Где рюкзак? Где аптечка?
Тут где-то сбросил. Говорю же, лохмотья. Самоед кивнул в ту сторону, откуда только что приехал. Пройди по краю сузема, сразу наткнешься. Я сейчас возвращался, видел его. Сразу найдешь, отвечаю.
Ладно, раздевайся пока, распорядился я и с дробовиком в руках отправился в ту сторону, куда мне указал самоед. Крепко пнув по пути нашего пленного.
Рюкзак я и впрямь обнаружил сразу. И он действительно представлял из себя сплошные лохмотья. Но аптечка была цела, а это главное. Будет чем перевязать Настасью. Будет, чем лечить Комяка. И даже, возможно, что-то останется на будущее. Вот только как не хотелось такого будущего, в котором нам снова потребуется аптечка!
Когда я вернулся обратно (крепко пнув по пути нашего пленного), самоед уже успел раздеться по пояс. Он устроился поудобнее, опершись спиной на молодую березку, смешно вывернул голову набок и, закатив в сторону и без того косые глаза, пытался высмотреть, что же там такое у него с рукой.
С рукой у него оказался полный ништяк, если исходить из того, что могло быть в тысячу раз хуже. Сильный ушиб плеча и рваная рана предплечья, на которую не мешало бы наложить швы (впрочем, как и на щеку), если бы было чемвот такой я поставил диагноз, не обнаружив ничего более существенного. Весь удар картечи принял на себя рюкзак.
Пока я возился с перевязкой, неожиданно возле нас объявился Данила. Он спешился, сразу склонился над мертвым Трофимом и коротко спросил:
Преставился?
Да, буркнул я.
Накрыл бы хоть тело. Данила перекрестил начинающего коченеть покойника и тут же принялся бубнить себе под нос заупокойную.
Я же, закончив бинтовать Комяка и выковырнув из шеи его жеребца неглубоко засевший кусочек свинца, занялся более приятным делом.
Ну а теперь обзовись, паскуда! Я присел на корточки перед пленным, уже утомившимся ждать своей очереди.
Максим. Макарона мое погонялово, прошептал парень и попросил напиться:Хоть каплю воды.
Воды под рукой не оказалось ни капли, поэтому я двинул щенка по зубам. Несильнотак, чтобы не вышибить его из сознания.
Напился?
У меня связаны руки, упрекнул меня Макс, обильно сплевывая кровью.
Желаешь, чтобы я тебя развязал? Чтобы мы были на равных? Я ухмыльнулся. Но ведь тогда я тебя замочу. Не принуждай меня к этому.
Все равно ведь замочишь, прошептал пленный. У него из глаза выкатилась слезинка и соскользнула в мох, перечеркнув грязную щеку блестящей дорожкой.
Замочу Или отстрелю яйца и отпущу Или просто так отпущу Это как ты будешь отвечать мне на вопросы. Это как ты мне понравишься, мальчик. Я взял свой дробовик и ткнул ствол в пах трясущемуся от страха Максиму. О том, что стреляю, предупреждать я не буду. Просто спущу курок, как только мне не понравится твой ответ. И ты останешься без яиц. И без морковкидевичьей утехи. Без наследства, придурок! И тебе не придется платить за операцию по изменению пола. На зоне братва и так сделает из тебя пидараса. Или ты уже Манька? Даже не знаю, как к тебе обращаться Я с громким щелчком снял «Спас» с предохранителя и, не обращая никакого внимания на молящегося над мертвяком спасовца, заорал на надрыветак, чтобы лоха с первых секунд взять на голос, поставить его на измены; так, чтобы он даже и не держал в башке мысли о том, что можно соврать или чуть-чуть затянуть с ответом; так, чтобы у него просто не было времени изобрести хоть какую-то ложь. Этакая мягкая разновидность допроса с пристрастием:Вопрос первый, сука! Сколько вас было?!!
Четверо. И собака, Фикса, всхлипнул Максим.
Точняк, верю. Где четвертый?!!
Кто? Егоршу вон, Максим кивнул в сторону Комяка, косоглазый убил. Остались еще Косяк и Леша Лиса. Послушай, братуха
Ка-а-акой я тебе братуха! Стволом «Спаса» я сильно ткнул Макарону в промежность. Так, что он взвизгнул. Как выглядят двое оставшихся?! Отвечать быром!!!
Ну Леха, он рыжий. А Косяк Ему лет пятьдесят
Довольно! перебил я. Все ясно! Рыжего я замочил. Значит, остался Косяк. Чем вооружен?!
Нет у него ничего. Но он всю эту кашу и заварил. Главный он.
Да чего же ты, сука, мне дружка своего сдаешь?!! Да как же тебе, блядь, братва еще язычок не подрезала?!! Я еще раз от души вонзил ствол дробовика Макароне в яйца. Он опять тоненько взвизгнул. Ну бабаона баба и есть! Во что одет ваш пахан? В клифт арестантский?
За десять минут я получил все необходимые сведения. И успел осознать, что влипли мы основательно. Косяк, предводитель всей этой собачьей своры, свалил в тайгу, и, похоже, нам его не достать. А он не дурак. Соображает, что один и без оружия не протянет в парме и десяти дней. А потому лучший для него выходнемедля идти сдаваться на зону. И сдавать нас. Глядишь, это и послужит смягчающим обстоятельством.
До зоны он, таежник, доберется уже к завтрашнему утру. Неизвестно, что там наплетет мусорам, но как бы там ни было, а шухер поднимется конкретный. Мы с Комяком, вроде бы тщательно зализавшие за собой следы, будем проявлены, и за нами опять начнется охота. Снова мусорские засады Опять гуиновский спецназ И теперь его уже не заманить ни за какую Ижму. На подобный случай у самоеда в запасе нет никаких военных хитростей.
А если мусора еще и обратятся за помощью к ракетчикам? Если к тому же посулят оплатить все расходы (а оплатить, насколько я знаю, есть откуда)? Что тогда будет! Полк поднимут в ружьеа это не только простые солдаты. Это и вертолет. Это и антидиверсионный взвод, который имеет каждая ракетная часть, нечто вроде спецназа. Это Да разве можно не брать в расчет гражданское население, где каждый второйопытнейший таежник, отличный стрелок и следопыт, изучивший окрестную парму как свою избу? Если за нас объявят награду (а такой вариант очень даже реален), то уже завтра к вечеру мы будем в таком плотном кольце!.. Кольце, из которого не выскользнет даже сам сатана.
Проклятие! выругался я и отнял ствол дробовика от промежности Макса. Тот облегченно вздохнул. Ты уверен, что все рассказал?
Все, просипел он. Как на духу. Теперь мне можно попить?
Можно. Я направил «Спас» ему в голову и надавил на спуск
Данила вздрогнул от звука выстрела, замолк на полуслове и обернулся.
Еще один, ответил я на его немой вопрос. Да воздастся ему за грехи земные его
Данила, где-то остался четвертый из этой кодлы. Нам надо его достать. Мы просто обязаны это сделать! Тихон мне не помощник, он ранен. Я рассчитываю на тебя.
Я уже настроил себя на то, что спасовец откажется принимать участие в поисках, не оставит покойного единоверца ради очередного «убивства». Был намерен идти одинсам не знаю, куда; сам не знаю, зачем. А Данила пусть остается со жмуриком. Исполнять свой долг. Бубнить молитвы и песнопения. Общаться с Господом Богом.
Но спасовец решительно встал с колен, молча поднял с земли свою еще необстрелянную «тулку», свистнул собаку, прицепил ей к ошейнику длинный поводок из сыромятного ремешка, вскочил на своего жеребца и лишь тогда открыл рот.
Однако поехали. И да поможет нам Бог.
Да поможет вам Бог, ехидно продублировал самоед, продолжавший удобно сидеть, опершись спиной на березку. С «Тигром» у левой руки. С правой рукой на перевязи из уже ставшего грязным бинта. Совершенно не беспокоясь о том, что остается в компании двух жмуров и мертвой кобылы.
Я устроился на коне Комяка, отметил, как неудобны мне высокие стремена, отрегулированные под рост самоеда, и, тронув повод, тоже пробормотал:
Да поможет нам Бог.
Хотя, по-моему, тогда нам уже не мог помочь ни Бог, ни сатана, даже если бы в обмен я предложил ему свою душу. Нам мог помочь только счастливый случай. Из числа тех, что случаются с вероятностью один к миллиону.
* * *
Я не имел никаких надежд на то, что Секач окажется хорошей ищейкой. Он ведь лайка, а эта порода больше приучена к тому, чтобы водить носом поверху, искать дичь на ветках, а не идти по следу, уткнувшись мордой в землю. К счастью, оказалось, что я ошибся.
Уже через минуту лайка привела нас к тому месту в распадке, где уркаганы устраивали на нас первую засаду, а потом разделились. Трое ушли на смерть, а четвертый, подлец, нахлобучив своих корешей на чистое палево, зашхерился в парме и стал ждать результатов. Я не испытал бы ни малейших угрызений совести, посылая пулю в этого иуду.