Попался сам комбриг Заремба, и то в последний день. Не усмотрел подвоха в «женском вопросе». После окончания учений и кружки спирта разбередилне без моей помощисвою душу. Начал с шуточек, ухмылочек,как о чем-то давнем и несуразном, несущественном для армейской печати. И которое, если уж забывается им самим, наверняка забудется корреспондентом, утром уезжающим из рязанских лесов в благополучненькую столицу.
Только корреспондентом ничего не забывается. Тем более в руки шло как раз то, ради чего затевался весь сыр-бор. И лишь комбриг ушел спать, я вместо своей «спокойной ночи» принялся записывать в блокнот только что услышанноеот имени самого Зарембы, дабы придать материалу большую достоверность.
Глава 4Женский пляж
Мы появились на берегу Черного моря старшими лейтенантамитри «афганца», три холостяка, познакомившиеся еще в поезде. Эх, гульнем!
Слава Богу, что хоть мужской топот перед увольнением услышала,сияла дежурная тетя Нина, когда мы, не дожидаясь лифта, скатывались вниз по лестнице. Наверное, она знавала другие времена, потому что улыбаться нам начала, едва мы переступили порог санатория в первый раз.
А зачем увольняться, раз появились мы?почуяв в ней родственную душу, спросили напрямую.
Кончается моя холостяцкая жизнь, ребятки. Муж объявился, зовет к себе в Киев.
Про мужа нам не понравилось, и мы потопали к себе в номер. Однако через несколько часов, отметив прибытие, жаловались ей сами:
Скучновато у вас, теть Нина.
Так ведь одни «лыжники»,горестно провожала она взглядами шаркающий тапочками по коридору генералитет.Какое им веселье, не рассыпались бы.
А вы подскажите, где не скучно.
Э-э, сами найдете. Для этого ума не надо, были бы глаза да желание. Еще потом и меня пригласите.
Лукавила тетя Нина: уж ей-то, до сих пор симпатичной и общительной, да еще проработавшей в санатории полтора десятка лет, не знать каждый кустик и каждую девицу, согласную скоротать под ним вечерок с отпускником. Ведь ясно, куда разговор клонится.
Ничего, ничего, не последний день,понимая, что мы хотим большего, чем просто соучастия во вздохах, успокоила она. Но заброшенную нами наживку не спешила вытаскивать.Придите сначала в себя после дороги, оглядитесь.
Послушались. Два дня пили, не спускаясь даже в столовую. Благо, что в компании всегда найдется тот, кто пьет меньше остальных. У нас реаниматором стал Олег. Пиво холодное, огурчики с базара по утрам, свежая банка вина к обедутут он не подводил, ставил нас на ноги в момент. Ответственнейший товарищ.
Гуляете, молодые люди?когда с завистью, когда с осуждением по-армейски не забывали останавливать нас близлежащие «лыжники», если кто из нас выползал в коридор.
Приходим в себя,вытягивались мы перед генералами, но тут же спешили на очередной тост из очередной банки, заочно посылая блюстителей нашей нравственности на все тридцать три буквы, включая «ы» и твердый знак.
Мы могли себе это позволить, потому что оказались первыми офицерами, приехавшими в отпуск из Афганистана. Он еще только-только начинался, и мы еще не были ни героями, ни оккупантами: нас окружал лишь ореол таинственности и загадочности. Как же, вернулись из неведомой, страшной издалека страны, где стреляют и, говорят, даже убивают. К тому же никто из нас пока не заикался ни про какие льготы, никто ничего не требовал и ни на что не жаловался. А значит, были мы пока для чиновничьего люда и окружающих если и не желанными, то во всяком случае необременительными.
Единственные, кто подсуетился по собственной инициативеэто медики. Взяли и отсекли от штабов и управлений, а значит, высшего начальствующего состава часть путевок в санатории и рассыпали веером перед «афганцами»: вам необходимо, берите.
Не отказались. Жизнь вдруг увиделась нам в Афганистане хрупкой чашей в чьих-то неуверенных руках. А тут нам, пропахшим порохом, потом, консервами, гарью, толом, ружейной смазкой, соляркой; нам, пережившим на первых порах после ввода войск поносы, язвы, вшей; нам, бредившим женщинами, вдруг ни с того ни с сего! летом! на Черное море! при «медвежьем» отпуске в сорок пять суток! бесплатная путевка.
По густо загоревшим лицам и спокойствию к чинам, кишевшим уже в вагоне южного поезда, мы, «афганцы», сразу вычислили друг друга и стали плечом к плечу у ресторанной стойки.
А потом и перед тетей Ниной. Трое. По первым афганским временамцелый ограниченный контингент.
Вот за это и пилиза свое возвращение, за оставшихся за Гиндукушем друзей. Впрочем, это пили не мыгуляли наши бесшабашность и молодость. Назад мы еще не оглядывались, но и совершенно не боялись того, что ждет впереди. Ха-а-рошее время. К тому же бесшабашность воспринималась как искренность, поэтому в собственных глазах гуляли мы честно.
Ребятки, можно к вам?постучались в одну из таких пирушек в дверь.
О, тетя Нина!Реаниматор отреагировал первым и обнял дежурную прямо на пороге.
Ох, ребятки, сдается мне, что пора бы остановиться,она кивнула на стол с трехдневным бардаком.
Господа офицеры,Виктор, как самый разухабистый, потому что десантник, расплескивая из банки красные брызги «Изабеллы», наполнил четыре стакана.Господа офицеры, перед нами наш друг и прекрасная дама, чье слово для нас отныне закон. Тетя Нина, последний бокалза вас. Остальноев раковину. Заремба,приказал он мне.
Я взял банку, вылил вино в умывальник, и мы гордо встали перед дежурной.
Нет, на колени,поддержала тон нежданная гостья и подняла нос кверху.
Мы рухнули на коврик, отставили локти под девяносто градусоввзяли уголок, поместили стаканы на тыльной стороне ладоней и, сдерживая дрожь, понесли их к губам. С облегчением впились в стекло, запрокинули головы. Опустошенные стаканы одновременно подбросили, переворачивая, вверх, под тревожное «ой» дежурной поймали и поставили у ее ног.
Тетя Нина, для вас, для васВиктор искал возможность выразить еще большую симпатию, но на глаза ничего не попадалось, а на ум ничего не приходило, и тогда он рывком снял с себя тельняшку.Тетя Нина, вот они, пехота с солярой, мабута несчастная, просили ее у меняне дал. Вамдарю.
Ой.
Тетя Нина,остановил ее радость Реаниматор, выпростав руку.Секунду.
Он ногой распахнул дверцу шкафа, подтащил к себе сумку. Звонко вжикнул замком, покопался внутри и извлек хрустящий пакет с набором женских трусиков «Неделька».
Тетя Нина, чисто афганский бакшиш, то есть подарок.
И без стеснений.
Ой!
Тетя Нина,к этому времени я уже выдвинул тумбочку и держал на вытянутых руках шикарнейшие по тем временам солнцезащитные очки с дужками-выкрутасами.
Наша дама по-детски шмыгнула миниатюрным носиком, захлопала ресницами, стараясь остановить слезы. Да что онамы сами готовы были зарыдать от умиления собой. От сознания, что вот так, спонтанно и запросто, обрушили на человека удовольствие. Воистину дарить приятнее, чем принимать подарки самому.
Мальчики,прошептала растроганная гостья, притянула нас к себе, принялась целовать. Затем в глазах ее взбрыкнулись и замерли, как перед стартом, бесенята:Не заходить,шмыгнула она в ванную.
Гордые друг другом, мы переглянулись и уставились на закрывшуюся дверь. Как водится, всякая женщина прекрасна, надо лишь чуть выпить, дабы понять это. А поскольку выпито нами было не «чуть», а значительно больше, то и тетя Нина показалась нам не только единомышленницей и другом, но и женщиной, с которой недурно оказаться рядом и провести вечерок. Не сомневаюсь, подобное же блуждало в головах Реаниматора и Десантника, потому что, когда отворилась дверь, мы замерли с открытыми ртами.
Тетя Нина вышла к нам в одной тельняшке. Не знаю, вскрыла ли она комплект реаниматорской «недельки», потому что тельняшка опускалась почти до колен, но лифчика, по крайней мере, не было: грудки свободно колыхались под материей, заставляя волноваться бело-голубые полосы и нас. Надев очки, тетя Нина замерла перед нами в позе манекенщицы, картинно подняв руку и отставив ножку.
В нееаккуратную, сильную, загорелую, и впились мы жадными, протрезвевшими взглядами. Кошмар: почти неделю ходим с дежурной запанибрата, а она вон какая