Процесс творения увлек Антона. Захватил всё его внимание. Тем острее почувствовалось внезапное посягательство на комнату.
В окно, облитое светом уличных фонарей, с глухим стуком ударилась летучая мышь. Точно плевок подступающей ночи, она распласталась на стекле. Пушок на груди смялся. Уши напоминали крылья мотылька. Страшный зверек разевал пасть, будто пытаясь предупредить о чём-то. Наконец символ ночи полетел прочь, тенью порхая в ореолах натриевых фонарей.
Антон впервые в жизни узрел летучую мышь так близко. Его руки дернулись, словно пытаясь оторваться от туловища, и нож выпорхнул из ладони. Мамин «Тоджиро» отлетел на узор из автомобильных доро́г и перекрестков, покрывавших ковер комнаты. Антон слез со стула, намереваясь подобрать сбежавшее орудие юного скульптора. И на третьем шаге ощутил неладное.
В комнате находился кто-то еще.
Возможно, та самая собака, прятавшаяся в темных углах. Злобный взгляд ее горящих глаз прожигал насквозь, минуя пижаму, кожу и мышцы. Кусал прямо за сердце.
Эти мысли вызвали приступ тошноты. По телу Антона прокатились ледяные крошки страха. Он сжал кулачки. Если там собака, придется ее выгнать.
Собравшись с духом, Антон обернулся.
На него взирал Капитан Поганец. Смотрел единственным глазом. Пустым оком, в котором тлел огонек, похожий на кончик раскуренной сигареты.
А потом раздался свистящий шепоток:
Маленький засранец, ты порезал меня
Антон ахнул. Рот Капитана Поганца смыкался и размыкался в такт скользким словам. Но тыквы не разговаривалиизвестный факт. А если и разговаривали, то это называлось «галя-нацией». Так говорил Пикуль: «Видишь что-то странноеэто стопудово "галя-нация"». Антон не понимал, при чём тут какая-то Галя и нация. Но это походило на правду: он наблюдал «галю-нацию».
Ты порезал меня, повторил Капитан Поганец. Он качнулся, будто лодочка на волнах. Изуродовал. Покромсал мое кукольное личико. За это я порежу твою семью. Каждого! И порежу на такие маленькие кусочки, что их можно будет закапать в глаза. И знаешь, что я потом сделаю?
Что? спросил Антон потухшим голосом. Ему всё еще не верилось в происходящее.
Потом я хорошенько поплачу.
Капитан Поганец соскочил со стола. Двигался он на удивление быстро, будто Бобби Орр, самый проворный защитник за всю историю НХЛ. Это Антон хорошо усвоил: если кто-то движется чересчур стремительно, такого обязательно назовут Бобби Орр. Папа всегда так делал.
Капитан Поганец клацнул зубами, вынудив Антона забраться на кровать, и накатился на нож. «Тоджиро» пропал и появился вновьуже в тыквенной пасти. Каким-то образом тыквенные семечки и волокна, которые так и не были удалены, управляли кухонным инструментом, удерживая его за рукоять.
А разве мы не подружимся? Ладони Антона стали липкими, точно леденцы без обертки, провалявшиеся в карманах с прошлого дня рождения.
Конечно, подружимся. Как только я закончу с твоей семейкой.
Капитан Поганец выкатился из комнаты, подпрыгнув напоследок на домашних тапочках Антона. Он напоминал оранжевый шар, планировавший прокалывать ножом колеса автомобилям прямо на трассе. В коридоре заслышался звук перемещения чего-то тяжелого.
Бабуля! пискнул Антон, безошибочно угадав намерения сумасшедшей тыквы.
Он выбежал из комнаты и замер. Всё становилось только хуже: его звала мама.
Тони, что там у тебя за грохот? Малыш, ты что, опять прыгаешь с кровати? Кого в прошлом месяце с разбитой губой возили в больницу? Помнишь, что сказала тетя врач?
Антон прижался к перилам. Сунул лицо между белыми столбиками и нашел взглядом маму. Она как раз ставила в жаркую глотку духового шкафа противень с печеньем. С тем самым. Пальцы вверх, дружок!
Тетя врач сказала, чтобы я не витал в облаках, когда развлекаюсь. И я не малыш! крикнул он. Всё в порядке. Подтверждая свои слова, он помахал рукой. Я просто играю с тыквой.
С тыквой?
Ну да.
Тогда ладно. Только не покалечься, малыш.
Хорошо, мам.
Антон видел, как на лбу мамы пролегла знакомая твердая морщинка. Обычно это означало взбучку для папы. Но папа большойсам справится.
А вот ему следовало поймать Капитана Поганца. Остановить во что бы то ни стало.
Роберта с ухмылкой таращилась на то, как в телевизоре очередные недоумки набивают себе шишки, пытаясь пройти полосы препятствий «Замка Такэси». Оставшиеся восемь участников штурмовали «Коварные кочки». Пухленькая японка в очках и грязном спортивном костюме выкрикнула какой-то политический лозунг и побежала по «кувшинкам», ведущим на другой берег искусственного водоема. Третья из «кувшинок» оказалась липовой, и японка рухнула в воду. Ведущие в восторге взвыли.
Эта милашка только что нахлебалась воды! взревел голос, переводивший японскую речь. Похоже, сегодняшний ужин она запивать не будет! На стартовой позиции новый участник! Посмотрим, куда он сегодня отправитсяв ресторан или на больничную койку!
Роберта хохотнула и отсалютовала видеодвойке, жевавшей видеокассету со сборником «Замка Такэси» 1987 года. Бокал в руке звякнул льдом. Коктейль из ви́ски «Jack Daniels» и «Севен Ап» вспенился. Она глотнула, поморщилась и закусила кубик льда.
Внезапно дверь в комнату с треском захлопнулась, будто от налетевшего порыва ветра. Представитель мороженой воды покинул лоно старческих губ и шлепнулся обратно в бокал.
Тони, это ты? бросила Роберта через плечо, абсолютно убежденная в том, что Князев-младший опять ступил на тропу проделок. Отопри любимую бабулю. Ей никто не ответил, и она буркнула: Ну и дьявол с тобой, мелочь.
Роберта решила, что обязательно надерет внуку уши. Может, не оба, но одно точно выкрутит на полную громкость. Она вылезла из нагретого кресла, и семьдесят восемь лет возраста с хрустом цапнули ее за суставы. Нет, она определенно оборвет ему
Образы средневековых методов воспитания рассекла вспышка боли. Нечто острое прошлось по ахиллову сухожилию правой ноги. Голую пятку облило чем-то горячим. Роберта вскрикнула. Бокал выпал, плеснув коктейль на ковер. Она с оханьем вцепилась в бедро и опустила взгляд.
На нее таращилась одноглазая тыква с исполосованной мордой.
В пасти оранжевого чудовища торчал любимый дочкин нож. Семечки и комки насыщенно-желтой мякоти, текшие из уголков оскала, напоминали пену бешенства. Единственный глаз полыхал. Из перерезанного сухожилия Роберты бежала кровь, сплетаясь с пролитым коктейлем в поистине сатанинский напиток.
Привет, бабуля, промолвила тыква.
Роберта, пораженная видом незваного гостя, сделала два глубоких вдоха, точно намереваясь нырнуть под воду.
Урсула! наконец закричала она. Запоздало сообразила, что именно таким образом частенько требовала выпивки.
Урсула! передразнила ее тыква и подпрыгнула.
Удар пришелся Роберте в возрастное брюшко. Слова увязли в горле, транслировавшем лишь хрип. Ее согнуло. Израненная ступня отказалась принять вес тела, и Роберта завалилась на тумбусверкающий центр ее старческого гнезда. Телевизор, спаренный с видеомагнитофоном, покачнулся.
Видеодвойка «Philips» обрушилась на голову взвизгнувшей старухе.
На треснувшем экране хохотали ведущие. И это было действительно смешно. Очередной участник «Замка Такэси» потерпел поражение.
Стоило двери к бабуле захлопнуться, как Антон помчался обратно к себе. Приподняв матрас, он нащупал желтый носок, в котором хранился брелок с полным комплектом домашних ключей. Имелся даже ключ от подвала. Месяц назад папа вручил их и строго-настрого запретил говорить об этом маме и бабуле. А в конце даже присовокупил: «Начнется что-либо странное, парень, закройся. И не отпирайся, что бы ни происходило».
Но я не могу закрыться, папа, пробормотал Антон. Капитан Поганец хочет всех изрезать.
Обхватив ключи так, чтобы они не гремели, он подбежал к комнате бабули.
Дверь цвета морской волны не оплавилась и не потрескалась от его взволнованного взгляда. Это была самая наисквернейшая дверь в доме. Она скрипела и стенала, стоило кому-нибудь пройтись рядом, и захлопывалась по любому поводу. Вдобавок замо́к, вделанный в ручку, частенько капризничал. Так что порой бабуле приходилось стучать по батарее, чтобы кто-нибудь пришел и отпер ее.