальность, А вы, Горан
Я из четников, бросил тот, Ещё не знал, что у Михаиловича свои планы насчёт Югославии.
О! поразился честности бородача фельдшер, Мне кажется, Казимиру лучше не
Вот и не болтайте лишнего, доктор.
На крыльце появилась однорукая фигура, прижимающая к груди какой-то груз.
Фонари все захватили? спросил Казимир, дико зыркая по сторонам. Фельдшер и бородач подняли по старой масляной лампе на железном кольце.
У Зорицы нашлись, пояснил Горан. За спиной у него торчали две рогатины, закреплённые на поясе.
Хорошо. С оружием негусто, продемонстрировал ношу однорукий партизан, Всего один огнестрел, на два заряда. И топор, добротный, вчера точил. Это тебе.
Горан принял инструмент с уважением, взвесил в руке, сделал легкий взмах, удовлетворённо кивнул, после чего завистливо присвистнул, взглянув на обрез в руке Казимира.
Трофейный?
«Зауэр». С фрица снял. Ствол был уже спилен. Для охоты, конечно, вещь никудышная, но для дела А вам, Тадеуш, придётся нести фонарь мне его, к сожалению, деть некуда.
К погосту? просто спросил немногословный бородач, кивнув заросшим подбородком куда-то за узкую полоску леса.
Село бабы уже обыскали, посетовал Казимир, Если бы эти глупые кликуши не слушали старуху, глядишь, нашли бы Сречко ещё до заката. Теперь придётся ковылять в темноте.
Свет всегда с божьим человеком, заметил Горан.
Троица двинулась в сторону оврага. Шли по первой молча, будто таинство какое совершали. Унылый вид собственного села приколачивал языки к глотке не хуже палачей-хорватов.
Дракулич оставался наполовину мертв пустые избы пялились чёрными провалами окон, село молчаливо провожало троих мужчин, будто на казнь. Не лаяли окрестные собаки не успели прижиться, не ворчали кумушки на подпитых муженьков. Лишь тоскливый скулёж раздавался откуда-то с пустыря.
До-о-оченьки! Где же вы? Милица, Агнешка, папа вернулся!
Казимир болезненно поморщился от завываний Мишко ему всегда становилось не по себе. Дракулич был для него местом чужим он осел здесь уже после войны, когда обнаружил, что возвращаться некуда. Мишко же здесь родился, женился и успел обзавестись двумя дочерьми. Когда он, героический партизан, одним из первых вернулся домой, рассудок его пошатнулся. Зайдя в свою опустевшую хибару, увидев растерзанные тела жены и дочерей на погосте, он упал наземь, забился, заскулил, да так и сделался дурачком. Ходит теперь по селу, разгребает руками землю на пустыре, да кличет без умолку своих «доченек».
Тяжелая судьба, осмелился нарушить молчание фельдшер, когда кислые подвывания Мишко за спиной почти стихли, Вернуться победителем, а сражался за что
Мы сражались за веру и Родину, доктор, перебил его Горан.
Стушевавшись, фельдшер обратился к Казимиру.
А раньше здесь пропадали дети?
Две девчушки в прошлом году, весной. Ещё двое в позапрошлом, тоже в марте. Я сюда с Ясной в сорок седьмом перебрался, а в пузе у неё ужо Сречко ворочался. К оврагу я ему накрепко запрещал ходить, но
И не искали?
Нет. Повелись на россказни старой ведьмы что, мол, нет людям ходу на погост.
А почему туда? недоуменно спросил Тадеуш, Что там ребёнку, в сущности, делать?
Дети сами по себе не пропадают, ответил калека, В овраге до сих пор кто-то землю роет, трупы выкапывает. Зорица одна не боится туда ходить. По весне всех детей там и находила.
Может, их туда затащили, резонно заметил фельдшер, Одичавшие собаки?
Не псы это, другое. Я год тому назад ночью проснулся от жуткого визга. Мой хряк метался по хлеву, с ума сходил, насилу угомонил. Весь искусан, где-то мясо клочьями вырвано. Так и пришлось его заколоть. А под хлевом я лаз обнаружил, широкий, как для человека. За ночь кто-то прорыл.
Ну вы уж усмехнулся старичок, Это, знаете, мистификация.
Слово какое вы мудрёное сказали, доктор. А то, что Ясна, мяса того отведав, опосля дитя из утробы выкинула тоже эта ваша ми-фи-кация? по слогам проговорил Казимир.
А когда жена моя, покойница, Богу душу отдала, вмешался Горан, Я на могилку помолиться пришёл, а тело её выкопано и лицо всё обглодано, жадно так, и кишки кругом. Дьявольское там живёт. Не живёт, а существует даже.
Тише! скомандовал вдруг Казимир троица приблизилась к заросшей кустарником кромке небольшого леска, предварявшего спуск в овраг. Несмотря на холод, пот сбегал по его спине. Он и сам не знал, чего боялся больше не найти сына вовсе, или всё же найти, но слишком поздно, Близко мы, я чую.
И вы, Йокич, всерьёз полагаете, что на погосте обитает нечистая сила? приглушённым фальцетом спросил Тадеуш. Ему явно было не по себе, и при помощи разговора понятного и хорошо знакомого ему процесса он пытался сохранить самообладание.
Пущай так. Я просто хочу найти Сречко, слукавил Казимир, продираясь сквозь торчащий из подтаявшего снега кустарник. На деле же, поджилки его дрожали при одной мысли о столкновении с чем-то нечеловеческим, и потому, чтобы успокоить себя, он заговорил о мирском, Я и не такого насмотрелся. Резня в Дракуличе лишь часть того, что творилось здесь. Вам, Тадеуш, не пришлось побывать в Ясеноваце?
Не довелось, сглотнул фельдшер, Слышал в общих чертах.
Счастливый человек. А я был. Неужто после всего меня испугают легенды? скорее уговаривал себя калека, чем отвечал на вопрос.
Легенды, усмехнулся Тадеуш, На такой грязной земле им самое место.
Легенды не копошатся ночью под окнами, доктор. Не выкапывают мертвецов из земли, обгладывая кости. Не таскают детей средь бела дня, ответил Казимир. В его воображении банда упырей и вурдалаков, почему-то в военной форме, водила хоровод вокруг мёртвого тела Сречко, дробно стуча копытами. Помотав головой, он покрепче сжал обрез.
Среди голых веток топорщились из-под снега чёрные влажные пни редколесье снабжало дровами всю округу, но вскоре кустарник загустел до того, что пришлось продираться полубоком, прикрывая глаза. Тропа резко ухнула вниз, и Казимир едва не покатился по склону, вовремя уцепившись культёй за торчащие пни. Единственную руку занимал трофейный «Зауэр».
Осторожней, Горан придержал его за плечо, будто заигравшегося ребёнка, Нешто на небеса торопишься?
Само место казалось грязной воронкой, всосавшей в себя все звуки не было слышно ни шелеста ветвей, ни вороньего грая. Троица тоже примолкла, словно почуяв земля эта давно принадлежит мертвецам.
Широкая просека посреди оврага была густо взрыхлена. Местами торчали дощечки самодельные надгробия, поставленные теми, кто вернулся в родное село, но не застал родных живыми. Кустарник пробрался и сюда, сплетя непролазный полог, будто желая, чтобы души умерших запутались в голых ветвях, неспособные уйти на небо.
Смотрите! шепнул вдруг Горан и, поставив фонарь на землю, склонился к жирной почве, Следы!