Ближе, мальчик мой, потребовал Капитан Поганец. Сделай меня совершенством, Тони. Возьми нож и вырежи второй глаз. Или мамуле несдобровать. Ну же. Я потерплю. Хочу смотреть на мир через обе дырки.
Урсула мало что могла в этой идиотской ситуации. Последние силы уходили на поддержание сознания, истощенного кислородным голоданием. Тыква двигалась слишком быстро, а ее цели распространялись гораздо дальше обычной поножовщины. Урсула поняла это еще в тот момент, когда оранжевый ублюдок оглушил ее, пробив собственное днище ее же черепом. И вот она здесь. Скованная, покорная и чертовски злая.
Не бойся, Тони, сделай так, как просит тыква. Ее слабый голос походил на шелест листвы.
Вот видишь, Тони? Твоя мама тоже хочет, чтобы я стал совершенством. Ну же, бери нож.
А если я попаду по маме? Антон несмело приблизился к столу.
А если нет? Смелее, негодник. Дядя тыква теряет терпение.
Антон осторожно, одними пальцами, принял нож. Взглянул на ухмылку Капитана Поганца. В пасти, за навалами пены, просматривались бледные губы мамы. За дьявольским огоньком слезился голубой глаз с прилипшей к веку семечкой.
Это было слишком. Чересчур. «Прогрессивно наоборот». Антон всхлипнул и приставил «Тоджиро» к тому месту, где у тыквы должно было находиться второе око. Кончик ножа без особых проблем погрузился на сантиметр. Мама вцепилась в края стола. Она тоже боялась.
Жми! Ты что, глаза́ никогда не делал, маленький ты кретин?! выкрикнул Капитан Поганец. Сильнее!
Нож вошел еще на полсантиметра.
Антон постарался, чтобы давление на рукоять было минимальным. И сообразил, что просчитался.
Урсула вздрогнула всем телом.
Всё в порядке, малыш. Ее губы изобразили фальшивую улыбку. Просто вырежи этот чертов глаз.
Да, малыш, вырежи этот чертов глаз! Капитан Поганец хохотнул.
Вопреки словам мамы, Антон знал, что не всё в порядке. Нож во что-то уперся. Он собственными руками ослеплял или убивал маму. Или и то, и другое сразу.
Но не все боги отвернулись от семьи Князевых в этот вечер, и спасение пришло в лице старой женщины.
От лестницы, словно ангел мщения, пропахший нафталином и ви́ски, брела Роберта. В руке болталась наполовину пустая бутылка «Jack Daniels». Под левой скулой зиял рваный кровоточащий кратер, оставленный углом видеодвойки. К счастью, грань телевизионного гибрида проиграла старческой кости и развалилась раньше, чем успела нанести непоправимый ущерб.
Роберта приложила палец к губам, показывая внуку, чтобы тот сдержал эмоции. Но Антон даже не покосился на нее. Он пребывал в плену страха. Его с головы до ног омывало нешуточное волнение. За себя. За маму. За внезапно воскресшую бабулю.
Чего замер, малец? поинтересовался Капитан Поганец. Режь по живому, иначе мы с мамулей пропустим всё самое интересное.
Западную часть дома сотряс яростный вопль.
Роберта обрушила ви́ски на тыкву. Удар пришелся на оранжевый лоб и проломил его. Еще немного, и бутыль раскроила бы Урсуле череп.
Какого черта, старуха? с испугом заверещал Капитан Поганец.
Антон едва успел выдернуть нож. На его глазах происходило нечто странное.
Мама сорвала с головы оглушенную тыкву и соскочила на пол. С правой стороны переносицы свисал лоскут кожи, набухавший багровыми капельками. Нож всё-таки достал ее, хоть и не так критично, как думалось Антону.
Урсула прижала Капитана Поганца к столу, вонзив ногти в тыквенную плоть, и кивнула Роберте. Морщинистое лицо той, залитое кровью, прочертила улыбка. Оскал сумасшедшей радости. Бутылка пустилась в пляс, разминая и дробя тыкву.
Рот Антона широко распахнулся, полностью отражая приобретенное знание. Мама и бабуля такое уже проделывали. И не раз. Мамадержит, бабулябьет. Слишком уж слаженно они работали.
А Капитан Поганец всё визжал, называя их семейку помешанной.
Опьяненная схваткой и ви́ски, Роберта схватила хлюпающие остатки тыквы и подняла над головой. Ей на лицо полились тыквенные семечки и прочие вязкие внутренности, в которых недавно тонула Урсула. Казалось, Роберта с языческой неистовостью наслаждалась кровью убитого врага.
Мама, прекрати, ты не на заднем дворе, одернула ее Урсула. И, Кроцелл тебя разорви, почему так долго?
Передачу досматривала. И не поминай сорок девятого духа всуе, Урсула.
Капитан Поганец между тем силился отползти подальше от агрессивной старухи и ее стеклянной дубинки. Уцелела только пасть, но и ее не стоило разевать. Остальное теперь годилось разве что на корм для свиней.
Роберта некоторое время изучала тыквенный рот, пытавшийся удрать.
Это всё Вик устроил, наконец поделилась она мрачной догадкой.
Урсула хмыкнула. Больше сумасшедшей тыкве неоткуда было взяться у них в доме.
Похоже, так притязания на ребенка никому не удовлетворить.
Удовлетворить? переспросил Антон, совершенно сбитый с толку.
О чём мама и бабуля говорили? Иногда он оказывался свидетелем удивительных событий и разговоров. Однако потом мама угощала его молоком с черными точками, называя их зернами опийного мака, и он засыпал. А наутро, как ни старался, никогда не мог припомнить странности, очевидцем которых стал накануне.
Сделаем вид, что ничего не было? Роберта приложилась к ви́ски и поежилась от аромата канадского клена. Плеснула немного себе на лицо, промывая рану.
Урсула смахнула в мусорное ведро первые куски тыквы-убийцы и остановилась, обдумывая предложение. Наконец пожала плечами, признавая очевидное.
Мы ведь первые начали.
Только не забывай: спор семей еще не окончен.
Забудешь о таком.
Какой спор? обеспокоился Антон. Однако любовь и вина подавили все треволнения, и он бросился к маме. Обнял, уткнулся лицом в теплый живот. Мамуля, мамуля, любимая, прости! Я не хотел делать тебе больно! Я
Ты прекрасно показал себя, малыш. Всё хорошо.
Но «хорошо» определенно гостило в другом полушарии планеты, и теперь Антону опять дадут то сладкое молоко. Возможно, даже сейчас. Только он совершенно не был против, потому что случившееся явно тянуло на «прогрессивное наоборот». Порой ему казалось, что вокруг грызлись две непримиримые силы. Как руки-побратимы, имевшие одинаковое право на тело. На него.
За окном сверкнули фары, и к гаражу подъехал черный «Land Cruiser», напоминая одну большую октябрьскую тень.
Папа! обрадовался Антон.
Он бросился к входным дверям и угодил в объятия отца. Высокого, в смоляном пальто, пропахшем ветрами осени и чем-то горьким. Возможно, тем самым опийным маком.
Привет, мужичок! Как тыква? Уже попробовал набор?
Ты не будешь ругаться? спросил Антон, затаив дыхание.
Никто не будет ругаться. Урсула неотрывно смотрела на мужа. В ее взгляде в равных пропорциях смешались соперничество и любовь.
Антон приуныл. Как много для него оставалось непостижимым. Загадочным. Словно он наблюдал за кукольным представлением, понятия не имея, как люди, управлявшие куклами, на самом деле относятся друг к другу.
Примерно через час, когда каждый привел себя в порядок, они собрались за столом, планируя отметить День Всех Святых обильным ужином.
Урсула, заклеив переносицу полоской пластыря, сверкала в облегающем вечернем платье. Ее мать, напротив, не стала разряжаться в пух и прах. Роберта давно миновала возраст, когда можно щеголять декольте. Добрую половину ее лица покрывали дезинфицирующие салфетки. Впрочем, это не мешало ей то и дело целоваться с горлышком бутылки. К утру рана должна была затянуться. На ней всё заживало как на собаке, скрещенной с кошкой.
Антон и папа сидели рядышком. За тарелками с закусками отдыхал противень со слегка пригоревшей творожной выпечкой. Они по очереди голосовали печеньями-руками, оценивая вечер. И каждый оценил его на пять поднятых выпеченных пальцев.
Вдруг папа явил ту самую загадочную улыбку, которую так обожал Антон. Из недр вельветового пиджака появился еще один чудо-набор; не больше ладони. На этот раз папа не таился. Надпись на коробке, выполненная уже знакомым каллиграфическим тиснением, гласила: «Воскрешение для всей семьи». И тоже от лабораторного комплекса «Ледник».
Поиграем потом? Хочешь?
Спрашиваешь! Конечно!
Виктор. Урсула с легким укором взглянула на мужа. Мы же за столом. Может, хотя бы на Хэллоуин сделаем передышку?