Как натянуть на лицо скучающе-равнодушную маску, когда кто-то из них получает посылку из дома, а там шматы душистого сала, четвертина окорока и пара лещей вяленых, с оторванными головами, чтобы втиснулись в небольшой посылочный ящичек? Эту бы оторванную и выброшенную на помойку голову, да кусочек хлеба это ж сколько можно выгрызть, вытащить ногтями, долго-долго жевать, с хлебом Света неожиданно заулыбалась: ничего себе мысли у московской красавицы, у столичной штучки «семнадцать плюс-минус». Кто б знал!..
Улыбаться не хотелось, но она удержала на губах улыбку и, гордо вскинув голову, продолжила свой путь. Конечно, по большому счету, никакая она не московская красавица: горняцкая смазливая деваха, временно командированная в Москву. Но никто из окружающих об этом не знает. И не узнает! А она, конечно, никогда уже в убогий Горняцк не вернется: будет вгрызаться в Москву белыми крепкими зубами, вцепляться ухоженными ногтями, будто выковыривает мякоть из вяленой рыбьей головы, но здесь удержится, останется навсегда!
Высокая студентка, в облегающих брючках-бриджах и обтягивающей красной маечке, уверенно шагала по раскаленной Москве. В конце концов, если не придираться к мелочам, красавица в Москве и есть московская красавица!
Куда может идти московская красавица, ну-ка догадайтесь? Правильнок своему возлюбленному. Московскому, коли уж на то пошло, красавцу Ален красив, спору нет. Глаза. Глазищи. Плечи. И карьера обеспечена, и заработок. Но он не маршальский сын, не внук члена Правительства, он даже не москвич, как и Света. И идет она не в его родовое гнездо в доме на набережной или в одну из вот этих, обвешанных мемориальными досками «сталинок» на Горького, с трехметровыми потолками и раздельными санузлами, нет, всего лишь на квартиру к его то ли знакомому, то ли родственнику, у которого Ален обитает в дни увольнительных.
Не москвич. Жаль. А нуженмосквич. Вот такое окошко нужно, взгляд Светы зацепил широкое, сверкающее чистотой окно на втором этаже. Фрамуга приоткрыта, и ветерок шевелит шикарную белую кружевную гардину. Там, за окошком, паркетный дубовый пол, а не земляной, как у них в бараке, там стены белые или в этих красивых модных бумагахкак они их называют? Обои. И стены эти не сочатся копотью
Отец Светы погиб на шахте восемь лет назад. Взрыв метана. Да и как он мог не взорваться, если метаном провонял весь поселок, стены в бараках, подушки, детские игрушки. Мать как надела тогда черный платоктак и все. Будто оживший мертвец ходила по инстанциям, добиваясь для Светы направления на учебу: у них есть такая разнарядка «дети погибших на трудовом посту». И добилась. Но не пошла провожать Свету до автобуса, будто на этом силы враз кончились, так и стояла в перекошенном дверном проеме барака: черный платок, провалившиеся глаза, кукольное старушечье личико, руки раскинула, вцепилась в косяки. Будто не впустит она свою доченьку обратно в барак. Ни за что. Такое у нее получилось благословение.
Бедная мама! Ее надо срочно забрать оттуда. Вот в такую комнату, с гардинами, она и не видела никогда подобной красоты
Через час они с Аленом сидели на узком диване, покрытом ярким клетчатым пледом, который резко отличался от серых невыразительных вещей отечественного ширпотреба, как, впрочем, и все в этой квартире. Такие пледы в магазинах не продавались, и такие проигрыватели с хромированными регулировочными тумблерами, и такие пластинки И билеты на те концерты и просмотры, на которые они ходили, все это было из другой жизни, недоступной многим даже здесь, в Москве, не говоря уже о засыпанном угольной пылью и провонявшем метаном Горняцке А рестораны А поездка на море Получалось, что не имеющий козырных родителей провинциал показал ей больше, чем генеральский сынок
Они сидели, упершись худыми спинами друг в друга, наэлектризованные ритмичной музыкой и глубоким баритоном Элвиса Пресли. Сидели и молчали, общаясь через спинной мозг, боялись спугнуть синкопу или сбить с ритма басиста. Ален прикрыл глаза: он сейчас сам был Элвис Элвис Ааронович Преслин, уроженец Мемфиса, Социалистическая Республика Теннесси Аронович? Пусть даже Аронович, плевать.
Благослови, Господи, мою душу,
Что случилось со мной?!
Я трясусь, как осенний лист, Мои дружки уверены: я рехнулся, я безнадежен,
А явлюблен
Я потрясен!
М-м О да, да, да!!
На табуретке в цветочек, которую Ален принес из кухни, стоял писк модыновенький проигрыватель «Мелодия», совсем недавно купленный дядей Колей «для общего пользования», как он выразился. Но пользовался, в основном, Ален.
Дядя Коляредко, по большим праздникам, выпив две-три запотелые стопочки водки и закусив острыми солеными белыми грибами да тающими во рту пирогами с капустой и грибами, в обнимку с супругой Ниной Степановной слушал старые пластинки Вадима Козина, Изабеллы Юрьевой исамые обожаемые, записанные на рентгеновских снимках чьих-то ребер и почек песни Петра Лещенко про самовар и Машу, про чубчик кучерявый. Он делал самый маленький звук и молча показывал Сереже на стены и потолок, и прикладывал палец к губам Учил осторожности.
Мои руки трясутся,
Мои колени слабы
Не смотрите, что во мне шесть с половиной футов,
Я заваливаюсь, как Пизанская башня!
Кого же мне благодарить за эту напасть?
О-о Я влюблен! Я просто потрясен!
М-м О да, да, да!!
А сейчас на проигрывателе неспешно крутилась новенькая, сверкающая, огромная пластинка и звучал неповторимый, проникающий до самого нутра рок-н-ролл Элвиса«All Shook Up» Он сам себе не верил: ведь это недостижимая мечта, начисто отсутствующая в советской реальности! А он достал, добыл свою хрустальную мечту, причем какой ценой: все поставил на карту, всю будущую жизнь, чуть сердце из груди не выскочило! Как любит говорить дядя Коля: «Кто не рискует, тот не пьет шампанского!» Вот он и рискнул.
И получил приз. И сразу, из автомата, позвонил Свете в обшагу.
Так повезло! Что достал! И баба Таня, вахтерша, Света говорила, что баба Таня обычно с ходу отметает всех звонящих, и очень грубо, нет, баба Таня сразу сказала: «Счас!»и Ален слышал, как она кричала кому-то: «Светланочку позови из пятьсот третьей!»
Светланочку! Не «Светку» или «эту Шаройко, или как там ее». НетСветланочку. Почему она так замыкается, думал он, почему так закрывается наглухо, если он спрашивает ее о семье? Что тут такогоспросить, кто по профессии ее мама и сколько ей лет?
Тридцать семь! и рот на замок. Почему? Тридцать семьпрекрасный возраст для женщины. Она должна быть еще очень красивой Почему не сказать, какая у нее профессия?
«Черт его знает, как называется ее профессия!»словно слыша его мысли, подумала Света. Даже Элвис, проникновенный и зажигательный, не мог заставить ее объяснить Алену, как назвать то, что делает мать и другие женщины. Ползет рваная дырявая лента с углем, а она широченной пудовой лопатой должна быстро рассортировать крупные глыбы в одни ящики, а труху и мелочьв другие
Пожалуйста, не спрашивайте,
Что я думаю обо всем этом.
Я и так перепуган до смерти
Но когда рядом со мной эта девчонка
Я самый счастливый человек на свете!
Удары моего сердца вколачивают меня в небо
О-о Я влюблен! Я просто потрясен!
М-м О да, да, да!!
«Я ведь тоже не очень честен перед ней», с тоской думал Ален. И она чувствует это. Потому что она не только невероятно красива, она еще и умненькая девочка. Таких девочек нет больше на свете. Сколько раз у них заходил разговор о дяде Коле? Кто он, почему позвал Алена к себе в дом, почему подкармливает, развлекает, подбрасывает деньги на мелкие расходы? Что-то неясное, что-то неприятное в душе от ее расспросов, и Ален хотел бы сказать Но он сам не знает! Он не знает ответа!
Дядя Коля положил на него глаз еще на втором курсе. Помнится, они с ребятами вскапывали газон в сквере напротив училища, а по аллее прогуливался неспешно представительного вида вальяжный мужик, похожий на артиста, но с военной выправкой. Прогуливался, наблюдал по-хозяйски за работой, Ален даже подумал, что это кто-то из отставников, контролирующий, как они копают. Смотрел отставник на окружающий мир по-барскисвысока, хотя особым ростом не отличался. Неожиданно окликнул рокочущим баском: