Начнем копать Дело такое не скрыть. Корень туда больше не придет.
А какого черта ему там делать? изумился Лазебник.
Если там атаманша, то Корень обязательно ходит на могилу.
Это еще зачем?
Любовь, коротко бросил Глоба, хмуро глядя в окно, за которым тянулись покатые крыши домов. Из печных труб вились серые дымы.
Ты это брось! Лазебник погрозил пальцем. Бандитская любовь тоже вне человеческой логики, а значит, не любовь! И вообще, о чем ты говоришь? Не серьезно, ей богу. Главное в чем? Убита атаманша!
Старик из дробовика. И он за это свое получит согласно закону.
Вид оружия не имеет значения, и со стариком пока погоди, не к спеху, перебил Лазебник. Не так смотришь на вещи. Банда обложена со всех сторон. В селах отряды самообороны. Крестьяне вооружены самым различным оружием. Зачем банда пришла на хутор? Грабить его. Им жрать нечего.
Не сладенького захотелось, как ты изволил тут говорить, а просто-напросто животы у них подвело от голодухи. И встретили отпор! Старику вдогонку стреляли, когда он бросился в лес? Конечно! А как же ты думаешь, была перестрелка! Старик сам мог погибнуть. Это ночной бой. Сейчас главное в чем? Атаманша, второй человек в банде, сражена пулей.
Заряд-торубленые гвозди, пробормотал Глоба.
Значит, картечью, уточнил Лазебник. Немалый успех. Я рад, что отличился ты. Конечно, именной браунинг от начальства за это не получишь Но уже никто не посмеет упрекнуть тебя в бездеятельности. Да и нам, руководству, будет чем ответить на укоры вышестоящих Над нами тоже, понимаешь, довлеет! Спрашивают не так, как мы с тебя. Я покричузнаешь, порой нервы не выдерживают, устаю чертовски, но зла долго не держу. Я понимаю: все мы на такой работе, что нормальный человек сгорит дотла в течение годаворье, бандитизм, изуверства Каждый день идешь на риск. Да мне ли рассказывать тебе? Все сам тянешь на своем горбу, а пожаловаться некому. Да, Глоба, мы не из тех, что ищут сочувствия у других, не так ли? Работа есть работа. Кому-то и этим надо заниматься.
Не надо могилу трогать, попросил Глоба.
А что же делать с ней? удивился Лазебник.
А помочь надо тому Мацько хутор купить.
Какой смысл? погасая, вяло спросил Лазебник.
Корень придет к нему. А я того Корня живым возьму.
Корню и так хана. Кавалерийский эскадрон войск внутренней службы идет по его стопамтеснит от сел, сковывает по рукам и ногам.
Бандиты все из местных, пожал плечами Глоба, они боя не примут, разбегутся по хатам, когда эскадрон уйдет впередони за его спиной снова начнут грабить, вы разве не знаете их старую тактику?
Мне ли не знать? недобро усмехнулся Лазебник. На старую их тактику надо ответить нашей старой стратегией. Уж она работала беспроигрышно, да забыли.
Другое время, сказал Глоба, пристально рассматривая маковое зернышко родинки на чистом лбу замначгубмилиции.
Господи! воскликнул Лазебник, вздымая на головой руки. Что ты в этом понимаешь?
Глоба чуть слышно постучал кончиками пальцев по замку портфеля и, подумав о чем-то, мрачновато проговорил:Разрешите могилу не раскапывать?
Я не могу дать такого распоряжения! взорвался Лазебник. Раз есть сведения, что найдена могила атаманши, то мы обязаны это дело уточнить!
Лазебник поднялся из-за стола, показывая тем самым, что у него нет больше времени, нетерпеливо посмотрел на часы, вытащив их за цепочку из кармана галифе, по-бабьи, как подол, откинув край гимнастерки.
Иди за разрешением к Рагозе, недовольно буркнул он.
Глоба встал, сунул портфель под мышку, он чувствовал себя неловко в пиджачишке с короткими рукавами, узкие брючата пузырились на коленях. Лазебник оглядел Тихона с ног до головы, и легкая гримаса тронула его мягкие губы.
Театр не для тебя, Глоба. За версту прет милиционером. Иди, у меня много работы. Передавай привет Мане. Преотличная досталась тебе жена.
Я ее не по лотерее выиграл, сердито отрезал Глоба.
Глоба увидел Рагозу, когда тот садился в автомобиль. Начальник не стал слушать Тихона, решительно указал на сиденье рядом с собой. Когда «форд» тронулся, Рагоза осторожно потянул портфель из рук Глобы, заговорщицки подмигнув из-под надвинутой на лоб фуражки.
Что, Лазебник все-таки попер тебя из милиции?
Еще нет, покраснел Глоба.
От него идешь?
Беседовали
Я б на твоем месте старался ему на глаза не попадаться, усмехнулся Рагоза.
Иного выхода не было.
Ну, тогда рассказывай.
Глоба старался ничего не пропустить, а сам невольно трогал рукой гладкую кожу сиденья, искоса вел взглядом по чуть провисшему брезенту крыши и дальшек подрагивающим стрелкам темных циферблатов на приборной доске и черным рычагам у колен шофера. Зажатый руками в крагах с широкими раструбами, эбонитовый руль поражал воображениелегкое движение, поворот в сторону, и могучая машина яростно резала углы, выносилась на покрытую камнем площадь с древним собором. На булыжниках «форд» весь трясся, в его чреве что-то билось с железным лязгом, из-под крышки на капоте пульсировали белые дымки пара. Идущие навстречу лошади, запряженные в подводы, шарахались к стенам домов, возницы испуганно орали на них, туго натягивая вожжи. Из-под колес взлетали воробьиные стаи, панически хлопали крыльями неуклюжие голуби.
Черт! вырвалось у Глобы с восхищением. Как самолет
А ты летал? удивившись, спросил Рагоза.
Да я на автомобиле первый раз, сознался Глоба.
А ну давай тогда вокруг площади, сказал Рагоза шоферу, и машина, чуть накренившись, пошла на вираж, оставляя за собой стреляющие выхлопы газов.
Глоба так весь и подался к стеклуна него понеслась горбатая площадь, с боку каменно навис громадный собор с колокольней, врезанной в небо, ветер засвистел в стойках, захлопал, как парус, брезент крыши. Тихон впился пальцами в край железной дверцы, по лицу ударила холодная струя, ему показалось, что он захлебнулся встречным воздухом.
Бешеная скорость! закричал он в мальчишеском азарте.
Сорок километров в час, с гордостью откликнулся шофер.
* * *
Потянулся длинный кирпичный забор, за которым стояли заводские трубы и виднелись покатые крыши цехов с выбитыми стеклами фонарей. Паровозостроительный лежал на окраине городахаотическая паутина железнодорожных путей, туго оплетших своими кольцами приземистые здания, бетонные платформы и дощатые складские помещения. На рельсах ржавели остовы локомотивов и опрокинутые тендеры с рваными, словно они из картона, железными боками. Запустением дышали просевшие улицы с обвалившимися чугунными решетками ливнестоков, в настоянных на ржавчине и угольной пыли темных лужах гнили листья, нападавшие с дуплистых деревьев.
Узнаешь свой родной дом? спросил Рагоза, поворачиваясь к Глобе. Мне надо поговорить с народом, там у них заварушка случиласьбросили работу.
Забастовали? удивился Тихон.
Да нет, нехотя проговорил Рагоза. На некоторых заводах стали заработную плату выдавать продукцией завода. Есть такое решение
А что с ней делать?
Не говори, возразил Рагоза. Вот чугунолитейный работает чугуны. Такие чугуны, что на базаре их с руками отрывают. А что делать? Нет денег в казне заводской. Механический кует топоры и косы. Товар нарасхват! Какой-то умник решил и паровозников перевести на такую систему. Месяц кончилсяпришел час расплаты. Чем ты с ними рассчитаешься? Выпустили из цехов три паровоза! Три! Гордость душу забивает А чем платить? Локомотивы распилить на две тысячи кусков и выдать каждому по железке? Это, брат, такая дурость! Либо продуманное вредительство. Рабочие разошлись по домам, проклиная все на свете. А на утро половина их не явилась на работу.
А сейчас?
Вчера выплатили деньгами. Утихло. Но хочу поговорить в клепальном цехе. Ты там работал? Они шумели больше всех. Да оно и понятноработа адова.
Тем временем они уже шагали к цеху, из ворот которых тянуло горелым углем; когда вошли туда, под темные решетчатые своды, увидели в едкой пелене сизого дыма громадные паровозные котлы. Там и тут в металлических «шарманках» пламенел раскаленный кокс, раздуваемый ножными мехами. Рабочие выхватывали щипцами из жара огненно-яркие заклепки, похожие на красные грибы, и вставляли их в отверстия, простроченные в гнутых стальных листах. В глубине котла начинал гулко стучать молот, а снаружи, широко расставив ноги, подручный держал ту заклепку, принимая на себя ухающие удары клепальщика. Он содрогался от каждого шлепка клепального молотка, в его лицо летела окалина, гром железа разрывал барабанные перепонки. Недаром на заводе прозвище здешним было «глухари». В грохоте листовой стали, окруженные пылающими циклопьими глазами раскаленных «шарманок» с горящим коксом, они разговаривали жестами, понимая друг друга по малейшему движению.