Потьмак А.А. «Недеяние»
Семен подошел к обычной на вид пластиковой двери белого цвета без признаков замка и дверной ручки, закрыл глаза правой рукой сделал движение, отдаленно напоминающее крестное знамение, сделанное украдкой, как тайный знак только ему и кому-то невидимому понятный, и шагнул прямо в нее. Он оказался в собственной квартире.
Никак не могу привыкнуть к этим проклятым эмам, будь они неладны,. подумал Семен.
Эмы создали иллюзию тихого уголка дикой природы.
Сегодня они изобразили небольшой, уютный водопад. Водопад медленно струился ровным слоем по гладкому камню почти без звука. Он был похож на лист древнего фотоглянцевателя. Струился легкий парок, похожий на тот, который можно было видеть, при глянцевании фотографий в древние времена. У подножия угадывались небольшой столик и диванчик, полупрозрачные, точнее мимикрирующие под природу, придуманную эмами.
Семен снял самоподгонную куртку и просто отпустил ее. Эмы-домоседы мгновенно подхватили, расправили, отлетели к шкафу и аккуратно повесили ее на плечики. Затем встал в два светящихся пустых следа на полу соксами «голова крокодила» с толстой подошвой. Соксы сползли со ступней через пятку, приятно поглаживая кожу ступни, аккуратно легли рядом. Головы покосились одна на другую, звякнули шпорами, открыли пасти и замерли, слабо мерцая зеленоватым.
Вот зачем на этих эпиботах хвостшпоры? Что за нелепая мода, раздраженно подумал Семен.
Семен лег на диван, поверхность подхватила тело, мягко удерживая каждую его точку, создавая ощущение невесомости, будто нет никакой опоры и тело висит в пространстве. Семен вызвал Эмулянта, отразив мысленным взором образ молоденькой девушки. Вчера он вызвал благообразного старика, для мудрой беседы.
Что желает Семен Альдегертович? спросила девушка, слегка склонив голову. Волосы ее были тонкими, почти прозрачными, неотличимыми от дымки водопада за спиной. Она сидела вполоборота, что только сильнее подчеркивало ее идеальную фигуру.
Мора, тоскливо мне! пробубнил Семен, срывающимся голосом. Кто я?
Яэто ты. Тыэто я. ответила Мора мягким, приятным голосом.
Ты каждый раз другая.
Это тоже мы.
Почему ты Мора?
В мире, откуда мы у каждого есть истинное имя. Мораимя не истинное. Истинное имя нельзя произносить. Мора для удобства.
Кто я истинный?
Ты истинныйвсе лучшее, что есть в нас.
Почему Мора?
В баснословно далекие времена, был город с похожим названием. Там мы впервые появились.
Кто мы?
Эмы. Мы посредники.
Можно увидеть город?
Можно. Через водопад.
Покажи.
Не могу. Зеркало мутное.
Откуда знаешь про город?
Мы помним. Мы храним воспоминание обо всем, что происходило.
Семен Альдегертович лежал, не чувствуя тела, и глаза его увлажнились.
Ну, зачем мне это, думал Семен. От этого можно с ума сойти. Я хочу быть уникальным, единственным.
Откуда вы взялись?! надрывно дыша, спросил Семен.
Ты не поверишь. Из головы сумасшедшего. Так гласит легенда.
Как его звали?
Не могу сказать. Мы храним воспоминание. Но помним отрывками.
Сны Сумина.
Талант нереализованныйигольное ушко. Талант реализованныйстепь широкая. Степь раздольная. Монотонная. Однозвучная. Только у самого игольного ушка вековая дремучая чаща, первозданный дикий мир. Может, не стоит удаляться от ушка, любопытства ли ради, удобства или фанфар. Прилечь, слушать стоны вековых кряжейне мышиный писк степи. Степи, талантом порожденной. Степи, уничтожившей чащу. Талант, который себя самим собой кормит. Талант талант снедает.
Семен проглотил шарик кислорода. Шарик нужно было закинуть в рот, сделать глубокий выдох, плотно сжать губы, раскусить, сделать вдох. Давление в шарике было чуть выше атмосферного, чтобы плотнее заполнить ротовую полость, помочь вдохнуть. После шарика, пациент засыпал. Шарик действовал как снотворное.
Семен очутился в вязком, студенистом воздухе. По нему можно было шагать вверх. Медленно поднимая ногу, затем, пытаясь резко опустить, можно было получить под ногой ступень. Воздух сгущался, пружинил. Если в воздух сунуть кулаком, оставалось темно-серое пятно, как от синяка. Дышалось свободно и даже легко. В легкие воздух поступал без сопротивления. Слова в этом воздухе можно было видеть, как вибрации, колыхания. Вибрации не смешивались, не пересекались. Плавали свободно, отталкиваясь одно от другого. Если поглотить вибрацию, можно было получить галюциногенный шок. Слово нельзя поглощать в сыром виде, слово нужно готовить, чтобы не было разговения мозга. Разговение мозга похоже на опьянение. Делать паштеты из этих мозгов.. Чтобы приготовить слово, его нужно высушить, поместить в ящик, положить на самую дальнюю полку, чтобы не осталось привнесенного, только чистое слово. Когда слово подсохнет, станет холодным. Станет таким холодным, что будет обжигать руку при прикосновении. Слово надо приложить к словоприемнику. Ко лбу надо приложить. На лбу слово пропитается теплом уже родным, собственным. Пропитается и впитается непосредственно в мозг.
И тут Семен увидел.
Тут две ошибки, слегка удивившись, подумал Семен.
А в темноте светилосьСУМИН. Когда Семен его только заметил, это было просто слово. Плыло себе без руля и без ветрил. Но едва заметило Семена, словно взъерошилось, будто испугалось чего. Буква С оказалась удавом с маленькой головой. Голова эта подперла себя хвостом и застыла, сделав мечтательное выражение. Видимо, попугаев считала. Хвостик У принялся вилять, убыстряя махи, да так стремительно, что превратился сначала в серый туман, затем и вовсе исчез с глаз. Мрачная М свесила вулканические вершины, словно два уставших, грустных клоуна присели, повесив головы на ели. Зато И копытом задним в нетерпении извечном била и ржала и-и-и-и И только Н, как памятник стояло, не шевелясь. Похоже, слово не ожидало никого здесь увидеть и от неожиданности допустило такое кривляние. Но был в этом живослове кое-кто еще. Из тени вышел бледный, с кожей мраморного цвета старик. У него глаза были белые. Семен подумал, что это бельмы, но присмотревшись, разгляделу старика, действительно, глаза белого цвета. Радужка без пигментации. Хотя бы какое-то объяснение, решил Семен. Кроме этого, у старика была широкая, длинная, необычайно густая, толстая, седая борода по пояс в дырках. Она была совершенно как сетка. В ячейках жили птицы. Выглядывали, осматривались. Не видя ничего интересного, прятались обратно. Старик нежно поглаживал свое большое гнездо.
Я Всеволод, сказал старик. Можно просто Сева. А эти несчастные птицы заколдованы.
Скажите, а где я? прошептал Семен.
Это метаслов. Локация истины, так сказать. усмехнулся дед. Здесь хранится все, что когда-то было и все, что когда-нибудь будет.
Истина в том, что я хочу есть. Я Семен, а не пророк.
Скажи, Семен, чем ты занимаешься там, в мире?
Я призматик.
И что это, призматик?
Я выращиваю призмы. Призмы творят действительность по заложенной в них программе. В древности это называли deus ex machina. Творят не сами призмыэмы, которые в них живут. Но я только инженер. Откуда в призмах берутся эмы я не знаю. Все считают, что они самозарождаются в призмах. Такая форма жизни. У них есть иерархия, четкое разделение обязанностей. Есть эмы-домоседы, обязанность которых обеспечить порядок и комфортное проживание хозяина. Есть эмы-хранители. Эти собирают всю информацию о происходящем, где-то ее сохраняют. Но даже они полного доступа к информации не имеют. Город, в котором я живу, занимается изготовлением призм. Больше ничем. Это потому, что изготовить призмы, чтобы они работали, можно только здесь, в моем городе. Здесь аномальная зона. Никто не знает, как она образовалась, откуда взялась. По легенде впервые, случайным образом, призму получил Самин. Он нашел первичный шар и, случайно, уронил его в жидкий кислород. Шар встрепенулся, ну, совершенно, как живой и породил первых эмлинов (тогда их так называли, теперь сократили до эмов). Кстати, существуют и злобные эмы, но их научились нейтрализовывать черными призмами. Потом у Самина появились первые призмы, он сам не знал откуда они являлись. Он их просто находил там, где раньше их не былона столе, на полке, на плите, где угодно. Сейчас ученые предполагают, что эмы строят призмы из своих тел в укромных местах, как бы рожают их. Затем доставляют нам совсем крошечными. Мы вынашиваем их в жидком кислороде. Так, что призмыэто как бы живые генераторы. У них есть жизненный цикл. Со временем, они тускнеют и, если можно так сказать, страдают скудоумием. Творят мрачные каменные пустыни с низким небом, огромным и холодным красным солнцем, почти не дающим света и тепла. Птиц с маленьким тельцем и громадными черными крыльями, распластанными на скалах для генерации энергии, как солнечные батареи. На крыльях паразитируют крохотные организмы серого цвета, поглощая тепло, накапливаемое в крыльях, для жизни. Хотя продукты жизнедеятельности этих организмов действуют на птиц, как слабый алкоголь, доставляя им единственно возможное удовольствие в этом мрачном мире. Умирающий мир, хотя и не без мрачной красоты. Из этих призм, когда они окончательно гаснут, делают тюрьмы для злобных эмов, черные призмы. Черные призмы хранят в свинцовых саркофагах. Находиться рядом с ними непереносимо. Они оказывают сильнейшее давление на психику. Это сама смерть. И магнетичны очень. Мозг не способен противиться этой черной немочи. Человек сует голову в микроволновку и включает полную мощность. Как знать, может за мгновение перед тем, как голова распадется на атомы, он познает сингулярность. Покажи мне город.