Господи, проговорила женщина, какое оно сегодня страшное
У меня такое чувство, словно что-то должно произойти, сказал Тихон.
Утром, когда солнце уже лежало на земле кровяной горбушкой, вернулся отряд. Замученные кони, все по животы заляпанные грязью, медленно ступали по булыжнику улицы. При каждом шаге они деревянно качали шеями, мокрые челки грив прилипли к запавшим глазницам. На лицах людей лежала печать усталости, плечи опущены под грузом набрякших водой суконных шинелей, на согнутых спинах колыхались тусклые карабины. Некоторые из всадников несли на перевязях забинтованные руки. Один из них, с головой, обмотанной грязной тряпкой, сидел в седле с закрытыми глазами, колеблясь всем телом в разные стороны, готовый вот-вот свалиться на землю. Впереди всех ехал Лазебникего было трудно узнать, так изменился он за одну ночь. Некогда полные, всегда до румянца выбритые щеки, сейчас ввалились, подбородок заострился, глаза потухли. И даже голос не тотон поднял руку, оглянулся через плечо и сипло проговорил:
Слезай
Сам сполз с лошади, волоча набухшие от влаги сапоги, побрел к воротам, равнодушно исподлобья посмотрел на молчащего Глобу. Опустился на завалинку и начал замерзшими пальцами расстегивать крючки шинели. Из френча достал папиросы, продул одну из них, закурилзатянулся дымом так, что, казалось, его зашершавленные от ветра и щетины темные щеки сомкнулись изнутри. Всадники вводили коней во двор, здесь сбрасывали с них седла, начинали растирать спины животных клоками сена. Кое-кто уже скидывал шинели в кучу на ступени крыльца и шел к колодцу умываться, на ходу стягивая с плечей гимнастерки. Раненым помогали сделать новые перевязки. Последним в воротах показалась лошадь, которую вели под уздцы двоето были Кныш и Замесов, оба с трудом передвигали ноги, их некогда форсистые костюмы были изодраны и в пятнах мокрой грязи, словно их на животах волочили по вспаханной земле. Ни на кого не глядя, они повели коня к воротам конюшни и начали молча снимать притороченный к седлу длинный тюк, обернутый брезентом, затем положили его на сухое место под навесом крыши.
Глоба подошел к ним и приподнял угол брезентаон увидел обескровленное лицо, залепленное глиной, и руку, бледные пальцы которой судорожно обхватили шею.
Кто это? спросил он.
Сеня Понедельник, хмуро ответил Замесов. Пуля в грудь Какое-то время жил. Измучился парень, пока скончался.
Как же это вы? Глоба перевел взгляд на Кныша, и тот вздохнул, рукавом шинели стирая со лба проступившую испарину.
Подловили они, суки, нас на дороге у села. Видать, знали, когда мы нагрянем.
Глоба только с отчаянием махнул рукой и пошел к Лазебнику. Он не захотел сесть рядом с ним, остановился перед его невидящими глазами и спросил жестким голосом:
Так что произошло?
И тут увидел, что глаза Лазебника полны невыразимой тоски, а губы подрагивают от волнения.
Устроили нам засаду Всю ночь лежали под пулямиголову от земли не оторвать. Хорошо хоть лошадей спасли.
А Сеню Понедельника?
Не уберегли Кинулся на них с наганом. Отчаянной храбрости оказался парень.
Он же почти мальчик. Вы подумали об этом?
Война Внутренний фронт, пробормотал Лазебник. Ты мне напрасные жертвы не лепи.
Жестокий вы человек, с неприкрытой ненавистью проговорил Глоба.
Не всегда, пробормотал растерянно Лазебник. Сейчас у меня такое состояние Лучше бы это меня привезли на веревках в седле.
Через день-забудете. Еще похваляться станете.
Нет, Глоба, качнул головой Лазебник. Сегодня мне урок Ты был прав. Извини.
И тут, увидев лицо Глобы и легкую презрительную улыбку в углах его губ, почти закричал зазвеневшим от бешенства голосом:
Я! Я прошу извинить! Это я! И к черту! Немедленно накормить людей и отправить в город Тело убитого погрузить в машину! И раненых туда же Я уезжаю! Кныш! Замесов!
Лазебник, торопясь, застегнул на все крючки шинель, твердым шагом направился к воротам, уже не глядя ни на кого. Глоба подошел к людям, пеленающим труп в развернутый брезент. Кныш отвел Тихона в сторону и как бы между прочим сказал равнодушным голосом:
Опять, наверное, будет дождь. А может, снег Через село проезжал, так мне мужики про забавное дело сообщили. Говорят, на каком-то далеком хуторе могила появилась
Удивишь ли этим теперь, мрачно бросил Глоба.
Ту могилу вроде называют могилой атаманши Много ли у тебя в уезде таких могил?
Да треп то все, услышав их разговор, сердито кинул Замесов. Легенды да сны.
Ну, как знаешь, продолжал Кныш, а я думаюто дело интересное Хотя, может, и болтовня. Осенью дни короткие, вечера длинные, чего только не выдумают. Лишь бы пострашнее было. Ну, пока, начальник. Ты на нас не обижайся за то, что мы в твое дело влезли, приказу не поперечишь.
Будь здоров, Тихон, уже мягче проговорил Замесов. Не завидую твоей работе. И поберегись Лазебника, он из тех, которые своих проигрышей не прощают.
Пусть он перед ним отмоется, Глоба кивнул на брезентовый сверток, который двое поднимали на плечи, неловко оступаясь под тяжестью тела.
Ну, ты тоже, недовольно покосился Замесов. Это бой Всякое случается. Мог быть и другой на его месте.
Не с огнем к пожару соваться, жестко отрезал Глоба.
То ты, может, прав, вздохнул задумчиво Кныш, работу не сделали, а человека нет. Прощай, Тихон. Желаем удачи.
Они пошли к воротам за людьми, несущими тело Сени Понедельника. Глоба не мог без горечи смотреть на эту процессию. «В этом не было необходимости! Он должен был жить Война, конечно. И не до жалости! Этот подвиг мальчишки сегодня государству не нужен, а может быть, даже вреден. В крайнем случае, бесполезен. Еще неизвестно, что наделала ночная пальба на краю мирно спящего села. Бандитам ничего не стоит приписать чекистам любое событиесгоревшие хаты, убитых людей С огнем на пожар не ходят. Не идут с огнем». За воротами коротко вякнул автомобильный клаксон.
Глоба решительно повернулся и взбежал по ступеням крыльца в комнату.
Жена! закричал он еще с порога, ставь в печь горшки. Будем кормить людей! Ты что?! Плачешь?!
Господи, прошептала она. Если бы ты знал Я на него посмотрела А у него полный рот земли. Никогда в жизни не видела убитых.
Несчастный случай, коротко проговорил Глоба. Такая уж работа, силком не тянут.
И ты можешь так же?! продолжала она, не слыша его. Я бы еще ничего не знала, а тебя уже бы везли ко мне Как его сейчас к маме Его смерть летит на машине С такой бешеной скоростью, через поля, по лесам
Перестань! Глоба с силой ударил по столу, он понял, что еще немногои с ней произойдет истерический припадок, она вжалась в угол перед окном, кулаками стискивала щеки, а брови дрожали, все выше вскидываясь на лоб.
Перестань! закричал Глоба и схватил ведро, с грохотом швырнул его к ногам. Марш за водой! Быстро!
Он шагнул к ней, поднял закатившееся под лавку ведро, насильно сунул дужку ей в руку и подтолкнул в спину к двери.
Воды! Быстро!
И она, повинуясь его голосу, пошла из комнаты. В окно он видел, как Маня медленно, еще неуверенными шагами, ступила на крыльцо, оглядела двор, полный людей и расседланных лошадей, подождала секунду и, видно, придя в себя, побежала к колодцу. Там ее сразу обступили со всех сторон, послышался молодой смех, кто-то уже закрутил ворот со звенящей цепью, другой, шутя, попытался, отобрать пустое ведро.
Глоба устало опустился у стола, подперев голову руками, еще немногои, кажется, у него тоже откажут нервы.
«О чем там говорил сотрудник уголовного розыска Кныш? Могила! Что его в этом деле насторожило? Кныша надо удивить Он даром не скажет. Могила атаманши. В отдаленном хуторе. Да, что-то Кныша насторожило. Я слыхом не слыхал, а он только приехал Значит, та легенда, как назвал Замесов, возникла недавно. Ладно, поищем. Не уйдет. А теперь поднимайся, несут воду, надо ставить в печь горшки, кормить людей».
* * *
Могилу атаманши найти оказалось, в общем-то, не так трудно. Сначала Глоба собрал самые различные слухи, разъезжая по селам. Конкретно никто ничего не зналпросто шли смутные разговоры. Мол, видели на дальнем хуторе новый крест над могилой, без имени и фамилии. А среди деревьев показался человекгромадный, заросший бородой, руки у него до колен. Безумный взгляд. Весь в тряпье, босиком. Нет, в алом кафтане и папахе белой Господа, все то брехня! Могила на самой вершине холма, камнями обложена, кто к ним притронетсябудет во веки веков проклят, злые люди тайно закопали старую ведьмачку. Хутор-то заброшенный, ни единого человека в нем. Да что вы там говорите несуразное? Ведьмачка?! То атаманшу похоронилижену батька Корня. Дите она должна была родить