Смотри. Жучиный концлагерь начинается.
Блин, как будто должен подняться занавес и по сцене забегать клоуны. Ан нет. Всё оказалось просто и, увы, неромантично. Андрюша брал из пачки перебирающих лапками жуков и бросал на раскалившийся, пованивающий печёным навозом, железный лист. Жук или там мокрица, оказавшись на раскалённой сковородке, подскакивали, кувыркались, но не долго, скоро они прилипали и отчётливо щёлкали, как жарящиеся на чугунной сковороде семечки. За первым короедом последовал второй, потом третий и так далее. Когда шапито начинающего живодёра подходило к концу, на улице стало по-настоящему темно. К нашему одинокому островку закрытой, герметично запечатанной от взрослых мальчишеской цивилизации вышел наш ровесник. Выше меня на голову (я вообще маленького роста, не карлик, но точно ниже среднего) с большими ладонями, хитрыми карими глазками. Хорошо одетый (джинсы, по тем временам, уже не редкость, но ещё и не общедоступный ширпотреб)приталенная курточка, чёрная, из искусственной кожи и настоящие кроссовки, не то, что мои отечественные ботинки или Андрюшины кеды.
Салют! неестественно живо выдал незнакомец.
Мы, как вежливые люди, поздоровались с ним.
Ребята, можно с вами? протараторил мажор. Мне его суетливое поведение, вкупе с показным желанием подружиться, сразу не понравилось.
Что с нами? нахмурившись, спросил я. Одного знакомства в день для меня было более, чем достаточно. Недоверчивый я, нелюдимый.
Услышав мой вопрос, он несколько растерялся, но, быстро придя в себя, проговорил:
Посидеть. У меня тут газировка есть. Хотите? Задобрить хотел нас газировкой своей. Ну, а я так просто не хотел сдавать позиции. Поэтому сурово ответил:
Жопка слипнется от сладкого. Но было поздно: Андрюшка, тут же потеряв интерес к своему концлагерю, отбросил коробку с оставшимися и благополучно избегнувшими казни жуками, потянувшись за бутылкой.
Я не пил его газировку, но познакомиться, всё же, пришлось. Его звали Антон: он тоже недавно, всего три дня назад, переехал сюда и через две недели пойдёт в ту же школу, что и я. Правда класс у него другой7Б, у меня7А.
Он, этот Антон, не замолкал ни на секунду: всё о чём-то тараторил, бегал вокруг костра, а потом, когда газировка закончилась, вынул из кармана сокровищенастоящую петарду. С палец толщиной и с мизинец длинной.
Ого! Андрюша был сражён. Дай мне.
Антон на него ноль внимания, почувствовал, что тот отстой: оборачивается по сторонам, ищет, и ко мне. Я продолжаю на корточках сидеть, на затухающий костёр смотреть, делаю вид, что не замечаю.
Спички?! Можно?
Не дожидаясь моего ответа, Антон наклоняется, берёт спичку, чиркает, поджигает фитилёк. Не загорается. Он внимательно смотрит на петарду и говорит:
Дай ещё спичку.
Я сую руку в свой коробок и тут Антон крича"Ай!", отскакивает в сторону. Понять я так ничего и не успел, всё произошло в долю секунды. «Коробок-моя рука-его вскрик» и хлопок.
Мне обожгло пальцы, ноготь на указательном пальце опалило, а на подушечке среднего вздулся здоровенный жёлтый волдырь. Этот придурок Антон дунул на фитиль петарды и тот загорелся, он испугался и бросил петарду, а та, удачно так, залетела прямо в мой коробок, упав на спички и под мои ищущие пальцы. Рвануло, весь запас спичек воспламенился, а я чуть не обгадился. Не столько было больно, сколько неожиданно. Надо же быть таким неловким. Андрюша заржал, как конь, а неуклюжий Антон принялся извиняться.
Резюмируя моё первое знакомство с дворовой жизнью, скажуЗАШИБИСЬ! Короче Антон, по фамилии Шавырин, стал моим другом. А странненький Андрюша оказался местным лохом-изгоем, с которым никто из серьёзных пацанов не водился. Так что больше мне с ним играть в концлагерь жуков больше не пришлось. Но это всё потешные цветочки, радиоактивные ягодки мутанты ждали меня впереди.
В ту первую мою московскую осень мы очень сблизились с Тошей, на какое-то время стали дружками «не разлей вода». Мы так сдружились, что, как-то гуляя во дворе, когда мы были один, и других ребят поблизости не околачивалось, я предложил ему побрататься. Он вначале не понял, тогда я подробно объяснил в чём смысл ритуала древних викингов. Сам я об этом где-то прочёл, а скорее видел в кино. Тоша подумал, подумал и согласился. Ему тоже было одиноко на новом месте, он хотел общаться и не хотел превращаться в беззащитного мальчика для битья, новенького, которого каждый считал своим долгом пнуть, прописать.
Мы пришли ко мне домой. Мама куда-то ушла по своим делам; мы могли наслаждаться безнаказанной свободой. Творили, что хотели. Для ритуала я всё приготовил на кухонном столенож, чашку, достал открытую бутылку Кагора. Для начала я тщательно вымыл кухонный нож. Тоша следил за мной настороженно, от него исходили нарастающие волны липкой парниковой паники. Он боялся. Ничего удивительного, у меня самого всё внутри сжималось. Крутило кишки, хотелось кашлять. Покончив с ножом, я налил в чашку (зелёная с золотом чашка из пропавшего при переезде сервиза, моя любимая) немного, на два пальца, вина, чтобы было незаметно, что вина стало меньше. Бутылку сразу закупорил и поставил под стол, туда, где она и стояла. Не хотел, чтобы нас моя мама застукала за якобы распитием алкоголя. Вернулся к ножу, подошёл к Тоше. Он смотрел, словно зачарованный, на широкое стальное лезвие, а когда я попросил его протянуть мне руку, сказал:
Слушай, давай потом.
Испугался?
Я? Ничего подобного.
Тогда давай сейчас. Чего тянуть?
Не нравится мне что-то твой нож. Ты можешь неправильно всё сделать.
Ты сам можешь.
Самому неудобно.
Тошка, хватит заливать. Сделаем так: я первый себе сделаю, а за мной ты. Согласен?
Тоша насупился. Ему очень не хотелось, чтобы к его коже прикасались разные непонятные острые враждебные его здоровью предметы, но и отказать мне, на тот момент единственному своему другу, он не мог, чтобы не упасть в моих глазах.
Хорошо, ты первый.
Я выбрал для пореза большой палец на левой руке, поднёс его к подушечки нож, замер. Ну, прям, не могу полоснуть по пальцу и всё. Покраснел от натуги, давлю всей пятернёй на пластмассовую ручку, а нож ни с места. Погано. Вот и Тоша уже готов улыбнуться, тело его потеряло напряжённость, мускулы лица расслабились, сейчас он что-нибудь обидное мне скажет. Это-то ощущение предчувствия слов порицания, оформленных в обёртку глумления, меня и подвигли к действиям. Раз я не сумел себя полоснуть сразу один резким движением «чик и готово», пришлось менять тактику на ходу. Я спокойно, без натужного рывка в герои, приложил лезвие ножа к пальцу, слегка надавил, зажмурился и стал пилить. Туда-сюда, сюда-туда. Четырёх возвратно-поступательных движений хватило, чтобы мою плоть обожгло. Открыв глаза, увиделиз пальца течёт кровь. Медленно сочится, набухая одной единственной большой алой каплей. Положив нож на стол, я поспешил схватить чашку с Кагором, стряхнув в неё каплю. Кровь растеклась по поверхности вина плёнкой, как бензин по воде. Сходство с нефтепродуктами долго не продержалось: кровь растворилась в вине.
Твоя очередь, Тоша, проговорил я и протянул ему нож.
Весь мандраж вернулся к моему другу при виде крови. Плотно сжав губы, он принял из моих рук орудие братания и с мольбой во взгляде вопросительно посмотрел на меня.
Не бойся, это не больно. Я обманывал Тошу на самую малость. Делал это ради его пользы, так что это не считается.
Тоша не подкачал, нож он использовал лучше, чем я. Разрезал с первой попыткиодним быстрым движением. Разрез на указательном пальце (он выбрал его, а не, как я, большой) получился глубже. Он сделалВСССЫЫ, кровь заструилась легко, непринуждённо. Он поместил руку с кровоточащим пальцем над чашкой и в неё закапало. В отличие от моей светлой крови, его имела практически вишнёвый оттенок, глубокий сочный цвет сливался по цвету с вином. Кровь булькала в Кагор и тут же исчезала. Его крови попало в чашку на порядок больше моей.
Теперь давайразрез к разрезу.
Я протянул порезанный палец Тоше, онмне. Наши раны поцеловались, соединились, сроднились. Пока кровь не свернулась, пощипывало.
Пей.
Тоша, сделав глоток из чашки, передал её мне. Выпил он саму малость, основную часть пришлось допивать мне. Вкуса крови я так и не почувствовал, зато сладкий, колючий вкус Кагора разъел мне язык. С трудом мне удалось проглотить магическое снадобье побратимов, а потом немалых усилий стоило удержать смесь крови и вина в желудке.