При этом оба почему-то часто дышат, потеют и излишне много суетятся.
- Ах! - кричала Лидочка Таганке в самое ухо, щекоча это самое ухо мягкими, крупными и бархатистыми, как у коровы, губами, - что вы делаете такое?!
А что он делал?! Сорвал с нее к чертовой матери форменный китель с погонами прапорщика, сдернул юбку цвета хаки
Елки- палки! Журнал Playboy отдыхает!
- Это безобразие! - с придыханием возмутилась Лидочка наглости оборзевшего «зэка», покусившегося на ее девичью честь. И страстно прижала его к себе. И швырнула, не глядя, в стену надоевшие очки, которые тут же и разбились. И выдернула из зализанной прически проволочные шпильки, отчего каштановые ее волосы тяжелыми волнистыми прядями обрушились на хрупкие плечи. - Ты негодяй! - воскликнула она и, вместо того чтобы оттолкнуть от себя осужденного, сноровисто полезла к нему в ширинку.
Библиотека, доложу я вам, уникальное место для проведения сексуальных оргий. Во-первых, тут, как правило, в несколько рядов стоят высоченные стеллажи с книгами, и можно забраться в самый дальний угол, чтобы никто из посторонних не отыскал спрятавшихся.
Во- вторых, -великое множество томов, окружающее со всех сторон, служит прекрасной звукоизоляцией. Кричи - хоть глотку разорви! - никто тебя на входе почти не услышит.
В- третьих, -полумрак, создающий особую, интимную обстановку.
А в- четвертых, -с прапорщиком Лидочкой Семеновой все-таки лучше, чем с собственным мозолистым кулаком - днем в сортире или ночью под одеялом. Есть еще на зоне «петухи». Но этот контингент, как говорится, на любителя.
Потому и страдал болезнью, известной в народе под простым и незатейливым названием «спермотоксикоз».
Так что, как ни крути, а Лидочка в клубе ему подвернулась очень даже кстати.
А в ширинку, дура, полезла не вовремя. Там и без ее мягкой и нежной ладошки все уже было на пределе. Шутка ли сказать! Таганка за колючей проволокой к тому времени уже год как торчал без бабы. А тут - на тебе! - явилась не запылилась. Нежданно-негаданно, как снег на голову. Да еще день какой выбрала! Годовщину Октябрьской революции весь советский народ празднует, а она тут с глупостями пристала!
Впрочем, о революции Таганка сейчас не думал. Он вообще не был способен шевелить мозгами. В штанах бурно расшевелилось и расплевалось. Вот зараза!
Андрюха густо покраснел.
- Ну что ты, глупенький - зашептала Лидочка и принялась снимать с него брюки. - Не переживай. Всегда так бывает после долгого воздержания. Мы сейчас все поправим
Как она собирается все поправлять, Таганка не знал. Но Лидочка, похоже, была профессионалкой. Опустившись на колени, она обняла Андрюха снизу и присосалась так, как будто хотела все на свете ему оторвать с корнем.
И гладила его нежно. И облизывала. И причмокивала даже.
Таганка терпеть уже не мог. Во второй раз он бы себе позора не простил.
Схватив Лидочку за плечи, он потянул ее вверх. Она оказалась податлива. И тут же была завалена лицом вниз на широкий стол, предназначенный для оформления газетных подшивок. Ничего местечко. Широкое, невысокое и, значит, вполне удобное.
Лидочка широко раскрытым ртом жадно хватала воздух, не в силах больше проронить ни звука, а пальцы ее впивались в разложенные на столе газетные страницы, безжалостно комкая их и разрывая в клочья. Заголовки праздничных газет ни Таганка, ни Лидочка в это время, понятное дело, не читали. Но они оказались как нельзя в тему. «Стань полноправным членом» (аббревиатуру «КПСС» Лидочка как раз оборвала и скомкала). «С чувством глубокого удовлетворения». Что касается напечатанных фраз «в поте лица» и «отдай до последней капли», то здесь Таганка абсолютно соответствовал требованиям советской партийной печати.
Он входил в Лидочку, как танк, как, наверное, отбойный молоток самого лютого стахановца входил в горную породу. А Лидочка, расположившись к нему спиной, от страсти начала уже вгрызаться в деревянную столешницу. Спина ее извивалась, матовая кожа покрылась крохотными, едва заметными капельками пота. Плотные ягодицы неустанно двигались навстречу Таганке, возбуждая в нем новое и новое желание.
Оторвавшись от женщины на миг, он рывком развернул ее к себе и вновь с силой протаранил, придерживая обеими руками за талию. Ноги Лидочки лежали теперь у него на плечах, а кисти рук крепко обвивали шею.
- А-а-а!!! - громко закричала она, с головой утопая в оргазме.
А из горла Таганки невольно вырвался звериный рев. Он буквально истекал соком, кончая, как ему казалось, целую вечность. Взрываясь сладкими судорогами, он терзал тело Лидочки сильными пальцами, впивался в нее изголодавшимися губами, оставляя на ее нежной коже красные следы засосов.
В конце концов крики и судороги стихли.
Истерзанная Лидочка Семенова и вконец опустошенный Андрюха Таганцев повалились на широкий газетный стол.
Синие сатиновые трусы Андрея прикрывали газету «Правда» с передовой статьей о том, что социализм в нашей стране победил окончательно и бесповоротно.
А дефицитные чулки Лидочки аккуратно прикрывали лысую голову вождя - гипсовый бюст Владимира Ильича Ленина, который сами же зэки и слепили накануне великого праздника победившей революции.
- У-у-у! - завыл от удовольствия Таганка. Странно устроен человек. От удовольствия воет, от неудовольствия - тоже воет! Не угодишь.
И, словно откликаясь, взвыла сирена. Пронзительно, частыми короткими взвизгами. В зоне поднялся переполох. По этому сигналу осужденным предписывалось сломя голову бежать к отрядному бараку, строиться в колонну по три и бодро шагать на центральный плац.
Запрыгнув в штаны и сапоги, Таганка прихватил оставшиеся шмотки и побежал к выходу, далее одеваясь уже на ходу.
Прапорщик внутренней службы Лидочка Семенова не спешила. Библиотекарей пока что никто не строил.
- Эй, красавец! - окликнула она Таганцева в спину. - Будет скучно, заходи! Ляжем рядком, поговорим лобком!
Вообще- то Лидочка в зоне слыла дамой строгой, добропорядочной и неприступной. Детишек своих любила. Их у нее было трое.
Зэки говаривали, что дарила себя Лидочка только наезжавшему московскому начальству. И больше - никому и ни за что. Ну, иногда только - начальнику колонии с начальником оперативной части одновременно. Эти любили побаловаться в паре. А так чтоб с зэком спутаться - ни-ни!
Когда все отряды вышли на плац, в зону из сектора администрации ИТУ ввезли «корову».
Холмогорские или, скажем, вологодские буренки ни при чем. На Колыме, кстати, вообще крупный рогатый скот не водится. Ну, разве что Лидочкин муж
Одну секунду! Елы-палы!
Таганка, стоя в строю вместе с другими заключенными, буквально окаменел.
На середину плаца выехала телега, запряженная пепельно-серым мерином, на которой лежала так называемая «корова». Что это такое, объясним чуть позже. Потому как следом за ней въехала вторая - точно такая же - телега. А на ней лежал мертвым как раз сержант Семенов. Даже издалека было видно, что голова его прострелена, а грудь изрезана каким-то острым предметом. Все обмундирование было разорвано и обильно пропитано истекшей кровью.
Вот такие новости к годовщине революции - цвета кумача.
Впрочем, пора и растолковать.
Неделю назад из колонии был совершен побег. Если зимой на Колыме побег равен самоубийству, то в летние короткие месяцы или по осени кое-кто из заключенных пытается уйти на волю.
Бежал Ракита - Павел Ракитин, - рецидивист со стажем, сорока лет от роду, двадцать из которых провел на нарах в разных лагерях и за различные преступления.
Ракита был безнадежно болен туберкулезом. И, когда решился на «рывок», хотел всего-навсего неделю-другую пожить перед смертью на свободе, подышать вольным воздухом. Просто так побродить по бескрайним пустыням Колымы, не слыша окриков конвойных с автоматами и остервенелого лая караульных овчарок.
Но не бродить же на голодный желудок! Какая ж это воля без свежего мяса? Вот в качестве мяса он и взял с собой Степана Акчурина, молодого пацана, севшего на три года за квартирную кражу. Сначала замутил дураку голову уголовной романтикой, навешал на уши лапши о пьянящем воздухе свободы. А потом и поманил за собой.
Ракитину в тайге уже на третий день жрать захотелось. И прирезал он молодого кореша не моргнув глазом. Кто из матерых волков в бега идет, тот обязательно из зоны с собой «корову» прихватит. Не подыхать же с голоду, в самом деле!
Сержант Семенов находился как раз в составе оперативной группы, отправленной начальником колонии на поиски двух беглецов.
Он случайно и напоролся на Ракитина в глухом распадке, когда тот, словно барана или ту самую корову, разделывал ножом труп зарезанного Акчурина. Большие куски человеческого мяса уже жарились на костре, разведенном тут же. Ракитин спешил. Ему нужно было отделить от тела только самые лучшие части - бедерные, грудные и спинные мышцы, успеть перекусить шашлычком из человечины и уходить еще дальше от ненавистной зоны. Одно огорчало - не додумался он с собою соли прихватить. А мясо без соли все-таки не такое вкусное. Хотя достаточно нежное, не то что говядина или даже свинина.
Ошалев от увиденного, сержант Семенов и не сообразил, что нужно позвать кого-нибудь из своих на помощь. Солдаты из батальона охраны были совсем рядом - только свистни, примчатся сюда и забьют этого озверевшего урку сапогами, даже стрелять не придется.
Однако ненависть, вспыхнувшая в груди сержанта, оказалась настолько велика, что, не совладав с силой разума, он кинулся на беглого зэка, готовый разорвать его голыми руками.
Зря кинулся. Потому что Ракитин уже дважды сидел за убийства. И «корову» жрать ему однажды приходилось. Человеческая кровь давала немощному туберкулезнику невероятные силы.
Увидев Семенова, когда тот уже летел на него, Ракитин просто выставил вперед нож.
Семенов, напоровшись на лезвие, глухо захрипел и завалился на бок, упав возле тела Акчурина.
Ракитин оседлал его сверху и еще долго, остервенело бил ножом в грудь и живот.
Ненависть к лагерным служащим и, наверное, к людям вообще, возобладала в Ракитине над всеми другими чувствами. Он не думал сейчас даже о том, что где-то рядом прочесывают местность бойцы батальона охраны.
Даже когда тело Семенова было все изрезано, Ракита не успокоился.
Издавая невнятные звуки, больше похожие на звериные, он, шатаясь, поднялся на ноги. На его лице блуждала улыбка, а в руке был зажат пистолет, который он вытащил из поясной кобуры сержанта.
- И тебя, мусор, без соли схаваю - Довольно произнес Ракитин и с наслаждением выстрелил Семенову в голову.
Солдаты набежали немедленно. И Ракитина взяли, обезоружив и забив до полусмерти сапогами.
А он все это время улыбался, будто не чувствуя боли и не понимая, что эти вот солдатики за своего сержанта могут его тут же убить к чертям свинячьим.
Избили крепко. Но не убили.
Уже к вечеру седьмого ноября привезли в зону и Ракитина. Говорят, солдаты били его весь день не переставая. Ракита не раз терял сознание, затем приходил в себя - и вновь получал удары. Но не стонал, не кричал, не просил о пощаде. Неизменно улыбался и даже смеялся в голос.
Возникло подозрение, что Ракитин сошел с ума. Поместили его в лагерную больничку, с тем чтобы на следующее утро отправить в Магадан, где находилась «крытка» - тюрьма. Далее его ждала биолого-психиатрическая экспертиза.
Но до утра он не дожил.
К нему в больничную палату, мало чем отличающуюся от обычной тюремной камеры, невероятным образом ночью пробралась Лидочка. Как ей удалось уговорить надзирателей в больничном блоке, одному Богу известно. Но пропустили ее сюда, не спросив даже специального пропуска. А чего спрашивать, если его все равно нет. Не положено библиотекарю иметь такой документ.
Еще рассвет не наступил, а вся зона знала, что библиотекарша «замочила» матерого уголовника и людоеда обычным кухонным ножом. И этим же ножом отрезала ему голову, ноги и руки.
Лидочка, натура тонкая и неординарная, не поскупилась на фантазию.
Основательно расчленив тушку Ракитина, она напоследок отрезала его половой орган и засунула ему в рот.
Оригинально получилось. Свежо.
Это сейчас все по уши сыты фильмами ужасов, а тогда, на заре перестройки, в последние годы социалистического реализма и коммунистического гуманизма, любой Хичкок со страху мог запросто обделаться.
Не страшно было только хрупкой Лидочке Семеновой. Она по полной программе отомстила за мужа. И нечего трепать языками про московское начальство, про начальника колонии и оперативной части! А с Таганкой у них, может, вообще в библиотеке ничего не было. Сплетни все это.
Но почему сейчас, спустя пятнадцать с лишним лет, Андрей Таганцев вспомнил эту историю?
Наверное, проводил своеобразные параллели с Настей. Женская сущность порой противоречива и непредсказуема.
Кто бы, например, мог подумать, что Лидочка Семенова, способная лишь на то, чтобы, спасаясь от въедливой библиотечной пыли, между делом наставлять рога своему мужу, пойдет за него же мстить? И как мстить! Изощренно, жестоко. Так самоотверженно можно мстить только за любимого человека, за которого хоть в огонь, хоть в воду. Но вряд ли она любила своего сержанта сверхсрочной службы.
Настя сидела перед Таганкой, связанным, беспомощным. Держала в руках автомат. Смотрела прямо, не отводя глаз.
- Нет, Андрей, я не сука. Я на самом деле просто выполняла свой долг. Как ты говоришь, крест мой такой. И ничего с этим поделать нельзя. Ты должен понять, Андрюша, у меня по жизни не было другого выхода. Надо как-то выживать в предлагаемых обстоятельствах.
- Другой выход всегда есть, - сухо ответил он. - Надо только человеком быть. Тем более что ты - женщина.
- Да не женщина я давно!!! - закричала вдруг Настя. - Не человек я!!!
- Уж ты-то - точно женщина, - произнес убежденно и прикрыл уставшие глаза.
Странное дело, но всего три женщины за всю жизнь оставили в душе Таганки глубокий след. Это Лидочка Семенова, после убийства рецидивиста Ракитина сама ушедшая в колонию строгого режима на восемь лет. Настя, безумно любимая и чудовищно предавшая эту любовь. И - мама, давно похороненная чужими людьми на кладбище неподалеку от небольшого подмосковного городка Люберцы.
- О чем ты думаешь? - тихо спросила Настя, вырывая Андрея из воспоминаний.
- Ни о чем, - отчужденно ответил он.
- Врешь. У тебя на глазах слезы.
- Это от света. Свет в глаза бьет.
Женька Усольцев и Серега Лопатин - верные братки Таганцева - сидели по своим углам, спеленатые, как малые дети. Горой возвышались распотрошенные документы, оказавшиеся в восьми инкассаторских мешках.