Дело случайно дошло до сведения Екатерины. Слушая доклад генерал-прокурора, кн. Вяземского, о разных происшествиях, она обратила внимание на случай с упырем.
Что же ты думаешь об этом? спросила императрица докладчика.
Казус необычный, ответил генерал-прокурор, он коренится в суевериях грубой черни.
Хороши суеверия перегрызенное горло! ведь священника-то тоже схоронили. Отложи, князь, это дело вон на тот ломберный стол и позови ко мне Степана Иваныча Шешковского хоть сегодня же вечером, перед оперой
Явился к императрице знаменитый сыщик, глава и двигатель тайной экспедиции, Шешковский.
Что благоугодно премудрой монархине? спросил тайный советник и владимирский кавалер Степан Иванович, согнувшись у двери, с треуголом под мышкой и шпагой на боку.
А вот, сударь, бумажка, прочти и скажи свое мнение.
Шешковский отошел с бумагой к окну, прочел ее и, подойдя к Екатерине, замер в ожидании ее решения.
Ну, что? спросила она. Любопытная историяпоп, загрызенный мертвецом?
Зело любопытная, ответил сыщик, и где же, в храме!
То-то в храме. И консистория, запечатав церковь, предлагает дело предать воле Божьей, а прихожанам, освятив храм, поставить нового попа
Попущение Господне, за грехи, милосердая монархиня Как иначе и быть! произнес, набожно подняв глаза, Шешковский.
Ну, а ягрешный человекдумаю, что здесь иное! сказала императрица и, взяв перо, написала резолюцию на докладе: «Ехать в то село особо назначенному мною следователю и, тайно дознав истину, доложить лично мне».
Екатерина дала Шешковскому прочесть свое решение.
Кого, ваше величество, изволите командировать? спросил Степан Иваныч.
Кому же, государь мой, и ехать, как не тебе? ответила императрица. Держи все в секрете, как здесь, так и в губернии, и все мне доподлинно своею особой разузнай.
Шешковский поклонился еще ниже.
Великая монархиня! мое ли то дело? с бесами, прости, да с колдунами, я еще не ведался и не знаю с ними обихода ведь они
Вот в том-то и дело, батюшка Степан Иваныч, что нынче век Дидерота и Руссо, а не царевны Софии и Никиты Пустосвята Мне чудится, я предчувствую, убеждена, что здесь все всклепано на неповинных, хоть, по-твоему, может, и существующих бесов и упырей.
Шешковский, с именным повелением Екатерины в кармане, переодевшись беспоместным дворянином, полетел с небольшою поклажей по назначению.
В губернии он оставил чемодан с запасною форменною одеждой на постоялом в уездном городке; сам переоделся вновь в скуфейку и рясу странника и пошел по пути к указанному селу. Верст за двадцать до него, то было уж второе лето после события с священником и упыремего догнал обоз с хлебом.
Куда едете?
В Овиново; а тебя Господь куда несет?
В Соловки.
Далекий путь, спаси тебя Боже, чай притомился?
Уж так-то, православные, ноженьки отбил.
Ну садись, подвезем.
Подвезли извозчики до Овинова, а за ним было Свиблово, то самое село, где случилась история в церкви. Везут странника мужики и толкуют о свибловских: всех знают, всех хвалят, мужики добрые, не раз хлебом у них торговали.
Что же, храм Божий есть у них?
Нетути, закрыли из-за Господней немилости, благочинный скоро обещает открыть, да дорожится.
Кто же будет попом?
Два дьякона ищут, ихний и овиновский.
Кого же хочет мир?
Овиновского, подобрее будет; ихнийзлюка и с женой живет не в ладах. Вон и его хата, на выгоне, под лесом, выселился за рекудержит огород.
Странник встал у околицы, поблагодарил извозчиков, выждал вечера и зашел к дьякону. Хозяина не было дома, дьяконица пустила его в избу. Ночью странник расхворался. Лежит на полатях, охает, не может дальше идти. Возвратился дьякон, обругал жену: «Пускаешь всякую сволочь, еще помрет, придется на свой счет хоронить». Услышал эти речи странник, подозвал дьякона, отдал ему бедную свою кису, просит молиться за него, а не одужаетсхоронить по христианскому обряду. Принял дьякон убогую суму богомольца, говорит: «Ну, лежи, авось еще встанешь». День лежал больной, два, слова не выговорит, только охает потихоньку. Забыл о нем дьякон, возвратился раз ночью с огорода и сцепился с женойну ругаться и корить друг друга.
Да ты что? говорит дьяконица. Ты убийца, злодей.
Какой я убийца, сякая ты, такая! Я слуга божий, второй на клиросе чин а поможет благочинный, буду и первым!
Убийца, ты перегрыз горло попу сам признавался
Далее странник ничего не мог расслышать. Хозяева вцепились друг в друга и подняли такую свалку, что хоть вон неси святых. К утру все угомонилось, затихло. Странник днем объявил, что ему лучше, поблагодарил за хлеб-соль и пошел далее
Возвратясь в город, он явился к воеводе, прося о себе доложить. Ему ответили, что его высокородие изволит кушать пунш и принять не может. Странник потребовал непромедлительного приема.
Его ввели к воеводе, восседавшему у самовара за пуншем.
Кто ты, сякой-такой, и как смел беспокоить меня?
Странник вынул и показал именной указ императрицы.
В тот же день в Свиблово поскакала драгунская команда. К воеводе привезли дьякона, дьяконицу и дьячка.
Дьякон не узнал сперва в ассистенте воеводы гостившего у него странника. Шешковский облекся в форменный кафтан и во все регалии. Дьякон на допросе заперся во всем; долго его не выдавала и дьяконица. Но когда Шешковский назвал им себя и объявил дьяконице, что, хотя пытка более не практикуется, он, на свой страх и по личному убеждению, имеет нечто употребить, и велел принести это «нечто», то есть изрядную плеть, веревку и хомут, и напомнил ей слышанное странником, баба все раскрыла: как дьякон, по злобе на попа, вместо поездки к теще, переждал в лесу, проник в церковь, лег в гроб, а мертвеца спрятал в складках пелены под одром, напугал дьячка и задушил, загрыз священника, а мертвецу выпачкал кровью рот и бороду и скрылся.
Что скажешь на сию улику твоей жены? спросил Шешковский.
Дьякон молчал.
А ну, ваше высокородие, подмигнул Степан Иванович воеводе.
Двери растворились: в соседней комнате к потолку был приправлен хомут и стоял «нарочито внушительного вида» добрый драгун с тройчатой плетью.
Дьякон упал в ноги Шешковскому и во всем покаялся.
Его осудили, наказали через палача в Свиблове и сослали в Сибирь. Церковь отпечатали, овиновского дьякона, женив предварительно на дочери загрызенного священника, посвятили в настоятели свибловского прихода. Местного благочинного расстригли и сослали на покаяние в Соловки.
Ну что, не я ли тебе говорила? произнесла Екатерина, встретив Шешковского. А ты, да и тыпредать воле Божьей, казус от суеверия грубой толпы. Мертвец-убийца! ну, может ли двигаться, а кольми паче еще злодействовать покойник, мертвец?
Так, великая монархиня, так, мудрая и милостивая к нам мать! ответил, низко кланяясь, Шешковский. Ты всех прозорливее, всех умней.
Он еще что-то говорил. Екатерина стала перебирать очередные бумаги, его не слушая. Грустная и презрительная улыбка играла на ее отуманившемся лице
Александр АмфитеатровОН
Постойте, дайте припомнить Я вам все расскажу, все без утайки, только не торопите меня, дайте хорошенько припомнить, как это началось
Простите, если мои слова покажутся вам странными и дикими. С меня нельзя много требовать; вы, ведь, знаете: мои родные объявили меня сумасшедшею и лечат меня, лечат без конца лечат! Возили меня и к Кожевникову в Москву, и к Шарко в Париж, пользовали лекарствами, пользовали душами, инъекциями, гипнотизмом чем только не пользовали! Наконец, всем надоело возиться со мной, и вот посадили меня сюдав эту скучную лечебницу, где вы меня теперь видите. Здесь ничего себе, довольно удобно; только зачем эти решетки в окнах? Я не убегу; мне все равно, где ни жить: здесь ли, на свободе ли, я всюду одинаково несчастна, а, между тем, вид этих бесполезных решеток так мучит меня, дразнит, угнетает
Может быть, мои родные правы, и я в самом деле безумная, я не спорю. Мне даже хотелось бы, чтобы они были правы: то, что я переживаю, слишком тяжко Я была бы счастлива сознавать, что моя жизньне действительность, а сплошная галлюцинация, вседневный бред, непрерывный ряд воплощений нелепой идеи, призраков больного воображения. Но я не чувствую за собою права на такое сознание. Память моя при мне, и я мыслю связно и отчетливо. Меня испытывали в губернском правлении; чиновники задавали мне формальные вопросы, и я отвечала им здраво, как следует. Только, когда губернский предводитель спросил меня: помню ли я, как меня зовут? мне стало смешно. Я подумала: ему ужасно хочется, чтоб я ответила ему какой-нибудь дикостью, хоть в чем-нибудь проявила свое безумие, и, на смех старику, сказала: меня зовут Марией Стюарт. Этим я с ними и покончила.