Долго думал Глоба: на завод ему возвращаться, или же так и остаться в органах? В городе безработицане дымят трубы, молчат цеха, кому нужен еще один голодный рот без специальности? Что он может делать? Бандитов ловить? Ну и давай, продолжай свое дело, на твой век хватит ворья, жуликов и налетчиков. Кто-то должен заниматься и этим. Надо бы учиться, грамоты поднабрать, засесть за книги Что у него за образование? Четыре класса. С ними в большие начальники не выйдешь, да и не тянет, по правде, Глобу в кабинетные двери. Как ни говори, а время даром не прошловсем сердцем прирос к тамошним лесам да пажитям, к селам и хуторам, и людям, которые не раз и не два выручали его в самые трудные часы его жизни. Так получилось, что теперь, куда он ни поедет, везде знакомые, всегда накормят, спать уложат.
Вот уже год, как создано Главное управление рабоче-крестьянской милиции, или корочеГлавмилиция. Пошел Глоба к своему начальнику, попросил перевода в то Управление, с тем чтобы служить в своем уезде. Просьбу его удовлетворилидали уголовный розыск. Работы выше горла, а сотрудник один, он сам, да еще линейка и две лошади. Нужна помощьобращайся к уездному начальнику милиции, у того полный штатдва надзирателя, три конных милиционера, делопроизводитель и еще милиционер с постоянным дежурством при камере. А если чтовсегда можно надеяться на поддержку уездного комитета партии, у него состав: секретарь, его заместитель, технический секретарь и машинистка. За три года службы на новом месте старое начало подзабыватьсяказалось бы, нет ему места в сегодняшней жизни, но вот неожиданно выплыл из глубины времени тот самый нож, кованный вручную, закаленный в масле, с ручкой, обтянутой кожей. Где-то его хранили, прятали от человеческих глаз. Чья-то рука метнула лезвие из-за плетня в узкую девичью спину учительницы. Оно пробило плеть косы, пальто и глубоко вошло под лопатку. Умелый бросок. Глоба помнитиногда бандиты от безделья собирались возле векового дуба, целились в круг на коре, выцарапанный острием. Редко кому удавалось всадить холодное оружие жаломштыки и финки отскакивали в сторону. И только вот этисамодельные дедовские клинки летели в круг с неукротимой силой. У кого они были? Глоба может перечислить всех владельцев именных ножей. Как сложились их судьбы? Почти все убиты или отсиживают свои сроки. И все-таки, в селе Смирновка, в спину учительницы
* * *
Лошадь с разгона взяла подъем и вывезла линейку из лощины. В редколесье паслось стадо коров. Пастух брел по траве к дороге, и Глоба, приглядевшись к нему, потянул вожжи на себя. Пожилой крестьянин в мокром мешке, углом натянутом на голову, с посохом в руке хриплым от долгого молчания голосом громко проговорил:
День добрый, товарищ Глоба. Видел вчера, як вы у город ехали.
Здоров будь, дядько Иван, отозвался Тихон, слезая с пролетки. Он достал из кармана шинели кисет и сложенную газету. Покурим?
А чего ж не подымить на дармовщину? охотно согласился тот и кончиками темных пальцев набрал из кисета добрую щепоть табака. Глоба высек искру из кремня, они прикурили от дымящегося трута. Долго молчали, смакуя вкус цигарок, поплевывая под ноги. Наконец Глоба сказал;
Как живем, дядько Иван?
А-а, протянул равнодушно крестьянин, но глаза его из-под мешка глядели с веселой хитрецой. Живемхлиб жуем
Значит, нынче с хлебом? А помнишь время, когда мы с тобой повстречались?
Не приведи господи больше, с огорчением проговорил он. И дети чтоб наши такого не видели. Сеялизерна тарелка. Убиралисерпом за полдня. Продотряд придетгде твои излишки? А ну открывай камору, раскрывай в огороде яму.
Яма-то, значит, была? усмехнулся Глоба. Чего уж сейчас темнить?
Да была, нехотя согласился селянин. А як ей не быть? Деток годувать трэба. Мешка три заховаешь
А в городах республики повальный голод, вздохнул Глоба.
Чего теперь искать виноватых? отводя взгляд, пробормотал дядько Иван. Каждый хватил своего лиха. Главное, что живы остались, хлиб есть, соль на столе. Спасибочки Советской владе, поверила глупому мужику.
Слыхал, что случилось в Смирновке?
Боже ж мий! горестно воскликнул селянин. Кому ж дквчинка мешала? Што за злодий на нее руку поднял? Кат проклятый.
Не думаешь на кого, дядько Иван?
Нет, товарищ Глоба, ума не приложу. Только было начали жить по-людски. Теперь начнут трусить старые грехи.
Тебе не надо бояться, дядько Иван, успокоил его Глоба. Если что услышишь Сам понимаешь, сделал это враг лютый.
Да уж, товарищ Глоба, если что Мигом до вас.
Передавай привет знакомым. Будь здоров, дядько Иван.
Глоба сел на линейку, разобрал вожжи. Крестьянин махнул посохом, прокричал вослед:
Хай щастит тебе, Тихонэ Не забувай!
Глоба обернулся. Он все стоял у дорогидядько Иван, один из бывшей банды кровавого беспощадного отряда батька Корня, который боговал в трех уездах, наводя на людей ужас. После разгрома банды, дядька Ивана, как и некоторых других, тут уж Глоба постарался, отпустили по хатамгрехи за ними были не так уж велики, сами они из неимущих, затурканных богатеями крестьян. Во многих селах жили вот такие дядьки, честно трудилисьпахали, сеяли хлеб, растили детей.
* * *
Во второй половине дня линейка въехала в уездный городишкобыл он неказист, лежал на пологом склоне холма беспорядочной россыпью кирпичных домов, перемешанных с простыми хатами, крытыми соломой. На главной улице стояли купеческие лабазы и лавки с железными ставнями. У приземистого старинного собора лежала неровная булыжная площадь, вся в лужах и клочьях сена. Большие тополя качались над мозаикой крыш, едва не задевая темными вершинами кучевые облака в небе. На башне пожарной части мерцал ярко надраенный колокол. В садах ветки пригибались к земле от тяжелых яблок. Сквозь трещины каменных плит на тротуарах рос подорожник.
Милиция находилась в доме бежавшего владельца мельницыпервый, полуподвальный, этаж его вгруз в землю по окна, а на втором торчал балкон, окруженный кованой решеткой с железными вазами для цветов.
Глоба жил во флигеле. Он торопливо спрыгнул с линейки и бросился во двор, пробежал по хлипким доскам, проложенным через раскисшие от дождей лужи, толкнул дверь.
Маняша? Где ты? обеспокоенно спросил он, неторопливо отбрасывая ситцевую занавеску, отгораживающую кухню. Оставляя следы на чистом полу, шагнул в комнату.
Да тут я, тут! успокаивающе прокричал женский голос из подвала. В открытом люке показалось по-девичьи молодое лицо.
Вернулся, чертушко. Помоги.
Тихон увидел протянутые к нему узкие ладошки и, осторожно утопив их в своих, широких, как лопаты, легко выхватил жену из погреба. Зажмурив глаза, она прижалась щекой к его груди, пальцы ее затеребили шинельные крючки.
Вернулся, Тиша Я тут истосковалась по тебе
Вот тебе на! весело удивился Глоба. Уехал на одну ночь
Это для тебя одна, пробормотала Маня, а я их все, какие только были, складываю вместе. Ужас что получается
Он закинул руки за спину и, найдя ее пальцы, медленно развел объятия, полами расстегнутой шинели укутал легкое женское тело, мягко прильнувшее к нему, и закачал, убаюкивая.
Ты, как птичонок, тихонько прошептал, смущенно улыбаясь. Уж я тебя знаю Что-то случилось?
Да, почти безмолвно прошептала она, кивнула головой.
Я слушаю, Маняша.
У нас будет ребенок Может быть, сын. Ты так хотели вот
Господи, потрясенно выговорил Глоба. Лучшего ты ничего не могла придумать
Он вдруг закричал на нее сердитым голосом, но глаза его сверкали восторгом:
И ты лезешь в погреб? Там лестница Ты представляешь, что может получиться, если хоть одна перекладина?! Запрещаю! Я теперь все сам Сам!
Тихон поспешно сбросил на лавку шинель, в распоясанной гимнастерке махнул в погреб, не становясь на лестницу, взметнул оттуда эмалированную кастрюлю со вчерашним борщом, таз с нечищеной картошкой, крынку молока.
Хватит, довольно! замахала руками жена. Иди мой руки. Садись за стол.
Тихон гибко выпрыгнул из подвала, шагнул к умывальнику, нетерпеливо забрякал медным соском, плеская в лицо воду пригоршнями. Затем сильно растерся суровым полотенцем, так, что кожа заиграла пожаром.