Простите меня, господин кавалер, холодно сказал он, я пришел хоть и по приглашению, но о прибытии моем не доложили; в прихожей не оказалось никого, кто смог бы оказать мне такую услугу.
В ярко освещенном зале они наконец хорошенько разглядели незнакомца. То был человек лет сорока, высокий и крайне худой. Его черты нельзя было назвать зауряднымина них лежал отпечаток отваги и мужества; но выражение лица никак не отражало доброжелательность. В холодных серых глазах светились презрение и сарказм, причем взгляд их был так пронзителен, что никто не мог длительное время его выдерживать. Цвет лица был еще более странен: его трудно было бы назвать бледным или желтоватым; кожа незнакомца отливала серостью или, так сказать, землистой белизной, словно у индийца, долго страдавшего от лихорадки; цвет ее еще более оттеняла глубокая чернота бороды и коротко остриженных волос. На неизвестном была благородная, но старомодная и изношенная одежда; на воротнике и нагрудной пластине кольчуги заметны были большие пятна ржавчины; его кинжал и рукоять прекрасного меча были кое-где тронуты плесенью. Поскольку все собирались ужинать, было только естественно пригласить незнакомца присоединиться к ним; он согласился, точнее же, уселся за стол, но так и не отведал ни крошки. Кавалер с некоторым удивлением спросил его о причине этого воздержания.
Я давно уже привык ничего не есть по ночам, отвечал тот со странной улыбкой. Мой желудок не переваривает плотную пищу и редко имеет с нею дело. Я потребляю только жидкости.
В таком случае, мы можем выпить по бокалу рейнвейна, воскликнул хозяин.
Благодарю вас; но я не пью ни вина, ни охлажденных напитков, с явной издевкой отвечал незнакомец. Казалось, эта мысль чем-то забавляла его.
Тогда я велю подать вам чашу гиппокрасаэто теплый напиток на травах. Его приготовят немедля, сказала Франциска.
Примите мою благодарность, милая дама, ответил он, но не сегодня. Если, однако, я откажусь от напитка, что вы предлагаете мне теперь, будьте уверены, что как толькоможет быть, очень скороон мне понадобится, я попрошу у вас это или какое-либо иное питье.
Берте и Францу казалось, что в госте их было нечто невыразимо отталкивающее, и они не желали занимать его разговором; однако барон, считая, что вежливость обязывает его что-либо сказать, повернулся к гостю и дружески произнес:
Прошла уже не одна неделя с тех пор, как мы с вами познакомились; мы должны поблагодарить вас за доблестно оказанную нам услугу.
Я же не назвал своего имени, хотя вы хотели бы его узнать, сухо прервал его незнакомец. Зовут меня Аззо; и поскольку, со знакомой иронической улыбкой подчеркнул он, с разрешения кавалера Фаненберга, я живу в замке Клатка, вы можете в дальнейшем называть меня Аззо фон Клатка.
Но не чувствуете ли вы себя одиноким и покинутым в этих древних стенах? начала Берта. Я никак не пойму.
Отчего я остаюсь в замке? О, об этом я с радостью вам поведаю, раз уж вы и молодой господин проявляете такой интерес к моей персоне, саркастически произнес незнакомец.
Франц и Берта застыли в изумлении: неизвестный высказал вслух их мысли, будто мог свободно читать в их душах.
Видите ли, любезная дама, продолжал он, в мире существует немало удивительного. Как я уже говорил, меня влечет все то, что может, по крайней мере вам, показаться странным и необычайным. Но поражаться чему бы то ни было в корне неверно, ибо, в определенном свете, все вещи схожи; и даже жизнь и смерть, эта и та сторона могилы, напоминают друг друга более, чем вы способны себе представить. Возможно, вы считаете, что я помешался, поскольку делю свой кров с летучими мышами и совами; но если так, отчего бы не счесть всякого отшельника и затворника безумцем? Вы скажете, что толюди святые. Я от святости, конечно же, далек; им приятны молитвы и пение псалмов, я развлекаюсь охотой. Невозможно описать, как упоительно мчаться в лунном свете, верхом на коне, что никогда не устает, по холмам и долам, по лесам и пустошам! Я скачу среди волков, которые разбегаются при моем появлении, как вы и сами могли видеть, подобно щенкам, испугавшимся плети.
Но вам должно быть очень, очень одиноко, заметила Берта.
Днем так и бывает, но днем я сплю, холодно ответил незнакомец, а по ночам мне достаточно весело.
У вас необычный способ охоты, нерешительно вставил Франц.
Так и есть; но с разбойниками я не веду никаких сношений, спокойно отвечал Аззо.
Франц смешалсяэта мысль только что пришла ему на ум.
Ах, прошу прощения; я не знаю. пробормотал он.
Как истолковать мои слова? прервал тот. Что же, придется вам поверить тому, что я вам рассказываю либо, по крайней мере, избегать умозаключений, которые ни к чему вас не приведут.
Я вас понимаю: мне близки ваши мысли, пусть всем остальным они и чужды, с чувством воскликнула Франциска. Суета повседневной жизни большей части человечества вас отвращает; вы пресытились так называемыми радостями и увеселениями жизни, и они кажутся вам пресными и пустыми. Как быстро надоедает все, что видишь вокруг! Жизньв изменчивости. Только в новом, необычайном и странном распускаются благоуханные цветы духа. И даже боль может стать наслаждением, если она освобождает нас от плоской монотонности повседневной жизни, которую я до гроба не перестану ненавидеть.
Верно, милая дамасправедливо сказано! Не изменяйте себе: я всегда был в том убежден, что принесло мне высочайшую награду, вскричал Аззо, и его свирепый взор засверкал ярче обычного. Я вдвойне счастлив, найдя в вас человека, что разделяет мои мысли. Будь вы мужчиной, вы стали бы мне отличным товарищем; но даже женщина может испытать немало чудесного, когда подобные мысли укоренятся в ней и призовут ее к действию!
Аззо произнес эти слова холодным и учтивым тоном и сразу сменил тему беседы; после этого он ограничивался односложными ответами на вопросы кавалера и распрощался, когда со стола еще не успели убрать. На приглашение кавалера повторить визит, поддержанное настойчивыми уговорами Франциски, он отвечал, что не преминет воспользоваться добротой хозяев и в свое время навестит их снова.
Стоило незнакомцу уйти, как его внешность и манеры стали предметом живейшего обсуждения. Францу гость решительно не понравился. Но Францискато ли, по обыкновению, издеваясь над кузеном, то ли потому, что Аззо действительно произвел на нее впечатлениетвердо отстаивала свое мнение. Франц возражал ей с необычной горячностью, и юная дама высказывала все более колкие замечания; кто знает, какими неприятными словами наградила бы она кузена, если бы в зал не вошел слуга.
На следующее утро Франциска долго не вставала с постели. Опасаясь, что она захворала, подруга зашла к ней в спальню и нашла ее бледной и изможденной. Франциска пожаловалась, что провела беспокойную ночь; должно быть, спор с Францем лишил ее покоя, так она чувствовала себя больной и усталой; ее также обеспокоил странный сон, который стал, очевидно, следствием вечернего разговора. Берта, как всегда, стала на сторону молодого человека и добавила, что заурядный спор о человеке, которого никто не знал и о котором каждый вправе был иметь свое мнение, никак не мог вызвать у Франциски подобное состояние.
По крайней мере, продолжала она, расскажи мне об этом чудесном сне.
К ее удивлению, Франциска упорно отказывалась делиться своим секретом.
Прошу, расскажи мне, не отставала Берта. Что мешает тебе рассказать сонвсего только сон? Мне начинает казаться, хоть эта мысль и слишком ужасна, что бедный Франц недалек от истины, утверждая, будто наш тощий, похожий на труп, высохший, старомодный незнакомец произвел на тебя известное впечатление, в чем ты не готова признаться.
Франц так и сказал? спросила Франциска. Что ж, можешь передать ему, что он не ошибся. Да, этот тощий, похожий на труп, высохший и загадочный незнакомец интересует меня гораздо больше, чем розовощекий, хорошо одетый, вежливый и скучный кузен.
Как странно! воскликнула Берта. Ничем не могу объяснить, почему этот человек оказывает на тебя едва ли не магическое влияние, тогда как мне видится таким отвратительным.