И ничего у меня глаза не бегают! заметил он вслух почти с детской обидой, потом взглянул на противоположную стену. Кто бы ни был хозяин этой комнаты, он явно очень беспокоился о своей внешностизеркала на каждой стене. Хорошо хоть потолок не зеркальный! Он видел такой в какомто фильме. Кажется, в «Половом инстинкте» тьфуты, в «Основном инстинкте»! Впрочем, какая разница?
Петр подошел к кровати, взял бутылку и обнаружил, что употребил без закуски уже ровно половину. Надо выпить всевсе равно спать ложитьсяа бутылку потом спрятать в автобусе, чтоб не нашли. Да, агаа если утром вместо этого автобуса появится какойнибудь другой? Что там говориликакаянибудь передача снимается шуточная? Камеры везде?
Из любопытства он осмотрел комнату в поисках камер. Если они там и были, он их не нашел. Зато нашел нечто другое, заставившее его сесть на кровать и крепко призадуматься, глядя на вещь, покоившуюся на его темных мозолистых ладонях.
Это был шар размером с крупный апельсинпрозрачный стеклянный шар, наполненный водой, шар, в котором сидела золоточешуйная русалка с зелеными глазами, и дно вокруг нее было усыпано золотыми блестками. Петр несколько раз встряхнул шар, и в нем поднялась золотая метель, в которой лениво заколыхались длинные русалочьи волосы.
А откуда это тут? тупо спросил он у пустой комнаты. Потом перевернул шар и уставился на выцарапанные на подставке буквы.
«МОЁ!»
Да уж, еще бы не его, жена подарила год назад специально для автобуса. Мол, так веселее. Он взял, хотя после того случая не любил игрушечек обзор заслоняют.
Он отхлебнул «Столичного стандарта» прямо из горла и сфокусировал взгляд на безделушке. Шар из автобуса, его шар из его автобуса. Только почему этот шар в чьемто особняке, а автобус и вовсе пропал?!
Во всяком случае, теперь понятно что хозяева особняка причастны ко всему этому бардаку! Появятсяживыми не уйдут!
Петр повернул голову и взглянул на закрытую дверь.
* * *
Сейчас! рявкнул Алексей в ответ на очередной вежливый стук в дверь ванной. Уже иду!
Его пальцы быстро двигались, смывая под струей воды уже подсохшую кровь с наушников и останков плеера. По голубой эмали раковины в сток тянулись бледнорозовые нити. Он работал сосредоточенно, нахмурившись и закусив губу.
Мысль пришла в голову, когда он собирался перепрятать пакет с Лешкиным барахлом. А вдруг все равно найдут? Заметят кровь и что тогда? Как он будет выкручиваться? Выбросить гденибудь в саду, закопать, булькнуть в пруд? А как он выйдет из дома незаметно? Даже глубокой ночьюгде гарантия, что кто-нибудь не спит? Услышит, как он отпирает входную дверь и прибежита куда это вы собрались? А что это у вас такое? Нет, нельзя.
А если найдут без крови?
«Перестраховаться! думал он, закручивая кран. А как подсохнет, либо перепрячу, либо выброшу утром гденибудь. В других комнатах прятать нельзя поканаткнутсякто-нибудь да и узнает Лешкин плеер. Лешки в доме не появлялось, как эти вещи сюда попали? Кто принес? Хозяев не было. А в лес за Лешкой кто ходил? Он и Виталий. А кому больше поверят, а? Уж явно не тебе!»
Евсигнеев сложил отмытое в полотенце, которое прихватил тут же в ванной, проверилне вывалится липридал лицу равнодушносонное выражение, открыл дверь и столкнулся нос к носу с Алиной. На ней все еще был серый костюм, с согнутой руки свисал длинный бледнозеленый халат. Она обмахнула его удивленнонастороженным взглядом. Алексей повернулся и, посторонившись, сделал широкий жест в сторону ванной.
Прошу! Подурацки дом устроиликомнат куча, а ванная только одна. Извините, что заставил вас ждать.
Ничего, отозвалась девушка, проскользнула мимо него и тихо прикрыла за собой дверь. Она показалась ему какойто подавленной, зеленые глаза словно смотрели куда-то внутрь себя, будто пытались отыскать нечто очень важное. А, к черту, не до нее сейчас!
объясни мне, состоятельный человек, какого ты из Питера в Валдай едешь в какойто древней консервной банке?
Может, это конкуренты устроили ему аттракцион? Или эти как их свидетели, что на мамашкину квартиру позарилисьрешили покрупному срубить?.. да нет, не похоже.
Да, Гамара, влетел ты капитально! Сдергивать надо отсюдахрен его знает, а вдруг загасят, как Леху? Тут уж не до девочек девяносто шестой пробы!
Алексей резко остановился, недоуменно заморгав, потом обернулся. Дверь в комнату Виталия была чуть приоткрытаправда, что с тогоон же не мог услышать его мыслей.
Почему он назвал себя Гамарой? Это что еще значит?
Внезапно у него возникло ощущение, что он забыл что-то очень важное. Но тут же пропало.
Опустив голову, Евсигнеев быстро зашагал вперед, крепко зажав в руке полотенце. На лестнице он прибавил скорости, а в свою комнату почти вбежал и, уже закрывая ее, услышал, как где-то внизу громко хлопнула дверь. Интересно, чья?
Проверив, надежно ли закрыт замок, Алексей окинул взглядом комнату. Где спрятать? Только не в шкафу! Из разговора в гостиной он уже понял, что в шкафу прятать нельзя. Он задумчиво взглянул на кровать, застеленную кремовым покрывалом и подошел к ней. Его рука уже протянулась, чтобы сдернуть покрывало, но тут в комнате за стеной что-то грохнуло, а потом он услышал приглушенный голос Петра, выговаривающий в чей-то адрес затейливые ругательства. Алексей хотел было постучать в стенку, но тут же передумалчерт его знает этого дебильного водителяа вдруг побежит жаловаться Виталию, и тот сюда вломится? Нет, не стоит. А с козлом этим белобрысым он еще разберется, дай-те срок!..
сырой звук ударов теплое, стекающее по щекам и подбородку резкий медный запах крови
Алексей скрежетнул зубами. Не было этого. И Виталий живздоров, сука! И пацана он не убивал! Он его не видел даже!
Правда?
Господи, когда же кончится дождь?!
Твою мать!.. прошептал он и сдернул с кровати покрывало.
В следующее мгновение Алексей отшатнулся от кровати, словно спорхнувшая с нее легкая материя обнажила скопище мохноногих пауков. Его лицо исказилось судорогой, полотенце с остатками плеера выпало из обмякших пальцев.
Одеяло, лежавшее на кровати, совершенно не подходило к комнате, обставленной и отделанной красиво и со вкусом, и смотрелось нелепостарое лоскутное одеяло, пестрое и потрепанное. От его пестроты рябило в глазах. От его присутствия сердце выворачивалось наизнанку.
Голос матери, вошедшей в комнату, звучит приглушенно. Он не видит ееперед глазами пыльная темнота, в которой намного уютней, чем там, снаружи. Он не видит очередной молнии, но кожей чувствует ее и сжимается в комок в ожидании нового, жуткого раската грома.
Лешенька, я же тебя попросила пол пропылесосить Лешенька, ты где?.. Лешенька!
Одеяло, его одеяло ползет вверх, и он судорожно вцепляется в него. Одеяло продолжают тянуть, и тогда Леша кричит:
Не тронь! Уйди! Не лезь ко мне!
Лешенька, опять?.. Ну ты же уже взрослый мальчик, тебе ведь девять лет уже! Ну это же просто гром, мать, не особо сведущая в предмете, на мгновение замолкает. Тучки сталкиваются
Пока не кончитсяне выйду!
Мать вздыхает, потом покладисто говорит:
Ладно, сиди Как кончитсяя тебе скажу.
Только когда совсем кончится!
Хорошо, Лешенька, хорошо. Только смотри, скоро Настя из школы придетсмеяться начнет, нехорошо
Будет ржатьв ухо получит!
Ох, дети, дети Лешенька, а покушать? Картошечки горяченькой будешь?
Сюда принесешь.
Так ведь темно там
У меня фонарик есть.
Мать уходит. Она всегда соглашается. Леша знает, что она не станет делать того, чего он не хочет, потому что любит его гораздо больше, чем дуруНастьку. А он сидит под одеялом, пока не кончается грозасидит долго, то и дело зажигая фонарик на короткие промежутки времениэкономит батарейкии при его свете смотрит на цветные лоскутки, вспоминая, какой от чего отрезан. Мать сама сшила это одеяло для него несколько лет назадбольшое плотное ватное одеяло, и, прячась под ним от грозы, Лешка выучил его наизустькаждый лоскуток, каждый рисунок.
Потом страх как-то сам собой сошел на нет, превратившись в терпимую хандру, а одеяло, чтоб не напоминало о былом позоре, он велел матери выбросить. Значит не выбросила, глупая старуха! Отдала кому-то ведь не на свалке же эти богатеи его подобрали! Потому что это было то самое одеяло, которое он раз за разом изучал, водя по нему тонким лучом фонарика. Вот этот оранжевозеленый лоскуток от старого матушкиного фартука. Этот голубой с черными разводамиот халата. А этот белый с глупыми утятамиот старой сеструхиной пижамы. Он мог назвать любой из этих лоскутков. Любой!
Порыв ветра швырнул в оконное стекло тяжелые дождевые капли, и Алексей вздрогнул. Его рука непроизвольно дернулась к одеялу, потом он резко развернулся, сдернул одеяло с кровати и швырнул его в угол, сметя с тумбочки какие-тобезделушки. Бросился к своим вещам, вытащил сотовый телефон, нажал на кнопки и приложил трубку к уху.
Тишина.
Он выругался и швырнул телефон на кровать. Его руки дрожали.
Значит, раскопали! прошептал Алексей, уставившись в мокрое окно в щели тяжелых кремовых занавесей. Раскопали, суки! Удавлю!
Он поднял пакет и торопливо запихнул его в наволочку. Пристроил подушку на кровати, косо бросил сверху покрывало и направился к двери.
* * *
Ее пальцы двигались с той особой плавностью, которая была присуща всем ее движениям, и золотистые пряди послушно скользили между ними, сплетаясь в толстую косу, тяжелую и блестящую. Она делала так каждый вечерпривычка, выработанная еще с детства. Бабушка, ложась спать, всегда заплетала свои волосы в косу, приговаривая: «Волосам в косе спать слаще». Волосы у нее были длинные и густыедо глубокой старости и так и не поседели.
Марина перебросила косу через плечо, сняла халат и подошла к большому, во весь рост зеркалу. Вытянулась, поднявшись на носки, потом изогнулась, чуть повернувшись в сторону, и медленно провела ладонью по своей идеальной формы ягодице. Улыбнулась зеркалу, и отражение вернуло ей мягкую довольную улыбку.
Свет мой, зеркальце пробормотала Рощина и зевнула, показав мелкие аккуратные зубы. Ее аметистовые глаза были сонными, но где-то в глубине мерцало легкое беспокойство и какая-то неустроенность, которой она не могла понять.
Пожав плечами, Марина подошла к шкафу, открыла его и зашуршала целлофаном. Вытащив нужный сверток, она распаковала его и, держа за бретельки, легко встряхнула короткую ночную рубашку из тончайшего темносинего кружева. Бросив целлофан в шкаф, она быстро надела ее и снова подбежала к зеркалу.
Богиня! Настоящая богиня. Жаль, оценить некому.
В памяти вдруг, как назло, всплыли те чужие, жуткие глаза взглянувшие на нее из зеркала ваннойглаза, медленно затягивающиеся влажной дымкой.
Не было никаких глаз! Никаких глаз не было!
Отойдя от зеркала, Марина провериланадежно ли заперта дверь, а потом, мягко ступая босыми ногами по пушистому ковру, подошла к кровати, отвела ладонью тонкую ткань балдахина и скользнула под пухлое одеяло, чуть поежившись от прикосновения к телу холодной простыни. Взглянула на расписной потолок, потом перевернулась на живот и блаженно вздохнула, уткнувшись лицом в мягкую подушку, приятно пахнущую какимито цветами. Усталое тело возликовало долгожданному комфорту, ресницы неумолимо потянуло вниз, и, уже засыпая, Марина протянула руку, чтобы выключить ночник. Другая ее рука скользнула под подушку и вздрогнула, наткнувшись на что-то холодное, ребристое и чуть звякнувшее от ее прикосновения. Марина убрала руку, уже почти коснувшуюся выключателя, и удивленно открыла глаза. Ее пальцы сжались на странном предмете и вытянули его из-под подушки.
Это были ключиодин медный с длинной и сложной острой бородкойот квартиры, другой маленький, чуть погнутый и совсем простойот почтового ящика. На железном кольце вместе с ключами висели несколько брелоковцветочек, куколка, круглая пластинка с нарисованными на ней горами, розой ветров и надписью «Кавказ», матовый светлокоричневый округлый камушек и босая подошва человеческой ноги, на которой зеленой ручкой было нарисовано немного кривое сердечко, заключавшее в себе буквы С и Н.
Марина судорожно сглотнула. Ее рука дернулась, и связка ключей и брелоков соскользнула с ладони и со звяканьем закачалась в воздухе, удерживаемая лишь за розовый цветочек, зажатый между пальцами.
Это тюльпан!
Нет, колокольчик!
Розовых колокольчиков не бывает!
Нет бывают!.. И вообще, это, скорее всего, роза!
Вообще не похоже!..
Марина закрыла глаза. Ее пальцы, словно у слепой, ощупывали ключи и брелоки, скользя по каждому зубцу и каждой выемкеснова и сноватак, как делали это когда-то почти два десятка лет назад.
Подруги не разлей вода еще с подготовительной группыона, Марина Рощина с заплетенными в толстую золотую косу волосами, и Норматова Дилярам, Диля, с резкими неправильными чертами лица, темноглазая и темноволосая с неизменным веселым коротким хвостиком почти на макушке. Диля наполовину узбечка, несколько лет назад она вместе с родителями и престарелой теткой переехала в Волжанск из города со смешным названием Ахунбабаев. Мать Марины не одобряла их дружбу, считая Дилю некультурной и какойто чумазой, но мнение матери Марину мало волновало. Семья Норматовых была бедновата, и Марина с самого начала окружила Дилю дружеской обволакивающей опекой, приглашая ее на обеды, отдавая ей старые или надоевшие вещи и игрушки и охотно принимая взамен ее обожание. Самой лучшей забавой у них было наряжаться в платья Марининой мамы, когда той не было дома, обвешиваться ее украшениями и танцевать в гостиной под музыку Поля Мориа или Франка Пурселя. Плохо, что это бывало так редко.
Утро солнечное, теплое. Они идут, обмахиваясь веерами из опавших кленовых листьевцветных, яркихот светлой зелени до глубокого бордо. На Маришке пушистый белый беретик, на Дилевязанная желтая полоска, закрывающая уши, а вокруг шеидлинный тонкий шарф, красивый, хоть и немного потертый. Маришке приятно видеть на Диле этот шарф. Раньше он принадлежал ей.
сегодня не раньше семи придет. Так что после
Нет, говорю жене могу! Мама сказала сегодня сразу домой, с тетей Шахнозой посидеть, потому что никого не будет.
Рощина надувает губы. Шахноза Норматова ей не нравится, даже пугаеттощая, морщинистая, похожая на высушенную рыбу, и все время с папиросой. И глаза у нее, как у мертвой рыбытусклые и выпученные.