Нет, не все. На этих фотографиях дети. Уж больно он смотрел на них любовно, я по взгляду понял, что они его. А еще он от нашего табачка морду ворочает.
Так, может, он не курящий, усмехнулся тогда Романцев.
Курящий он, убежденно заверил старшина. Вот только, когда закуривает, всегда в сторонке садится.
И почему, по-твоему?
А потому, что дым от этого табачка у него не наш, а немецкий! Я такой дым сроду не нюхал. Вы бы его допросили, товарищ старший лейтенант, ой, не нравится он нам! Честно вам скажу, мы тут решили, что примем свое решение правильное! Вы уж не обессудьте, товарищ старший лейтенант, боимся, как бы под пули нас не завел.
Пойдем, посмотрим, сказал Тимофей.
Капитан Рогов сидел немного в стороне от остальных бойцов. При приближении Романцева и старшины его лицо слегка напряглось. Или все-таки показалось?
Вы коммунист? спросил Романцев.
Как и всякий настоящий офицер, спокойно отреагировал Рогов.
Покажите ваш партийный билет.
Вы его уже смотрели.
Нет, я смотрел ваш военный билет.
Вопрос о партийном билете был задан не случайно: в случае пленения при первом же обыске обладателя партийного билета немцы расстреливали без промедления. Так что, оказавшись в окружении, многие избавлялись от партийного и комсомольского билетов, как от неминуемого смертного приговора. Берегли только настоящие коммунисты, такая уж была обстановка.
Хм, усмехнулся Рогов, понимаю, к чему вы клоните. Он зашит у меня за подкладкой, мало ли чего может случиться. Не рвать же мне ткань!
А вы порвите, настаивал Романцев. Сейчас как раз тот самый случай.
Разговор двух офицеров привлек внимание остальных бойцов, собравшись в полукруг, они ждали, чем закончится напряженная беседа. Романцев обратил внимание, что многие из красноармейцев взирали на Рогова с откровенной нелюбовью.
Чем же он так не угодил им?
Ну, если вы настаиваете, равнодушно пожал плечами капитан и, разорвав полы гимнастерки, вытащил из него партбилет, завернутый в холщовую несвежую тряпицу. Изволите взглянуть? протянул он документ.
Романцев внимательно осмотрел партбилет, пролистал страницы: фотография приклеена должным образом, ни смазанных печатей, ни потертостей в персональных данных; листы тоже все на месте. Все как полагается, не придерешься!
Рогов беспокойства не проявлял. Напротив, взирал с интересом, даже слегка улыбнулся пару раз.
Возьмите, вернул Тимофей партбилет.
Значит, убедились? усмехнулся Рогов. Вот только жаль, иголки с ниткой нет, не знаю, как и зашивать.
Хочу напомнить, уже строже произнес Романцев, партбилет держится не на заднице, а хранится на груди, у самого сердца. У вас есть еще фотографии? Покажите мне их!
В этот раз по лицу Рогова пробежала едва заметная тень, это не был страх или нечто ему родственное, но вот фотографии показывать он определенно не желал.
Предположим, и что с того?
Мне бы хотелось на них взглянуть.
Товарищ старший лейтенант, произнес Рогов, слегка повышая голос, а вы чувствуете разницу между общественным и личным? Это мои фотографии, и показывать я их никому не собираюсь, и, снова усмехнувшись, добавил: Если только партийное собрание не обяжет.
Капитан оставался весел, что никак не вязалось с его лицом, продолжавшим хранить суровое выражение. Присутствовало в нем какое-то барство, отличавшее от остальных командиров. И это злило! Вот только эмоции следовало упрятать поглубже.
Прекрасно представляю, отозвался Тимофей и властно потребовал: Фотографии!
Пожав плечами и всем своим видом давая понять, что подчиняется насилию, Рогов расстегнул нагрудный карман гимнастерки, вытащил из него два снимка и протянул их Романцеву:
Только, пожалуйста, поаккуратнее. Они у меня единственные.
На первой фотографии была запечатлена миловидная женщина, по обе стороны от которой стояли мальчишки: лет восьми и десяти. Наверняка ее дети, уж слишком много на ее лице было отображено любви. Позади них возвышалось здание с полукруглыми балконами и богатой лепниной, на которой польскими буквами было написано «Ławka». На втором снимке женщина держала одного малыша на коленях, а второй, немного постарше, стоял рядышком.
Кто это?
Моя жена и дети.
За границей отдыхаем?
Это Львов. Там находится мой дом. Эта раньше он был заграницей. До девятнадцатого года город был под властью Габсбургов, с девятнадцатого по тридцать девятый в составе Польши. А вот с двадцать второго сентября тридцать девятого по сорок первый он вошел в составе Украинской Советской Социалистической Республики, со значением произнес Рогов. Разумеется, со всеми людьми, что там находятся. Я такой же советский гражданин, как и вы. Кстати, вы должны об этом помнить, ведь именно Шестая армия Киевского Особого военного округа вошла во Львов. Ведь вы же в этом округе служили?
Вот только, в отличие от вас, день вхождения нашей армии во Львов я не помню, натянуто произнес Тимофей, ощущая какое-то внутреннее сопротивление капитана.
Все так, товарищ старший лейтенант, потому что Львов это не ваш родной город. Что было со мной дальше? Дальше окончил школу красных командиров и мне было присвоено офицерское звание. Воевал на Зимней войне. А вас что-то беспокоит?
Доводы основательные, веские. С такими не поспоришь, но сдаваться просто так не хотелось.
А табачок у тебя откуда? сурово спросил угрюмый старшина с обожженным лицом.
А чем тебе мой табак не нравится?
Уж больно дым от него ароматный идет, как от немецкого.
Боец, а я смотрю, вы эксперт по табаку. Может, потому, что вы, кроме дедушкиного самосада, ничего другого и не курили? А я вам могу сказать, что курил и немецкий табак, и российский, доводилось курить американский и даже сигары. Их премьер-министр Великобритании особенно уважает. Поморщившись, Рогов добавил: По мне, так сигары дрянь редкостная. Хотя табак крепок! Лично я предпочитаю балканский табак, «Герцеговина Флор». Слышали о таком? У него аромат особенно приятен. Герцеговина это местечко такое в королевстве Югославии. А табак этот сам товарищ Сталин курит. Не станете же вы всех, кто курит этот табак, в шпионы записывать Вместе с товарищем Сталиным, с ухмылкой поинтересовался капитан Рогов.
Ты товарища Сталина не трожь! подался вперед старшина.
Отставить! гаркнул Тимофей. Нам еще собачиться между собой не хватало! Все, разошлись! Это приказ! Считаю вопрос закрытым. Документы у капитана в порядке, проверил. А что касается «Герцеговины Флор», так его действительно товарищ Сталин предпочитает.
Красноармейцы расходились неохотно, явно разочарованные результатами следствия. Последним отступил и обожженный старшина.
Не нравится мне твоя слащавая рожа, капитан, хмуро обронил он напоследок. Чувствую, смердячиной от тебя тянет.
Мне твоя тоже не нравится, старшина. Но не убивать же из-за этого У нас еще будет с вами возможность поговорить пообстоятельнее, когда мы выйдем к своим.
Вот только до них сначала добраться нужно, сквозь зубы процедил тот.
До самого вечера, забравшись в глубину лесной чащи, пережидали проходящие мимо немецкие колонны, двигавшиеся нескончаемым потоком на восток. Иногда, приносимые порывами ветра, были слышны звуки далекой канонады, а значит, фронт отодвинулся дальше километров на сто и двигался он быстрее, чем они шли. Нужно было пройти это расстояние и при этом остаться в живых.
Отряд Романцева был разношерстный: по возрасту, по военной специальности, по месту службы, по жизненному опыту. По характеру тоже были разные: кто замыкался, а кто-то вдруг начинал проявлять характер. Среди бойцов выделялся старшина с обожженным лицом, воевавший еще на Халхин-Голе. Строптивый, дерзкий, не терпевший слов, сказанных поперек. Но к Романцеву относился уважительно. Несколько человек были артиллеристами, прошедшими Финскую войну. Немало было совсем молодых бойцов, призванных перед самой войной.
Товарищ старший лейтенант, подошел к Романцеву старшина. Мы тут с бойцами поговорили У них такое же мнение, как и у меня. Не верим мы капитану Есть в нем что-то гнилое. Народ подобрался непростой. Спорить я с ними не стал, но хотел бы предупредить, если с этим Роговым что-то случится не подумайте, что я.