Ну вот, молвила хозяйка. Довели голбе́шника. Кто мне теперь помогать по дому будет?
Елисей молитву забормотал, а Третьяк левой рукой под кольчугой крест нащупал, выпростал да, оттянув на всю длину цепи, на нечисть направил. Голбешник реветь перестал, выпучил глаза, засмотрелся, жуя яблоко, да улыбнулся, закивал и убежал. Вскоре вернулся и протянул ушкуйнику небольшой ножичек с резной костяной рукоятью, испещрённой знаками непонятными и неизвестными, да к кресту потянулся.
Зря ты так, поцокала девонька. Он решил, что ты меняться хочешь.
Крест не отдам! отдёрнул руку воин, даже не удивившись, что нечисть к символу лапы тянет.
Существо вновь насупилось и захныкало. Нахмурившись и дёрнув рукой-лапой, метнуло ножик в пол, себе под ноги. Лезвие с глухим стуком воткнулось в половицу. Голбешник резко отвернулся, потопал прочь и на полати полез. Третьяк побледнел, сглотнул судорожно, глядя на нож, ушедший в доску по самую рукоять.
Что молчишь? укорила хозяйка. Спасибо скажи, да забирай. Подарок это.
Сила он нечистая, и тебя дурит, ответил Третьяк. Морок на тебя навёл, что ли? Вот скажи, что с тебя требует?
Отчего нечистая? Отчего морок? Голбешник же. Добрый он, да хозяйственный, да с меня ничего и не требует, пожала плечами девонька. Хлеба, яблок дашь ему, он и радостный. Клюкву не даю, буянит с неё, да спотыкается.
Ведьма, что ли? сузил глаза Третьяк, покрепче саблю ухватывая.
Скорый ты на расправу, лукаво улыбнулась хозяйка. Всё ли неясное ведьмовством объясняешь?
То-то я смотрю: простоволоса ты, неподпоясана.
А ты, что ж, раз с крестом пришёл, то и свят? Может, разбойники вы, хоть на витязей и похожи? Вон и саблю достал.
Из войска княжеского мы, ответил с прищуром Третьяк, но саблю не убрал.
Так садитесь, городские, заулыбалась девонька.
Подумал ушкуйник, что раз молитва не изгнала и крест не напугал, может, и правда не бесовское то чудо волосатое. Убрал саблю, на лавку сел напротив хозяйки.
Так и будешь есть? засмеялась она. В кольчуге да шеломе?
Да, ответил коротко Третьяк. Себе клади и есть начинай, а я погляжу.
Взяла девонька ложку, черпнула из горшка, сдула пар с еды да в рот отправила. Посмотрела на ушкуйника, улыбнулась.
А второй не такой, как ты. Не храбрится.
Знала бы, что нам за сегодня пережить довелось, не глумилась бы. Хотя, что ты уразуметь-то можешь.
Многое могу. Говоришь, пережить довелось? Расскажи, удиви меня.
Чудище, огромное, трёхглавое, крылатое, корабли наши спалило. Мы вдвоём лишь уцелели. Целый день по болотам ходили, пока сюда не дошли.
Знаю такое, кивнула хозяйка. И здесь такой летает.
Давно ли?
Сколько себя знаю. Говорит, что память ему отшибло и не помнит ничего.
Говорит ещё? удивился Третьяк, внимательно глядя на девоньку.
Васильковые глаза хозяйки блеснули, улыбнулась она, щёку рукой свободной подпёрла:
Говорит. Как мы с тобой.
Товарищей наших сгубил.
Посочувствовать могу, а будет ли толк с того?
Не знаю, вздохнул ушкуйник, взглянул снова на девоньку, повернулся к молодому. Что стоишь, Елисей? Видишь, не злая она. Садись за стол.
Я́зя меня кличут, неожиданно произнесла хозяйка. Можете Я́ськой звать. Не обижусь. А кого испугались, голбешником зовите, он к тому привыкший. И нож забериподарок всё-таки.
Сел за стол Елисей, назвались гости. Разлила черпаком угощение хозяйка, а косматый хлеба принёс. Отошёл от обиды: сам и нож вытащил, положил на стол, сел на скамейку с краю, на Третьяка зыркает.
Как я такой подарок за так возьму? вслух сказал старый ушкуйник. Нельзя же.
К кузнецу тебя свожу завтра, поможешь ему с работой, заплатит. Вот голбешнику монету и дашь взамен.
В город нам надо, ответил Елисей.
Не выйдет, усмехнулась Яська. Нет отсюда выходатопь кругом.
Чертовщина какая-то, зло сказал Третьяк. Как мы сюда тогда попали?
Мне почём знать?
Чую я, что ты знать можешь.
Дверь в избу тихонько скрипнула. Повернулся Елисейещё одна де́вица стоит, но старше: высока, худа, с волосами длинными русыми, с венком цветочным, да в рубахе белой, как Яська. Охнула, за дверь спряталась, выглянула осторожно.
А я и не знала, что у Ясеньки гости кроме меня есть.
Голос был такой красоты и певучести, что даже Третьяк мурашками покрылся.
Заходи, приказала хозяйка. Только сели. Ру́ска это.
Старший с подозрением оглядел вошедшую.
Что же вы ходите так похабно? Волосы распущены, рубаха не подпоясана, как нечисть, вздохнул старший.
А нам бояться некого, ответила русая, садясь рядом с хозяйкой. У нас всех жителей местных по одной руке пересчитать можно.
Ничего не ответил Третьяк, только хмыкнул да ложкой гущи набрал, взгляд косой на неё бросая. Молодой же и вовсе засмотрелся, рот приоткрыв.
Что, де́виц не видели? тихо спросила Руска, зачерпнула себе похлёбки да на Елисея глянула с прищуром. Смо́трите пристально, а меня в похабницы, в нечисть.
Будто не знаешь, отчего, буркнул Третьяк. Как бы на нас беду не накликали.
Гребни поломались, пояса поизносились. Новые делать некому, улыбнулась девонька.
Так другое дело тогда, сказал Елисей.
Коль не врётдругое, согласился Третьяк. Только стол среди избы отчего стоит?
Хлеб пекла, утомилась. Тяжело одной перетаскивать.
Подсобить?
От кузнеца вернёмся завтра, так и подсобишь.
Всё у тебя складно получается. На всё ответ есть.
А как же без ответа? вздохнула Язя. Накушались?
Хороша похлёбка, да и хлеб сытный, довольно сказал Третьяк. Коль отсюда хода нет, то где зерно берёшь, где молотишь?
Камышовый он, со знанием дела заявил Елисей. Верно говорю?
Руска засмеялась весело, переливчато. Яська улыбнулась, покивала.
Ты откуда знаешь? с подозрением спросил старший.
Было время, всей семьёй такой ели
Ты сам-то откуда будешь? спохватился Третьяк. В поход ходили, а за жизнь разговора так и не вели. Не помню я тебя в Новгороде.
Так и не оттуда я. С Москвы.
А, из низовых значит. Ну-ну, фыркнул старый. А к нам чего подался?
А я пятый в семье, чего мне ждать?..
А было б чего ждать?
Было бы. Купец мой батюшка.
Тебя хоть не Пятаком назвали, неожиданно рассмеялся старший.
Елисей усмехнулся.
Спать пора, оборвала их Яська. Вставать рано.
Поднялся Третьяк, подошёл к окну, сдвинул задвижкутемно на улице.
Только день был, подивился ушкуйник.
Снова Руска заулыбалась да расхохоталась, кулаком по столу застучала. Тюкнула Яська её ложкой по голове, отчего де́вица скукожилась, ухватилась за макушку и разразилась пугающим плачем.
Нет с тобой покоя, Ру́ся. Зачем смеяласьгости же, опечалилась хозяйка. Прекращай свои выходки.
Странно это всё, прошептал Третьяк. Сама мала, а ведёт себя, будто старше всех.
На полатях спать будете, там постелено, да и печка натоплена. Чую, недоверчивые вы, так хоть в сапогах не лезьте. Мы внизу на лавках спать будем.
Тут почувствовал Третьяк, что устал. За еду отблагодарил, скинул сапоги и наверх полез, за собой Елисея потащил. В чём были, в том и легли. Только чудились им сквозь тихий шёпот девичий завывание бури и плеск ручья.
Старшего я с собой возьму, а младшего на тебя оставлю, услышали ушкуйники Яськин голос и уснули крепким сном.
* * *
Встали утром воины, а хозяйка с русой за столом сидят, смотрят друг на друга, вздыхают. Голбешник рядом на полу развалился, нож в тряпицу заворачивает да пофыркиваетвидно, сердится, что не выходит как хочется.
Встали? спросила хозяйка.
Встали, ответил Третьяк, с печи слезая.
Вот и ладно. Как откушаете, к озеру все пойдём. Мы с тобой к кузнецу, а Руска с Елисеем воды нанесут.
Будь по-твоему, согласился старший.
Накормили их сытно де́вицы. Стали в путь собираться. Из избы вышли, через лесок прошли, до озера добрались. А озеро будто бескрайнее, словно в небо переходящее. На берегу столб огромный, как бревно для избы. Столб цепями толстыми обмотан, цепи те замками скованы, да через всю гладь водную тянутся. У берега плот к одной из цепей прикреплён. Взошли на него Яська с Третьяком. Постояли немногои напряглись цепи, сами собой заходили. Не успел ушкуйник опомниться, как поплыли. Перекрестился воин, снова за крестом потянулся. Вздохнула девонька.