Кисель Елена Владимировна - Аид: иная судьба стр 2.

Между двух крутых зеленых холмов Адрастея остановилась и вскрикнула пронзительно:

Аид! Ну, если дальше бегать будешья тебе такое

Куреты переглянулись уже на третьем обещаниии торопливо грохнули в щиты.

Аид,  сказал потом рыжеусый,  невидимый, значит. Ну, самое имечко для такого-то поганца. Сморгнешьа его не видно, стало быть.

Не имя это,  отозвался задумчиво тот, что с кудрями иззелена,  прозвище. Невидимка, стало быть Ну-ну.

Но под взглядами товарищей опомнился, стер с лица неуместную ухмылку и послушно ударил в щит.

СКАЗАНИЕ 1. О ЗЛОБНЫХ ТВАРЯХ И РАЗГОВОРАХ ЗА ЯБЛОКАМИ

 Тебе бы пошел меч,  сказали мне однажды.

Тот, кто сказал, давно получил по зубам. Как все, кто говорил: «Онвылитый отец, и значитмежду ними нет разницы».

Месяцы улыбаются мне серпами. Теми, которые я якобы мог взять вместо оружия.

Став при этомкак тот, иной. Чужой и чуждый.

Который упорно глядит на меня из отраженийпочему мне вообще кажется, что он там мечник?!

Очень жаль, что отражению по зубам не дашь.

 Мне не идет меч,  говорю я ему нудно раз за разом.  Ни серп. Ни другой меч. Ты знаешь, почему. Я не ты.

Он смеется. Этот, который в отражениях. Кривая, вымученная улыбкано я понимаю, что это смех.

С удовольствием бы пустил в свои отражения стрелутолько вот нечем. Этот, там, не зря смеется.

 Мне не идет меч,  говорю раз за разом. Чувствуя тяжесть справа на поясе.

Убедить себя получается, только если вспоминаю.

Коза была страшенная.

Здоровая, кудлатая, серая. С такой бородойне то что козел, все сатиры местные обзавидуются. С полным колючек боевито задранным хвостом.

Желтые глаза горели непримиримой ненавистью ко всему живому.

Святой целью жизни этой твари являлосьсожрать все, что она видит и поднять на рога всё, что невозможно сожрать.

Адрастея и Идея стонали наперебой, когда хитрую тварь приходилось доить: «Что за тартарское отродье!» И поясняли, вздыхая: есть как будто в этой козе какая-то часть подземной крови. Будто бы вылезло какое-то чудовище из подземного мира на поверхность, огляделось, увидело козу

А дальше нимфы не рассказывали. Мал, говорили, еще. Наслушаешься еще про чудовищ подземного мира.

Кто ей хоть имя придумал?  спросил я как-то. Няньки переглянулись и закатили глаза. Потом Идеянимфа бледная, хоронящаяся от загара и вечно озабоченная то цветом кожи, то прическойзапричитала, что именаони важны, и имя определяет суть, и вообще, пусть я хоть сюда уже не лезу, а то любопытный выискался.

Что правда то правдапоэтическое имя Амалфея козе подходило, как мнемое Климен. Вязло в зубах, отдавалось кислым: Климен, сын Крона. Может, потому я с такой радостью ухватился за это «Аид», в сердцах брошенное той же Идеей.

Как тебя еще называть?  охала она, картинно прикладывая руку к груди после моего очередного побега.  Невидимкойшасть, и нет его.

А хорошее имя,  вполголоса откликнулась Адрастея от очага.  Может, дадут первобоги милостьбудет невидимкой. Чтобы не заметил

Кто не заметилэтого не назвала. Они не любили упоминать Крона, мои няньки, и говорить о том, что происходит там, вовнене любили тоже. Так что я мог рассчитывать в основном на свои побегина себя, да на Амалфею.

С дикой тварью, кидающейся с рогами наголо на каждый шорохлюбые прогулки не страшны.

Его одного признает!  стонала Адрастея, пробежав пару кругов вокруг пещеры после попытки козу подоить. Амалфея, насмешливо тряся бородой, дожевывала клок, выдранный из подола нимфы.  И к чему такое чудище было как кормилицу оставлять

Идея томно хмыкала, но сама доить не шла. Боялась. Только пересказывала легенду: когда нужно было найти кормилицу из коз, Звездоглазая Рея побоялась взять что-нибудь получше из стад своего мужа. Как бы вести о пропаже дойной козы не навели на след. Вот и взяла это.

А я, тогда еще ростом по подбородок козе, смеялся, поднимался, шел доить сам. Меня она подпускала к себе после того, как младенцем я намотал на кулак ее бороду и попросту на ней повис.

Два скверных характера нашли друг друга.

Зачем мать нашла мне такую кормилицуя понял, когда в первый раз махнул в лес и встретился с двумя каменными волками, которых тогда полно было на Крите.

Когда из кустов на предвкушавших обед волков ломанулось что-то мекающееони поначалу было обрадовались. Недолго радовались, потом все больше скулили. Потом один и скулить-то перестал.

Может, мать знала, что на островеи лесов, и хищников многовато, вот и нашла защитника получше туповатых куретов.

Может, она поняла, что сынка не удержат в пещере две нимфы, которые к нему приставлены после рождения.

Особенно если у сынка такое предназначение.

«Тебя свергнет сын, сын, сын»

Бах! Бах! Гда-рх!

Это лупили в щиты куреты по обе стороны острова. Или, может, сердце бухало в вискахТартар забери эту козу, кто вообще удрал из дому-то, я или она?!

Все равно на воле лучше, конечно. В пещере одно и то же: «Иди погуляй, только далеко не уходи», «Хворосту принеси, только осторожно», «Ты опять себе какое-то копье придумал? Нет уж, хватит!»

Нимфы, что с них взять, словом. Одна на вздохи исходит, другая еще, глядишь, попытается кашу варить заставить. Десять лет же. Маленький.

Крона кто свергать будет?  спросил я их сегодня, когда особенно допекли.  Вы возьметесь, с куретами? Или мне его половником по черепушке огреть?

Подхватились, закудахтали: да никто не говорил, что пророчество обо мне, да что ж я, так и собираюсь, в таком-то сопливом возрасте, да знаешь, сколько Криводушному-то было, когда он на своего-то отца

Уран глотал своих сыновей?  спросил я тогда, и они умолкли.  Сколько мне ждать, пока мне дадут оружие? Век?!

Терпеть и ждать, да. Сплюнул в пыль, с ненавистью глянул на свою слишком уж короткую тень. Терпеть и ждать, пока найдут учителя, пока решат, что готов к обучению, пока перестанут вопить: «Аид, в пещеру!»как только рядом появится морда леопарда или кабана

Терпеть и ждать, пока мать решит, что пророчествообо мне

Я ее видел два разамать. Приходила ночьютайно, с опаской. В последний разсовсем недавно, может, месяц назад. Она почти не говорилаЗвездоглазая Рея, скрытая под плащом из сплетенных цветов и собственных волос. Гладила мой лоб руками, пахнущими молоком, заливалась плачем.

Была беременна.

Не знаю, в первый ли раз после моего рождения.

Не знаю, спрятала ли она других детей, как меня. Если вдругне в первый.

Я тогда многое хотел ей сказать. Пожаловаться на нянек. На постоянный грохот куретов о щитыпритом, что я даже младенцем не плакал. Попросить меня куда-то там отпускатьхотя бы к местным детям, потому что скучно же. Еще лучшенайти учителя, чтобы я мог сражаться.

А потом как-то всё забылось, потерялось среди ее плача и объятий. Я молчал, стиснув зубы, и тихо гладил ее по душистым волосам. И ее всхлипы: «Мой мальчик мой маленький мальчик»жгли каленым железом.

Подожди совсем немного,  сказал я ей на прощание.  Совсем немного.

И каждый день для меня с той поры сталотсчетом.

Каждая проведенная в бездействии минутапыткой.

И кто там сказал, что в обществе нимф можно вырасти нимфой?!

Я драл хитоны о скалы, потому чтовдруг придется взбираться по горным тропам, и вообще, кто там знает, может, мне придется брать Олимппапашкину вотчину. Делал копья из осколков тех же скал. Выменивал ножи у тех же куретовна зубы каменных волков или клыки кабанов, повстречавшихся с Амалфеей. Я ползал в зарослях, воображая, что охочусь на чудовищ или на отца, я представлялкак свергну его. Сотней разных способов, так ни до чего путного пока не додумался.

Ничего. Главное начать.

И что ноги сбитытоже ничего. В беге тренироватьсяхорошо, я ж не Гелиосна колесницах разъезжать. Хотя и не отказался бы, да. Пробежал за бешеной козой половину островаи это ничего, лучше начну в следах разбираться, да и остров узнаю.