Красная полоса ещё что! Ерунда!
Плывущий в воздухе голый оранжевый человечек с клешнями вместо рук, из глазниц которого вырываются языки пламени, а из открытого рта высыпаются чёрные, извивающиеся черви и сколопендры.
И ещё Странные, выплывающие прямо из стен, похожие океанских медуз существа, вылепленные из красной густой слизи.
Жёлтые змеи, прогрызающие дыры в полу.
Огромные синие зайцы, из ушей которых брызжут фонтаны крови.
Вытекающая тонкой струйкой из крана огненная, дымящаяся лава с запахом серы.
Белые шёлковые ленты, вылетающие прямо из ладоней и удавками обвивающиеся вокруг шеи.
Всё это видит, видит открытый сладким «лимонадом» Глаз. Даже после инъекций такого не увидишь!
А доктор говорит, что это только первая ступень. Первый шаг. И они пойдут ещё дальше!
Вот только Слабость после этого «лимонада». И язык крутится без передышки. Хочется говорить, говорить без умолку.
А доктор слушает. Он всё слышит, всё! Зачем ему это? Он и так всё знает.
Ерунда! ответил Марсель. Нет никакой полосы Альбом там, в соседней комнате.
Он похлопал ладонью по стене.
Там. Надо его принести. Только
Лис открыл дверь, выглянул в коридор.
Санитаров нет, произнёс он шёпотом. Сегодня у нас свобода, равенство и братство. Доктор распорядился
Чёрта с два! оборвал его Марк. Доктор тут ни при чём. Санитары ему не подчиняются. И эти, которые с автоматами тоже не ему подчинены. И те, кто парк охраняет. И те, кто на полигоне. Охрана ему не подчиняется.
Кто ж их тогда убрал? удивлённо произнёс Лис. Вот дела
Не убрали, а переместили, ответил Марк. Из лечебного корпуса в административный. Часа
Он пожевал губами, помолчал в задумчивости.
Часа в три дня начали всех туда перебрасывать. Вроде и незаметно это было, но я засёк.
Молодец! восхищённо воскликнул Лис. Слышали?
В возбуждении он пробежал по палате и толкнул коленом калачиком свернувшегося на дальней койке, мирно спящего Вильгельма.
Вилли! Тимофей Петрович! Проснись, сукин сын! Интересное наблюдение
Вильгельм, пробормотав: «отстань, убогий», завернулся в байковое одеяло, уголок накинул себе на голову.
Тише, утихомирил не в меру возбудившегося больного осторожный Марсель. Видеокамеры
Он показал последовательно на люстру и дальний угол комнаты.
никто не отменял.
Иди уже! заторопил его Лис. Мне нужны рисунки! Творчество! Собаку, принеси собаку! Песочного цвета?
Бежевого, поправил его Марсель. Иду
«Переход из палаты в палату после отбоя запрещён!»
Нарушение режима, напомнил Марк. Хотя, сдаётся мне, никто тебя, Илюша, не накажет. Отчего-то кажется мне, что доме нашем гость, и гость весьма важный. Так что санитарам, конвоирам и надзирателям не до нас. Они важную птицу охраняют. Не от нас, конечно. Мы же из их тайного ордена, правда? От кого-то другого охраняют Сам не знаю, от кого. Но они боятся. Значит, что-то совсем нехорошее планируют.
Вот это понимаю, аналитика высокого уровня! восхищённо воскликнул Санта. Да ты, братец безумный, наблюдать и предсказывать весьма и весьма горазд.
И это нехорошее поручат нам! уверенно произнёс Марк. Кому ещё нехорошее поручать, кроме как самым добрым и кротким? Доктор сказал, что мы землю наследуем
Это Христос сказал, угрюмо пробурчал Крот, которого донимали и раздражали вечерние проповеди Марка.
Судьба меня всю жизнь в гараже держала, продолжал, распаляясь, Марк, А я книги читал, много книг прочёл. Тело есть тюрьма плоти, и, разрушая тело, можно освободить
«Зараза!» злобно прохрипел Крот и отошёл подальше от набирающего темп и громкость проповедника. «Если Марсель альбом через минуту не принесёт придётся дежурного санитара вызывать. Всё-таки плохо доктор Марка контролирует. Больше всех с ним работает, а толку пока мало. Надо будет ему об этом сказать».
Марсель осторожным, кошачьим шагом пробирался по тёмному, едва освещённому синей лампочкой коридору.
К груди он бережно прижимал альбом с рисунками.
«Ох, и попадёт мне!» думал Марсель. «Ох, попадёт!»
Обряженный в какую-то нелепую, зелёно-красную лакейскую ливрею дежурный офицер торжественно внёс в комнату и с полупоклоном поставил на стол высокую, почти до краёв наполненную ледяной родниковой водой хрустальную вазу, в которую бережно, дабы не повредить длинные и хрупкие стебли, поставлен был пышный букет ярко-алых, бусинами вечерней росы усыпанных роз.
Боже!
Наталья Петровна всплеснула руками.
Это вам, с нескрываемой гордостью за собственную галантность произнёс Ратманов.
И, повернувшись к офицеру, распорядился:
Свободны!
Офицер щёлкнул каблуками серебряных лакейских туфель и поспешно вышел, едва не выбежал, из комнаты.
Красота какая!
Наталья Петровна, не выдержав, вскочила с места, подошла к той части стола, где стояла ваза с букетом (служивый лакей предусмотрительно поставил вазу подальше от столовых приборов) и, склонившись над подрагивающими лепестками, вдохнула их сладкий аромат, на секунду прикрыв глаза.
Чудо Ой, голова закружилась!
Она покачнулась, но Ратманов, подбежав к ней, успел подхватить её под локоть и проводить на место.
Всё хорошо, Наташа? заботливо спросил Пётр Владимирович. Вы как будто Я, признаться, даже испугался. Побледнели, смотрю Неужели этот запах цветов так сильно на вас действует? Или
«Общение с моими подопечными» с холодным безразличием отметил Балицкий. «На неё действует общение с больными. Оно отбирает слишком много сил. Она истощена. Психологически. Резервы организма израсходованы».
Всё это время доктор в молчании сидел в дальнем конце стола, совершенно не реагирую на всю ту праздничную суету, в которую явно старался вовлечь его Ратманов.
Бледное, вытянутое лицо доктора было неподвижным и бледно-восковым. Он не реагировал на реплики и шутки, на тосты и пожелания, даже пожелания в свой адрес.
А ведь Ратманов, многозначительно подмигнув, как-то провозгласил тост: «За выход из лабиринта!»
«Лабиринт символ обмана» подумал тогда доктор. «Двойной игры Когда кажется, что идёшь в одну сторону, а на деле-то двигаешься совсем в иную. В тупик, подальше от выхода. Так, полковник?»
Однако вслух ничего не сказал и маску равнодушия с лица не снял.
Мне уже ничего, лучше, словно оправдываясь, виноватым голосом произнесла Наталья Петровна. Просто я устала в последнее время
Это вас доктор замучил! воскликнул Ратманов и подмигнул Балицкому. Наталья, не волнуйтесь, мы объявим ему выговор. Доктор, ну нельзя быть таким холодным и жестоким! Дело ваше крайне важное, но даму терзать
«А пиджачок-то он снял» отметил Балицкий. «Расслабился Или подчёркивает домашнюю, прямо-таки семейную непринуждённость обстановки. А ведь это я здесь живу, полковник, а не ты. У тебя есть дом. Нормальный дом, так? Семья, дети Любишь детей, полковник? Они тебя дома ждут, а ты со мной, монстром-оборотнем, время теряешь. Нехорошо, полковник, нехорошо! Рассказал бы коротко о совещании, да и по домам. И мне выспаться было бы время. Завтра ведь, как всегда, рано вставать. Задерживаешь меня, полковник. Нехорошо!»
Ратманов и в самом деле снял пиджак (предварительно, как и подобает джентльмену, спросив разрешение у дамы) и довольно небрежно бросил его на спинку свободного стула.
Ратманов раскраснелся от вина, щёки его блестели от проступившего пота. Полковник успел уже украдкой ослабить узел синего, в серую полоску галстука, и вид у него был и вправду вполне домашний и даже отчасти разгильдяйский.
Я и в самом деле немного устала, Наталья Петровна поправила локон. Но доктор здесь ни при чём. Он совсем Вы не думайте, Пётр Иванович, Семён Сергеевич замечательный руководитель. Это он себя не щадит, а вот нас Просто этот праздник Всё это так неожиданно. Честно говоря, я не думала что мне подарят такой прекрасный вечер.
О, да!
Ратманов присел за стол и разлили вино по бокалам.
Я ведь вас, Наталья Петровна, уже у самых ворот поймал, у КПП. Спешил сюда, думал, что уже не застану вас. Переживал, что уйдёте. А доктор меня без вашего заступничества и не примет. И буду рыдать я у запертых дверей