Бахва уже проснулся и внимательно разглядывал меня, не произнося ни слова. Я тоже только посмотрел на него, но здороваться не стал. Молча потер ладонями лицо, поводил по волосам, отряхнул и одернул одеждувот и все сборы. Нищему собратьсятолько подпоясаться. Никаких туалетных принадлежностей у меня, само собой, не было, и передать с воли тоже некому. Потому, что никто, скорее всего, и не знал, где я сейчас нахожусь. Я поднялся, сунул ноги в свои туфли без шнурков и направился к двери. Сразу почувствовал, что идти по проходу между шконками стало легче, чем вчера. Мне стали уступать дорогу. Ощутимое преимущество нового статуса.
Как я и предполагал, к параше даже подойти не получилось. Озверевший от сверхдолгого ожидания вертухай, похоже, готов был уже схватить меня в охапку да так и нести. Но что-то его остановило, и он ограничился тем, что обложил меня всеми ругательствами, которые способны были уместиться в его голове. Я с интересом прослушал весь его репертуар и пришел к печальному заключению, что сегодняшний конвоир не отличается ни умом, ни фантазией. Не говоря уже о способности к импровизации.
Впрочем, в его вертухайской жизни перечисленные качества были бы скорее всего помехой. Вертухай вывел меня из камеры и повел куда-то, позвякивая связкой ключей по стене. Куда ведет, не сказал. А спрашивать об этом здесь не принято. Но вот маршрут, по которому меня вели, мне нравился все меньше и меньше. Ну, то есть, маршрут как маршрут. В тюрьме все маршруты плохие. Кроме одногона волю. Но это явно не сегодняшний. А сейчас, очень на то похоже, ведут меня туда же, куда водили вчера. В кабинет к упырям-вурдалакам, живым мертвецамследователю Мухе и адвокату Живицкому.
Лицом к стене!
Вот сейчас откроет решетку. Затем закроет.
Пшел!
Полста шагов по коридору, поворот. И слева, в тридцати шагах, та самая заветная дверца василькового цвета, как в детском саду! В последний раз по дороге в эту сторону:
Лицом к стене!
Погремев связкой ключей, вертухай открывает дверь и докладывает кому-то, кого я не вижу:
Разин! И, обернувшись, бросает мне:Входи! Давай!
И не успел еще я отнять от стены руки, чтобы повернуться и войти в кабинет, как в груди возник неприятный холодок. Скверный такой холодок дурного предчувствия.
«Предчувствие меня не обмануло». Едва войдя в кабинет, я сразу уловил запах духовзапах женщины! Просканировал взглядом небольшое и мрачное помещение от стенки до стенки. Как я и ожидал, вурдалаки-упыри были на месте. Лже-Живицкий поблескивал очками в своем углу, Муха сосредоточенно сопел за столом, перебирая какие-то бумаги. С понтом занят важным делом. Именно такую картину я и ожидал увидеть. А вот третьей фигуры в прошлый раз в комнате не было. Но фигуру эту я знал настолько хорошо, что лучше можно знать только свою собственную.
На казенном стуле в эффектной позе, положив ногу на ногу, сидела Ангелина. Моя благоверная женушка, которая, как я полагал, все еще ублажает арабов в пустыне, доит верблюдиц и вообще ведет кочевую жизнь. Я узнал ее сразу, как только взгляд выхватил из полумрака знакомый силуэт. Причем выглядела она на все сто. Гораздо лучше, чем я помнил. Холеная, видно, что при бабках, совсем не похожа на ту домохозяйку с дурной головушкой, которая когда-то была моей женой. То есть, напомнил я себе тут же, женой Кости Разина. И которая этого самого Костю, мужа любимого, подставила под мокрое дело и в зону сплавила. Непонятно только, чем объясняются подобные метаморфозынеужто среди египетских клиентов попался шейх или эмир, который пленился ее сексуальностью настолько, что выкупил бедняжку для собственных нужд? Или это сделал тот самый Карабас-Барабас, о котором говорил Бахва?!
Разин? спросил Муха со странной интонацией, словно удивившиського это ему привели. Ага Оч-чень хорошо. Отлично.
Было похоже, что следователь сегодня, против обыкновения, рассеян. Шелестел бумажками, заглядывая то в одну, то в другую, словно надеялся найти в них еще что-нибудь важное. Держал паузу, давая мне убедиться, что дама на стуледействительно моя бывшая супруга, и привыкнуть к этому невероятному, учитывая жизненные обстоятельства, факту.
Садитесь, Разин! радушно улыбнувшись, указал он наконец на стул рядом с Линой. Помните, что мы с Борисом Наумовичем вам вчера обещали? Очную ставку с вашей супругой. Дело мы ваше в долгий ящик откладывать не можем. Справедливость требует, правосудие ждет, начальство наседает Хе-хе! Мы выполняем свое обещание! Узнаете? Ваша жена, гражданин Разин! Согласно свидетельству о браке, он взял со стола очки, не надевая поднес их к глазам и прочел, водя пальцем другой руки по строкам документа на столе, РазинаАнгелина (господи, имя-то какое!) Ивановна!
Лина медленно повернулась. Наши взгляды встретились. И на бесконечное мгновение я погрузился в омут этих лживых карих глаз, в самую их глубину, где, вопреки «ангельскому» имени моей благоверной, плясали самые настоящие дьяволята. Я ясно их видел. Что ж, подходящая компашка собраласьдва упыря и демоница с востока. Лилит! Удивительно, как много полезного можно узнать всего за один взгляд! Она тоже узнала меня. Я виделдрожь прошла по ее телу, дрогнули ресницы, метнулось что-то в глазах. Не только от страха, хотя и он присутствовал в достатке. Что-то чувственное! Я подумал о том, что похотливость Ангелины достойна книги рекордов Гиннеса, но, откровенно говоря, мне было это приятно.
Я отвернулся с бесстрастным и слегка недоумевающим видоммол, кого это вы мне здесь сватаете! Во всяком случае очень надеялся, что это выглядело именно так.
Ну что, гражданин Разин? осведомился Муха. Узнаете? Или тоже скажете, что ранее никогда эту женщину в глаза не видели?
Я еще раз бегло взглянул на нее.
Совершенно верно, Владимир Владимирович, я никогда до сегодняшнего дня не встречался с этой особой.
Ясно, удовлетворенным тоном сказал Муха, но в голосе его все же сквозило разочарование. А вы что скажете, госпожа Разина? обратился он теперь к Лине.
Ангелина еще не произнесла ни звука, и я с волнением ожидал момента, когда она откроет свой накрашенный ротик. Откровенно говоря, очень хотелось услышать ее голос.
Я тихо и как-то даже растерянно начала она и оглянулась на меня. Я продолжал равнодушно разглядывать пол.
Вы! пришел ей на помощь Муха. Узнаете ли вы человека, который сидит рядом с вами? Встречали ли вы его раньше, и если да, то при каких обстоятельствах? Расскажите, будьте любезны.
Да, я знаю этого человека! вдруг сказала она твердо. Это мой муж.
Ваш муж как эхо отозвался следак. Это хорошо, что ваш муж. Зовут его как?
Костя ответила Лина. Константин Александрович.
Ну?.. поторапливал ее следователь. А фамилия?
А спохватилась супруга. Разин! Разин Константин Александрович.
Так сказал Муха, зачем-то постучал ручкой по столу и снова повернулся ко мне:А вы, гражданин Разин? Знакома ли вам эта женщина?
Я отрицательно покачал головой.
Вы, гражданин Разин, не головой трясите, неприязненно сказал он, а говорите вслух, чтобы ни у кого из присутствующих на очной ставке не оставалось сомнений относительно ваших ответов. Я доходчиво выражаюсь?
Я решил, что не стоит прямо сейчас дразнить этих жирных и глупых гусей, и сказал четко и ясно:
Я уже сказал, что не знаю эту женщину и никогда раньше ее не встречал.
Вот как?! деланно изумился Муха. Не встречали? Вот ведь загадка природы! Она его виделаа он ее нет! А?! Он повернулся к Живицкому, всем своим видом как бы говоря: «Нет, ты таки видал ухаря?», и, не дожидаясь ответа, снова обернулся ко мне:
Вы, гражданин Разин, все менее прозрачно намекаете нам, что у вас с психикой не все в порядке? Я бы не рекомендовал вам этого делать. Термин «лоботомия» вам известен? бросил он как бы невзначай.
Сразу представилась сцена, будто из фильма ужасов: закованные в заляпанную кровью одежду людив узких прорезях видны только их сосредоточенные холодные глазазагоняют блестящий хирургический инструмент в ноздрю пациенту, наглухо пристегнутому к столу широкими кожаными ремнями. У несчастного не только все конечности и грудь стягивают черные кожаные полосы с никелированными пряжкамилоб и подбородок тоже жестко зафиксированы ремнями, не дернешься! Пациент в сознании и ужасе, в его обезумевших глазах с покрасневшими белкамибезысходный и безголосый кошмар. Он весь исходит холодным липким потом, его зеленая роба мокра насквозь. Вот инструментя уже не помнил, как он называется, помнил только, как он выглядит, инструмент с хрустом взламывает кости черепа и входит в лобные доли мозга. Человек бьется с такой силой, что даже вмурованный в бетон стол заметно вздрагивает. Хирургам это нравится, раздаются возгласы «О-о!», возбужденные похохатывания Один из них с усилием проворачивает инструмент, и тот с хрустом и чавканьем размалывает мозг жертвы, прямо под лобной костью. Человек под ремнями в последний раз выгибается в страшной, почти предсмертной судороге и отключается.