Осмотревшись таким образом малую толику, я, денька три спустя, улучил минуту, когда мы были с Анной Карловной глаз на глаз, да и приступил прямо к делу.
Вам необходимо медицинское пособие, сказал я Она было хотела вон из комнаты;я остановил ее, выслушайте, пожалуйста! пособие не простыми лекарствами, пилюлями, микстурами и прочими гадостями. Для душевных болезней нужны другие элементы.
Анна Карловна вздрогнула.
Где же видите вы, Иван Петрович, душевную болезнь во мне?
Ну, по крайней мере нравственное неудовольствие, маразм мысли, хронический застой я с намерением говорил вычурно и неудобопонятно, все это может повести, довершил я, к неправильному кровообращению и уменьшению деятельности сердца.
Анна Карловна схватила меня за руку и почти вскрикнула.
Так видно, очень заметно, что у меня количество крови уменьшается?
Полноте, Анна Карловна, успокойтесь, вы девица умная, просвещенная кровь не уменьшается, а изменяется. Но на все есть средства, согласитесь только лечиться без сопротивления и капризов.
Хорошо, сказала она, я на все согласна. Только я прежде вас еще знала, что количество крови у меня уменьшается, прибавила она с каким-то таинственным видом;так и должно было быть, но, пожалуйста, не пугайте матушку!
В тот же день я подвергнул пациентку сильному действию электромагнитного аппарата, и признаюсь, что первоначальный эффект чрезвычайно меня порадовал, потому что на висках и шее жилки обозначились, губы слегка зарумянились, пульс поднялся и кожа несколько оживилась. Но увы! реакция не упрочилась и силы больной стали видимо упадать.
Однако ж, несмотря на крайний упадок сил, ее невозможно было удержать в постели и на ночь она часто меняла комнаты: то спала в гостиной, то в столовой, то в спальне матери. Опыт мой не удался, это было очевидно, но я прибегал к другим средствам и еще не унывал совершенно. Старания мои и неутомимые попечения доставили мне доверие и, можно сказать, дружеское расположение несчастной девушки; она меня с трудом от себя отпускала, и я нередко сиживал возле нее до поздней ночи и даже большую часть ночи.
Однажды, тому назад не с большим неделя тут Иван Петрович вдруг поспешно встал и разом зажег 6 или 7 свечей, вдобавок к прежде горевшим двум. «Тьфу ты пропасть! что за темнота», проговорил он не без некоторого смущения.
Прищурившись от внезапного и неожиданного освещения, я, не без удивления, обратил испытующий взор на Ивана Петровича.
Смейтесь, сказал он, заметив направление моих глаз, а мне, право, тогда было не до смеху!
Да что ж такое, наконец? спросил я с некоторым нетерпением.
А вот что! что разговор наш с барышнеюдошел до чертей.
Я решительно расхохотался.
В том-то и дело, что не смешно, ей-ей, не смешно, возразил Иван Петрович, принимая прежнее наполеоновское положение на стуле.
Время подходило к полночи. Карл Карлович был где-то по службе в отлучке, Авдотья Федотовна пошла отдохнуть в свою комнату, старая няня дремала на диване за ширмами, так что мы были решительно вдвоем, глаз на глаз, что называется, с Анною Карловною, которая, бедняжка, уже не в силах была вставать с постели. Комната находилась в полумраке, однако ж мраморная, мертво-бледная голова больной резко обозначалась на подушке, отделяясь от темного фона шелковых занавесок. Я сидел возле постели, лицом к больной, и по временам щупал пульс, слабо перемежающийся и более и более упадающий. Вдруг Анна Карловна тихо пожала мне руку, как бы желая обратить особенное мое внимание, и проговорила слабым, но внятным голосом:
Иван Петрович, мне совестно перед вами!
Я покачал головой в знак упрека.
Нет, вы не так понимаете меня! Мне совестно, что я не предупредила вас, не открыла вам правды; вы не потеряли бы столько дней на напрасное лечение.
Полноте, Анна Карловна, побойтесь Бога! какая тут потеря времени
Но она сделала мне знак рукой, показывая, чтобы я замолчал.
Вам известно, что я невеста? спросила она.
То есть я слышал мельком, что вы были невестою, отвечал я уклончиво, не желая растравлять тягостных ее воспоминаний.
Нет! не была, а естьи до сих пор невеста. Матушка уверяет, что жених мой убит, и папа тоже говорит; но они ошибаютсяэто неправда.
Принимая слова эти за бред, я стал успокаивать больную:
Успокойтесь, Анна Карловначто ж делать! Божья воля.
Неправда, неправда, продолжала она, не слушая моих увещаний, жених мой еще в плену у англичан
Тут я прервал ее речь, заставил немного успокоиться, дал ей выпить глоток, другой питья;и, желая разрушить до основания нелепую мысль, я сказал ей довольно круто:
Вот видите, Анна Карловна, что мысль эта не что иное, как бред с вашей стороны. Союзники давно очистили Крым, и все пленные давно благополучно вернулись восвояси.
Но жених мой в плену у англичан, оставшихся в Крыму
Полноте, Анна Карловнаполноте бредитьвам говорят, что все оставили Крым.
Нет, не все, упорно настаивала больная, остались на кладбищах. Жених мой в плену у покойников!
Слова эти поразили меня, как обухом по голове: они уже обозначали не простой бред, а умственное помешательство, потому что, несмотря на явную нелепость, заключали однако ж в себе некоторую последовательность. Открытие это произвело на меня весьма тягостное впечатление, но я тотчас переменил с больною образ обхождения и не стал беспрестанно ей противоречить.
Так, следовательно, он в Крыму? спросил я, как бы с участием.
Да но по ночам здесь бывает сказала больная таинственным, гробовым голосом, и вот доказательство его присутствия!! При этих словах несчастная приподняла черную бархатную ленточку, которую она постоянно носила на шее, и указала на маленькое кровавое пятнышко, весьма похожее с виду на царапину.
И давно он вас посещает? спросил я, подделываясь под мысли больной.
Давно более полутора года, в первый раз в ночь с 27 по 28 августа..
Нужно вам сказать, заметил Иван Петрович, прерывая рассказ, что ночь 27-го августа в особенности мне памятна. У меня одного перебывало под ножом до сотни нижних чинов и 6 офицеров, в том числе один по ошибке или по усердию солдат, потому что он был вовсе без головы и, следовательно, не нуждался в моей помощи.
Я весьма живо помню, что обезглавленное это тело чрезвычайно меня поразило, тем более что тут прибежал денщик убитого, узнал его по одежде, по сапогам и по обручальному кольцу и не отстал от меня, пока я не вырезал окостеневшего на обломке эфеса пальца с обручальным кольцом, под тем предлогом, что покойник дал будто бы клятвенное обещание отослать его невесте в случае смерти. Все это быстро представилось моему воображению и у меня невольно сорвалось с языка:
Так не поручик ли С был ваш жених? сказал я неосторожно.
Больная вздрогнула всем телом, как-то страшно вытянулась под одеялом и закрыла глаза.
Я дал понюхать ей нашатырного спирта, натер виски уксусоми, дав немного отдохнуть, спросил:
Что ж вы чувствуете во время посещения вашего жениха?
Больной не хотелось отвечать на этот вопрос; она долго заминалась, как будто стыдилась, однако же сказала наконец:
Сначала я чувствую как бы озноб по всем членам, потом левая сторона начинает холодеть, точно от прикосновения холодного, ледяного тела и наконец я чувствую, что горячее жало вонзается мне в шею и сосет кровь в течении нескольких минут, до тех пор, пока я не засну.
Я хотел было возразить и доказать по пунктам, что все это ни что более, как дела расстроенного воображения Но больная вдруг задрожала и тихо проговорила: «Тс! приближается!!»
Водворилось глубокое молчание! Без прибавления, можно было слышать биение и моего и ее сердца. Я взял больную за левую руку, дотронулся до ног и действительно заметил ощутительное охладение кожи.
Зрачки, уставленные на один пункт, подвергнулись сильному расширению и наконец больная закрыла глаза и произнесла весьма явственно: «Er is da»
Тут Иван Петрович опять вскочил со стула и стал прохаживаться по комнате, повторяя:
Глупо, сам чувствую, что глупо; все игра воображения, больше ничего;но признаюсь, что в то время меня просто мороз по коже подирал! И что это ей вздумалось сказать по-немецки: «Er is da»?