А вот насчет купания... Им не особенно и хотелось лезть в водуразве что для предстоящей охоты за теми морскими обитателями, что отменно вкусны в жареном или вареном виде. Всех троих можно понятьони совсем недавно столько наплавались далеко отсюда, возле Ахатинских островов, как-то и не тянуло. Первый раз нырнув здесь уже с маской, Мазур вдруг поймал себя на том, что не столько дичь высматривает, сколько классически озирается в поисках чужих боевых пловцов. Никому об этом говорить не стал: собственно, ничего уникального или тревожного, с очень многими случается сразу после возвращения с задания, так что беспокоить доктора Лымаря нет нужды. В подавляющем большинстве случаев это очень быстро проходит само по себе, а тяжелые случаи настолько редки, что становятся легендой засекреченной медицины и профессионального фольклора. Лымарь, кстати, тоже обещал вырваться при первой возможности, а потому они с самого начала исправно платили хозяйке за четвертую пустующую койку.
Вот разве что с Анечкой сохранялась полная неопределенность, и это радовать не могло. Зато радовало другое: наградные листы на всю их команду, по точным данным, уже преодолели значительную часть длинного пути, и уже было совершенно точно известно, что кому полагается. Конечно, трудились не за это, но и награда в жизни офицера играет довольно серьезную роль... Ох, не зря человечество, начиная со времен Античности, выдумало столько регалий, почетных званий, научных титулов и прочих знаков отличия, и не любят их только те, которым в жизни такого не получить...
Плохо только, что в этой старинной системе как случались, так и случаются эпизоды, когда достойная регалия порхает на грудь человеку, вовсе ее недостойному. По точным данным Лаврика (а они у него всегда точные), не кто иной, как товарищ Панкратов, получит за Ахатинскую операцию орден Октябрьской революции. Но тут уж ничего не поделаешь: это было, есть и будет...
Что смолкнул веселия глас?осведомился Лаврик, разливая по стаканам темно-розовое вино.Вообще, мы преступно тратим время, можно подумать, у нас впереди вечность...
Это ты к чему?лениво спросил Мазур.
На танцы пора,сказал Лаврик.Пора выходить на дистанцию абордажного боя с женским полом. Тем более что очень многие представительницы данного пола только и ждут абордажа...
А вот завтра вечерком и сходим,сказал Морской Змей.Днем на пикничок, как договаривались, дядя Сандро показал хорошее место, куда даже луфари порой заходят, а вечерком и на танцы можно. Ну, выпьем за...он протянул свой стакан к сидевшему напротив Мазуру.
Стоп, стоп!воскликнул Лаврик.Тост ведь получается третий...
Да, действительно...чуть смутился Морской Змей, торопливо убирая руку.
Выпили без тоста. Лаврик взял прислоненную к добротно сколоченной, хорошо струганой скамейке гитару, прошелся по струнам:
Так пусть же Красная
сжимает властно
свой штык мозолистой рукой!
С отрядом флотским
товарищ Троцкий
нас подведет в последний бой...*
* Песня эпохи Гражданской войны, известная как «Марш Красной Армии», на стихи Павла Горинштейна (Григорьева). Предположительно написана в 1920 году.
За соседним столиком словно произошел беззвучный взрыв. Миги старикан в белом пиджаке и старомодной картузе уже стоял перед Лавриком, грозно уставя в него ручку трости и кричал севшим тенорком:
Ты что поешь, диссидент патлатый? Пораспустили вас, волю дали!.. Зажрались, лиха не хлебали! Солженицына поначитались? Голосов наслушались?
Лаврик, включив самую обаятельную из своих улыбок, отставив гитару, с печальным видом разводил руками:
Ну, извините, не подумали как-то...
Не подумали они!бушевал старичок.А думать надо! О чем надо думать, а не с чужих голосов петь! Одни такие допелись! Да я тебя в войну своими руками! Написать бы на вас как следует, распустились!
Он старался быть грозным и величественным, но не получалось, голосок садился, в груди хрипело, взмах руки с тростью не казался величественным. Положение было самое дурацкое, но Лаврик на то и Лаврик, чтобы выкручиваться из самых безнадежных ситуаций. Он вновь взял гитару. В задушевных аккордах Мазур уловил что-то знакомое. В следующий миг Лаврик проникновенно запел:
Там, вдали, за рекой догорали огни,
В небе ясном заря догорала,
Сотня юных бойцов из буденновских войск
На разведку в поля поскакала...
Старичок чем-то неуловимо напомнил подсеченного на всем скаку коня. Замолчал и стоял, как вкопанный, а Лаврик старался со всей задушевностью:
Они ехали долго в ночной тишине
По широкой украинской степи,
Вдруг вдали у реки засверкали штыки
Это белогвардейские цепи...
Морской Змей одним неуловимым движением оказался рядом со стариком, приобнял его за плечи и столь же душевно сказал:
Ну извини, отец, извини, молодой парнишка, неопытный, ветер в голове... Выпьем стаканчик за непобедимую и легендарную?
И как-то так ловко у него получилось, что старик уже через пару секунд сидел за столом со стаканом в руке, а дядя Сандро, уже было собравшийся идти к их столику, отвернулся и занялся шашлыками. Лаврик из кожи вон лез:
Он упал возле ног вороного коня
и закрыл свои карие очи.
Ты, конек молодой, передай, дорогой,
что я честно погиб за рабочих...
Мазур видел, что ситуация понемногу налаживается. Мелкими глотками одолев половину стакана, старикан размяк лицом, слушая едва ли не завороженно. Когда отзвучали последние аккорды, сказал:
Ну, вот это другое дело. А то завел неизвестно что, политически насквозь вредное... (Морской Змей налил ему еще стакан слабенького винца, и старик принял это благосклонно.) Ребята вы, я смотрю, хорошие, только вот эти загибы бросьте, а то черт знает до чего докатитесь. С песенок начинается, а кончается иногда таким...
Обязательно учтем, отец,сказал Лаврик серьезно.Это я так, дурь нашла. Слышал там от одного...
А все почему? Жизнь у вас, ребята, больно сытая. Мы за вас и отвоевали, и вообще... Вам бы в окоп, да с винтовочкой с двумя обоймами, да без соседей справа и слева, и чтобы ни шагу назад... Вот тогда поняли бы, то к чему, и дурацких песен не пели...
Вот тут уж ему вообще нечего было ответитьи не только из соображений секретности. Мазур прекрасно видел ленточкиколодки окопника. Два боевых Красных, три Отваги, Отечка второй степени, с полдюжины медалей «за взятие» и «за освобождение», четыре польских ленточкину, и юбилейки, конечно, как же без этого. Желтая нашивка и две красных. У тыловых крыс такого подбора не могло быть даже теоретически.
Лаврик, закрепляя успех, ударил по струнам:
Посмотри на моих бойцов.
Целый свет помнит их в лицо.
Хоть им нет двадцати шести,
страшный бой им пришлось пройти.
Это те, кто в штыки поднимался, как один,
те, кто брал Берлин...
И все пошло гладко. К великому облегчению Мазура, старик, одолев пару стаканов, не пустился в воспоминания. Мазур безмерно уважал таких людейвот только они, подвыпив, в воспоминаниях становились многословны и слезливы, повторяли по три раза одно и то же, порой ругали нынешнее поколение бессвязно, путано и часто несправедливо, но что ты им скажешь? Спорить с тем прошлым, что висело у них на груди, не находилось духу и нельзя было отключить совесть. По большому счету, даже знай старик всю правдочку, мог и глянуть с нескрываемым превосходством: мол, что ваши нырянья в теплой водичке против Донского фронта или Сталинграда? И в чем-то был бы прав. Просто войны стали другимии не все понимают, что у каждого поколения своя война. А убивают, между прочим, на всех...
Расставались вполне дружески. Старик даже нацарапал свой адрес в блокноте Морского Змея и настойчиво приглашал заходить, попить своего вина и попеть песнинастоящие. Когда он двинулся прочь, за ним следили с некоторой тревогойно он вполне браво шагал к городку, ни разу не пошатнувшись. На полдороге его, хотя он и не голосовал, подобрал синий «Москвич», явно из местных.
Дядя Сандро, подошедший с ворохом шампуров (следом поспешал молодой с таким же ворохом), сказал философски:
Вообще-то Георгий Багратовиччеловек хороший. Воевал честно. Только очень уж он иногда правильный. Всем людям надо быть правильнымино не чересчур... Как думаете?