Когда сержант наносил свой первый коронный удар, Димыч увернулся ловко от него. Сокольников, немного присев, отскочил чуть назад и влево, затем он сделал короткий выпад вперёд, напоминавший движение фехтовальщика. Это был фирменный приём прапорщика Сокольникова. Только вместо шпаги, Димка выбросил навстречу шагнувшему американцу кулак. Пожалуй, это был самый страшный удар, который сержант Скотт когда-либо ощущал на себе. Его мощь усиливало движение самого сержанта и встречный удар прапорщика. Эффект финала превзошёл все ожидания. Удар был столь силён, что сержант Скотт от дикой боли в солнечное сплетение согнулся в три погибели, зашатался, хватая открытым ртом воздух, как бы не в силах надышаться, и остановился как вкопанный. Вот именно в этот миг Дмитрий Сокольников, прапорщик из армейского спецназа, спокойно подошёл к американскому сержанту из подразделения «Дельта Форм» и, не мудрствуя лукаво, врезал тому со всего размаха, словно мужик на деревенской драке, открытым кулаком прямо в ухо, захватив и височную часть головы. Сержант Скотт вначале издал короткий и резкий, похожий на хрюканье поросёнка, звук, сделал поворот на месте почти на 360 градусов и затем уже ничком рухнул на камни, обагрив их кровью, потоком хлынувшей из открытого рта. Он был мёртв. Димке понадобилось два удара, чтобы убить верзилу из спецназа США.
Такого исхода не ожидал никто и тем паче полковник Дентен. Он начал расстёгивать кобуру, на ходу доставая из неё пистолет, ибо решил на месте пристрелить этого русского диверсанта, испортившего так прекрасно начинавшееся представление. Полковник шёл к Димке. Он медленно наводил на него свой пистолет и смотрел русскому прямо в глаза. Полковник тщетно искал в них страх. Но не было страха в глазах прапорщика, не было! И мольбы не было, только ненависть и насмешка переполняла их. Полковник уже был готов нажать на курок и выстрелить прямо в эти смеющиеся над ним глаза, но не успел, ибо со всех сторон на Димыча налетели, навалились, наскочили гурьбой американские спецназовцы, видимо, желавшие покончит с русским по-своему, просто затоптав и забив того до смерти ногами. Они как раз и не дали возможность своему командиру выстрелить в пленного диверсанта. Парни из «Дельты» обступили уже раненного, измученного Сокольникова со всех сторон, но опять же прапорщик не собирался так просто отдавать свою жизнь. Он вдруг присел на корточки и сделал движение, скорее напоминавшее танцевальное па, нежели боевой приём.
Димка вытянул одну ногу вперёд и на носочке другой быстро сделал два полных оборота вокруг себя словно детский волчок. Ему удалось сразу же сбить на землю одного из солдат, а второго заставил потерять равновесие. Никто даже не успел понять, как в руке у русского оказался армейский нож и когда он успел его отобрать у нападавших первыми американских солдат. Одного самого ближнего к нему спецназовца Димыч мгновенно ранил в правую ногу, мгновенно располосовав её всю от колена и до самого паха, чуть не отрезав мужское достоинство. Ещё одного солдата Сокольников ударил в плечо, перебив одним ударом сухожилие, третьему располосовал щеку от виска до рта, едва не достав до глаза каких-нибудь пару миллиметров. Видя такое дело, окружившие его американские солдаты были вынуждены отступить. Что бы там произошло дальше, не знает никто, но прапорщика спасли вертолёты и, как это не покажется странным, его давний «приятель», полковник Дентен, которым сам минуту назад хотел застрелить прапорщика. Вертолёты выскочили из-за поворота реки. С борта ведущего передали, что полковника ждут в штабе, военным надо уточнить кое-какие детали предстоящей боевой задачи. К тому же в десяти километрах от базового лагеря замечен небольшой отряд в количестве десяти человек, которые не ответили на запрос «свой-чужой», а устремились к иранской границе. Полковник заторопился. А посему он двумя выстрелами вверх остановил своих солдат от расправы над Сокольниковым, ибо те, передёрнув затворы своих автоматических винтовок, уже собирались сделать из Димки дуршлаг. Полковник призвал солдат к порядку, крикнув: «Прекратить!» Вообще же прапорщика, наверное, не стали бы убивать, потому, как все прекрасно понимали, что пленного убивать нельзя, ведь без него и его показаний не возможно было выйти на след всей диверсионной группы русских. Понимал это и полковник Дентен, поэтому он строго наказал после своего убытия не особенно сильно мордовать своего давнего «приятеля», но помучить и подготовить к дальнейшему допросу с пристрастием. Полковник разрешил пытками.
Парни, загружайтесь быстро! С пленным останется капитан Шарп и сержант Фрост! крикнул полковник, забираясь в десантный отсек вертолёта, куда уже было погружено тело убитого прапорщиком Сокольниковым американского сержанта. Дентен был обескуражен количеством потерь. Уже более двух десятков человек, включая сержанта Скотта. Дело принимает весьма серьёзный оборот. Задержать этих русских будет не просто. Но я их возьму! Думал он. Поговорите с русским серьёзно, но до моего возвращения постарайтесь его оставить в живых. Разрешаю допрос по первой категории. Да, через час или полтора я подошлю пару машин, отправите всех погибших, а сами ждите здесь! За меня остаётся капитан Джим Шарп. Сотрудников ЦРУ я оставляю с Вами, капитан! Как, ребята, согласны? Ну и прекрасно. Останутся солдаты, что сопровождали проводников и собак, а также два офицера из турецкой контрразведки. Вы меня поняли? Отдал приказание полковник.
Я Вас понял, сэр! Слушаюсь! До встречи! Козырнул на прощанье капитан Шарп, в действительности не зная, что это последний раз, когда он видится со своим полковником. Ведь ровно через десять минут после того, как Чад Дентен улетит, сам капитан и все его солдаты будут расстреляны в упор мной и майором Алексеем Чернышёвым.
Друзья познаются в беде
Командир группы из отряда «Дельта Форс» ждал от нас какого-нибудь подвоха, а посему предварительно просчитал, в каком направлении мы можем пойти. Будучи сам специалистом весьма опытным, он на вероятных маршрутах нашего движения высадил с вертолётов заградительные отряды.
Нужно отдать должное, Чад Дентен был умным человеком и хорошим психологом, ибо никогда не считал своего противника глупым или недалёким. Он всегда и всё детально продумывал, ставя себя на место того, другого, неизвестного ему человека, за которым вёл охоту, и прикидывал, как бы он поступил, будучи в роли своего врага, коего сам же и разыскивал. В принципе этот метод при решении многих сложных проблем очень здорово помогал ему и никогда не давал сбоев. Вот и сейчас он хорошо срабатывал, ибо Дентен всегда в любом своём противнике видел достойного соперника, которого надо было поймать, во что бы то ни стало, действуя по старинному рецепту, что цель оправдывает средства. Вероятно, и на этот раз у полковника Дентена всё получилось бы, как он и задумывал, и ему удалось бы загнать нас на тот самый перевал, который был нужен именно ему и на котором он устроил нам солидную засаду с надёжной подстраховкой, да только не суждено было сбыться его замыслам. Просто мы действовали вопреки здравому смыслу, а стало, быть, и вопреки его рассуждениям, ибо с полдороги, когда до перевала оставалось-то всего ничего, вдруг вернулись назад, причём сделали это даже неожиданно не только для американского полковника, но и для самих себя. Не мог предположить наш «визави», что мы совершим такой алогичный поступок. Я с Алексеем, кстати, также не мог объяснить его. Ведь по всем законам, тактикам и правилам мы должны были, как можно скорее, уходить к своей границы, а поступили совершенно по-другому, взяли вдруг и повернули назадпошли спасать своего товарища, абсолютно не имея на тот момент информации, жив он или нет. Это скорее напоминало авантюру беглого каторжника, нежели действия прагматичного и умного разведчика.
Мы удалились, примерно, километров на шесть-семь от того места, где оставили в засаде прапорщика Сокольникова, когда я чисто интуитивно почувствовал, что с ним случилась беда. По глазам Алёшки мне стало ясно, что точно такое же предчувствие посетило и его.
С Димкой что-то случилось, Саня! Надо срочно возвращаться! Выручать его надо! Если что, давай я пойду один! Я согласен! Сам понимаешь, не могу оставить его. Долг платежом красен. Он ведь не бросил меня, да и сейчас я подвёл вас, моя вина будет, если Димка там погибнет.
Ну, чего ты, Алексей, заладил как попугай. Сам понимаешь, сам понимаешь, моя вина, моя вина! Понимаю!!! Глупостей-то только не надо говорить! Запомни раз и навсегда, ты никому и ничего не должен. В Афгане мы делали свою работу, запомни это! Не тебя конкретно выручали, а всех твоих ребят хотели вытащить. По совести делали, понял? Ну, это вроде лирического отступления. Теперь, по сути! Я, кстати, и без тебя знаю, что с ним беда. И не надо торопиться, спешка она знаешь, где нужна? Резко оборвал я майора и строго взглянул на него. Тот кивнул мне в ответ головой. Вот, вот! Именно там, при ловле блох! Я замолчал. Алешка так же ничего не говорил. Молчание наше длилось недолго.
Но только один ты никуда не пойдёшь, вдвоём пойдём. Одному будет сложно справиться. А вдруг он ранен, или в плену, или, договаривать я не стал, ибо язык не поворачивался вслух произнести ту мысль, что пришла в голову, короче ни при каких условиях оставлять его нельзя. Возвращаемся! А потом ты сам, вон, не в лучшей своей физической форме. Рука не болит?
Ерунда с рукой, рука скоро пройдёт, кровоточить перестала! Но дело не в этом. Ну, тебе же документы надо доставить, Саша? Заявил мой друг.
Почему именно мне? Вот прикажу, и ты доставишь! Воинскую дисциплину у нас никто не отменял. Я, между прочим, ещё командир, а ты мой подчинённый, понял? Но, увидев, как забеспокоился Алексей после моих слов, поспешил его успокоить, ладно, не волнуйся, друг мой ситный, вместе пойдём! Климов, наверняка, уже добрался до своих, и документы вместе с образцами препарата, поди, в Москве у генерала, у Ивана Фёдоровича на столе? Всё! Разговор окончен! Пошли обратно!
Мы, не сговариваясь, одновременно, как по команде, развернулись и стали быстро спускаться по склону горы вниз, чтобы выйти вернуться на то место, где в засаде остался Димыч, прикрывать наш отход. Только мы взяли чуть правее, ибо хотели зайти немного с другой стороны, дабы наше возвращение было неожиданным для всех: и для прапорщика, и для противника, которого он сейчас всячески старался задержать в горном проходе.
Иногда так происходит, когда человек поддавшись внутреннему, только ему понятному влечению или желанию, вдруг всё кардинально меняет, не в силах потом объяснить причину своего поведения. Вот точно также всё произошло и с нами. Мы просто почувствовали, что Димка в беде и, хотя по законам войны нам нельзя было возвращаться назад, а следовало идти только вперёд, ибо выполнение задания превыше всего, мы вдруг развернулись и пошли в обратную сторону спасать друга, одновременно спасая и себя. Неизвестно как сложилась бы наша судьба, выйди мы на заградотряды и засады, выставленные полковником Дентенем из отряда «Дельта Форс» точно на маршруте движения моей группы.
Стрельбу мы услышали сразу же, как только поднялись на гребень скалы, на склоне которой наш друг держал свой неравный бой, давая возможность нам оторваться от преследования. Расстояние до места боя оставалось ещё приличным, хватило бы часа на два, если не на три быстрой ходьбы. Вскоре мы увидели вертолёты, которые начали шнырять туда, сюда над рекой, где остался прапорщик. Нам следовало поторопиться. Но делать это нужно было осторожно, чтобы ненароком не демаскировать себя, да и с воздуха чтобы не увидели насм раньше, чем мы подойдём к месту боя и сможем помочь своему другу. На оставшуюся пару километров нам пришлось потратить почти столько же времени, сколько ушло его на весь путь от места Димкиной засады и обратно. Мы не могли позволить противнику обнаружить себя, иначе пропадал весь смысл нашего возвращения, который как раз и заключался в неожиданности нападения на застигнутых врасплох американских солдат. Читатель уже знает, что приключилось с прапорщиком Сокольниковым после того, как мы расстались, но нам-то об этом было ничего не известно.
Мы поспели вовремя. Димыч, уже расстреляв почти весь боезапас, начал с ними игру в догонялки. Он тянул время, давая нам возможность уйти как можно дальше. Только всё равно его взяли. Прервалось всё случайно. Как оказалось потом, пуля попала в камень, и отлетевшим от него осколком прапорщику разбило голову, отчего он потерял сознание. Конечно, наш друг не собирался стреляться или подрывать себя гранатой, хотя у него и оставалась для себя последняя пуля. Димка решил по-другому. Он заранее просчитал, что время, затраченное на его допросы и пытки, так же сыграет свою положительную роль в смертельной игре. Мне ли не знать Димку, с которым я был знаком ещё со школы. Сокольников прекрасно понимал, что проиграет, но даже свой проигрыш он хотел обратить в нашу пользу. Димка не боялся истязаний и мучений, он был уверен, что терпения у него хватить хоть на десятерых.
Мучили Димку действительно страшно и жестоко, даже очень жестоко. У специалистов из Лэнгли был богатый опыт по этой части. Нам не раз приходилось сталкиваться в джунглях Анголы и Южной Америки с результатами их допросов с пристрастием, и скажу честно, не многие из моих бойцов могли бесстрастно взирать на увиденное. Многие уходили за кусты, чтобы я не видел, как их тошнит и выворачивает наизнанку от страшного того зрелища.
Мы осторожно и скрытно наблюдали сверху за всем тем, что происходило у подножия скалы, на берегу бурной горной реки. Картина, что мы увидели, для нас была, в общем, знакомая. Специалисты из ЦРУ не придумали ничего нового. Перед ними на земле лежал прапорщик. Он был почти без одежды, а те лохмотья, что прикрывали его истерзанное тело, назвать одеждой не поворачивался язык. Димку только что закончили бить ногами. Видимо, устав от такой работы специалисты по борьбе с диверсантами, решили отдохнуть и бросили его лежать прямо на камнях на самом солнцепёке. Прапорщик находился в полном сознании. По отдельным фразам разговора цереушников, донёсшегося до наших ушей снизу, или кто там его пытал, мы поняли, что Димка наш молчит, и они не могут от него добиться ни слова. Они хотели вытянуть из Сокольникова кое-какие признания, но вот какие, расслышать было трудно. Поняв бесперспективность допроса, они поначалу начали угрожать Сокольникову, убить его, но потом, видимо, переговорив с кем-то по радио, вызвали вертолёт, чтобы отправить пленного в центр для дальнейшей работы с ним, как это у них называлось для психологической обработки. Но это были всего лишь наши предположения, ведь я многого не знал. Не знал, например, что прапорщик встретил здесь своего самого «заклятого товарища», не знал также, что полковник Дентен категорически запретил лишать пленного жизни, но позволил, изувечить и калечить его. Обо всём этом мне и Алёшке Димка Сокольников расскажет уже после, а пока мы наблюдали и разрабатывали план освобождения нашего друга из плена. Мы видели сверху все издевательства американцев над прапорщиком, но вынуждены были ждать. «Почему?»могут спросить меня, да потому, что торопиться в таком деле нельзя. Спешка могла бы всё испортить.