Сэр Фрэнсис продолжал кричать через узкую полосу воды между кораблями, но Буззард уже отвернулся и отдавал приказы своему рулевому.
Потом он крикнул своему волынщику, стоявшему наготове:
Сыграй что-нибудь сэру Фрэнсису, чтобы он нас помнил!
И тут же над водой к «Леди Эдвине» понеслась мелодия «Прощания с островами», а матросы Буззарда полезли по такелажу, как обезьяны, чтобы взять рифы.
Все паруса «Чайки» развернулись. С хлопком, похожим на пушечный выстрел, грот-парус наполнился ветром, и фрегат живо развернулся на юго-восток.
А сам Буззард быстро прошел на корму и остановился у поручней. Его голос был слышен даже сквозь пронзительные звуки волынки и шум ветра.
Да защитит тебя наш покровитель Иисус Христос, достопочтенный брат-рыцарь!
Однако в устах Буззарда эти слова прозвучали как богохульство.
Сэр Фрэнсис в плаще, разделенном на четыре части алым крестом его ордена, провожал взглядом фрегат; плащ полоскался и хлопал на его широких плечах.
Постепенно и шутки, и ругательства матросов затихли вдали. А на корабле сэра Фрэнсиса начало распространяться новое, мрачное настроение: команда осознала, что их силы, и без того не слишком великие, уменьшились вполовину. Они остались одни, чтобы встретиться с голландцами, и не знали, насколько те могут оказаться сильны. На палубе и на такелаже «Леди Эдвины» воцарилось молчание, матросы не смотрели друг другу в глаза.
Но потом сэр Фрэнсис откинул назад голову и засмеялся.
Что ж, нам больше достанется! воскликнул он.
Все засмеялись вместе с ним, взбодрившись, а он ушел в свою каюту на корме.
Хэл просидел на мачте еще час. Он гадал, как долго может продержаться бодрое настроение команды, потому что они уже вынуждены были ограничиваться кружкой воды дважды в день. Хотя земля и ее сладкие реки лежали меньше чем в полудне пути, сэр Фрэнсис не рисковал отправить туда хотя бы один полубаркас, чтобы наполнить бочонки. Голландцы могли появиться в любой час, а тогда им понадобятся все люди.
Наконец на мачту поднялся матрос, чтобы сменить Хэла на вахте.
Есть тут на что посмотреть, парень? спросил он, забираясь в холщовое гнездо рядом с Хэлом.
Меньше не бывает, признался Хэл и показал на крошечные паруса двух полубаркасов вдали на горизонте. Ни один не подает сигналов. Жди красного флажка он будет означать, что они кое-что увидели.
Матрос хмыкнул:
Ты меня еще поучи, как пукать.
Но он улыбнулся при этом Хэлу весьма добродушно юношу любили на корабле.
Хэл усмехнулся в ответ:
Видит Бог, тебя не нужно учить, мастер Саймон. Тебя же издали слышно. Я бы предпочел столкнуться с голландцами. Ты так пукаешь, что можешь корпус корабля насквозь прошибить.
Саймон громогласно заржал и хлопнул Хэла по плечу:
Катись-ка ты вниз, парень, пока я не научил тебя летать, как альбатрос.
Хэл начал спускаться по вантам. Сначала он двигался напряженно, все его мускулы застыли и одеревенели после долгой вахты, но очень быстро он согрелся и легко соскользнул вниз.
Некоторые из матросов на палубе ненадолго перестали трудиться у насосов или орудовать иглами, с помощью которых чинили порванную ветром парусину, и наблюдали за ним. Хэл был крепким и широкоплечим и казался двадцатилетним, к тому же сильно вытянулся вверх, догнав в росте отца. Но все еще обладал свежей гладкой кожей и юным лицом, на котором жило почти детское выражение. Черные волосы, связанные в хвост на затылке, вырвались из-под шапки и на утреннем солнце отливали синевой. В таком возрасте красота юноши все еще казалась почти женственной, и после четырех месяцев в море и шести после того, как все они видели женщин, некоторые, чьи интересы лежали в соответствующей стороне, посматривали на него похотливо.
Добравшись до грот-рея, Хэл оторвался от надежной опоры мачты. Он пробежал по грот-рею, с легкостью акробата балансируя на высоте сорока футов над пеной у носа корабля и досками главной палубы. Теперь уже все смотрели на него: с таким искусством мало кто на борту решился бы соревноваться.
Вот что значит быть молодым и глупым, проворчал Нед Тайлер, но при этом нежно покачал головой, глядя вверх. Лучше бы этот юный балбес скрыл от отца свои фокусы.
Хэл добрался до конца грот-рея и, не задержавшись, скользнул по канату вниз, через секунду очутившись в десяти футах над палубой. Оттуда он легко спрыгнул и приземлился на крепкие босые ноги, согнув колени, чтобы погасить силу удара о выскобленные белые доски.
Выпрямившись, Хэд повернулся к корме и застыл при звуке нечеловеческого крика. Это был первобытный рев, угрожающий вызов какого-то огромного хищника
Хэл оставался на месте всего секунду, а потом инстинктивно развернулся и отпрыгнул в сторону, когда на него бросилась какая-то высокая фигура. Он услышал свистящий звук еще до того, как увидел клинок, и поднырнул под него. Серебристая сталь сверкнула над его головой, и напавший снова взревел, теперь уже от ярости.
Хэл лишь мельком увидел лицо своего противника, черное и блестящее, и провал разинутого рта, обрамленный огромными, квадратными белыми зубами, и язык такой же розовый и изогнутый, как у леопарда
Хэл подпрыгнул и уклонился, когда серебристое лезвие снова метнулось к нему по дуге. Он почувствовал, как что-то дернуло его за рукав куртки это острие рассекло ее кожу, и отскочил назад.
Нед, клинок! бешено крикнул Хэл рулевому за своей спиной.
При этом он не сводил глаз с противника. Зрачки у того были черными, как обсидиан, а радужки побледнели от ярости белки же этих глаз налились кровью.
Хэл отскочил в сторону, уйдя от следующего яростного броска мужчины, и тут же ощутил на щеке дуновение воздуха от пронесшегося рядом лезвия.
За спиной он услышал, как с шорохом выскочила из ножен боцмана абордажная сабля, и оружие скользнуло по палубе в его сторону. Хэл плавно наклонился и подхватил его. Рукоятка совершенно естественно легла в его руку, и он встал в позу обороны, направив острие в глаза напавшего.
При виде грозного оружия Хэла высокий мужчина приостановился, но когда Хэл левой рукой выхватил из-за пояса десятидюймовый кинжал и его острие также направил в сторону напавшего, безумный свет в глазах у того стал холодным и оценивающим. Они кружили по палубе у грот-мачты, их оружие слегка покачивалось, как бы ища возможность удара
Матросы на палубе бросили все дела даже те, кто стоял у насосов, и встали широким кругом возле противников, как будто наблюдали за боем петухов. Их лица горели азартом, они надеялись увидеть пролитую кровь. Зрители кричали и ухали при каждом отбитом выпаде, подбадривали своих фаворитов:
Отруби ему его здоровенные черные яйца, Хэл!
Выдери этому петушку все перья из хвоста, Эболи!
Эболи был на пять дюймов выше Хэла, и на его стройном, подтянутом теле не было ни капли жира. Он происходил с восточного побережья Африки, из воинственного племени, высоко ценившегося работорговцами. С его головы были тщательно выщипаны все волоски, и она блестела, как полированный черный мрамор, а щеки украшали ритуальные татуировки и завитки выпуклых шрамов, которые придавали ему пугающий вид. Двигался Эболи на своих длинных мускулистых ногах со специфической грацией, раскачиваясь от талии, как некая огромная черная кобра. На нем красовалась только юбка из поношенного холста, а грудь оставалась обнаженной. Каждая мышца его торса и рук как будто жила своей собственной жизнью, словно под намасленной кожей скользили и извивались змеи.
Он внезапно сделал выпад, и Хэл с отчаянным усилием подставил под удар саблю, но почти в то же мгновение Эболи изменил направление, снова нацелившись в голову Хэла. И в этом ударе была такая сила, что Хэл понял: ему не блокировать его одной лишь абордажной саблей. Он выбросил вперед оба клинка, скрестив их, и остановил нападение прямо над своей головой. Сталь зазвенела, ударившись о сталь, и зрители взвыли, восторгаясь искусством и красотой схватки.
Но в пылу атак Хэл уступал в темпе, а Эболи снова и снова наседал на него, не давая передышки, пользуясь более высоким ростом и превосходящей силой, чтобы противостоять природной ловкости юноши.
На лице Хэла отразилось отчаяние. Он уже отступал, готовый сдаться, его движения потеряли скоординированность: он устал, а страх притуплял его реакцию. Жестокие зрители ополчились на него, требуя крови, подбадривая неумолимого противника Хэла: