Мать издала бессловесный горловой звук полный отвращения, который был едва слышен сквозь её сжатые губы.
Я категорически запрещала тебе с ним общаться, Гвендолин.
В самом деле, мама, да, согласилась Гвендолин. Капитан, будьте так добры, разоружитесь, пожалуйста.
Истербрук сверлил ее взглядом еще какое-то время, морщинки в углах его глаз стали глубже. Он склонил голову в ее сторону и аккуратно, двигая одной лишь правой рукой, расстегнул портупею и уложил её на пол.
Что вы делаете? воскликнула мать.
Миледи, вежливо сказал Истербрук, мисс Гвен держит смертельное оружие и она умеет с ним обращаться.
Она не будет его использовать, сказала мать. Только не против вас. Или против членов семьи.
Гвендолин охватило отчаяние. Конечно, мама права. Это было немыслимо, но она не хотела провести всю жизнь в поместье Ланкастеров, покидая его лишь для бесконечных, бессмысленных, смертельно скучных балов, концертов, ужинов и учебы. Мать не должна думать, что она блефует.
Поэтому Гвендолин слегка махнула рукой и высвободила луч чистой энергии кристалла.
Последовали громкий звук рассекаемого воздуха и ослепительная вспышка, через мгновение сменившийся оглушительным ревом, и мраморная статуэтка, стоявшая на столе за спиной Истербрука, разлетелась облаком пыли и осколков. Осколки продолжали падать еще какое-то время, но через несколько секунд всё стихло.
Мать Гвендолин стояла, раскрыв рот. Ее лицо побледнело, а тело наполовину было покрыто мелкой мраморной пылью. Истербрук тоже был в пыли, но ни один его мускул не дрогнул.
Капитан, произнесла Гвендолин. Будьте так любезны, продолжайте.
Мисс, ответил он, снова слегка кивая.
Двигаясь очень медленно и сохраняя левую руку совершенно неподвижной, он расстегнул и снял с нее наручь, тот также упал на пол.
Благодарю вас, капитан, сказала Гвендолин. Отойдите, пожалуйста.
Истербрук взглянул на мать, молча развел руки и отступил от своего оружия на несколько шагов.
Нет! Воскликнула мать. Нет.
Она сделала три быстрых шага по направлению к безумно дорогой двери, изготовленной из древесины, добытой в смертельно опасных, туманных лесах поверхности, и окованной латунью. Она повернула ключ несколько раз, закрывая дверь, и вынула его из скважины. Затем вернулась на свое место и произнесла, вздернув подбородок:
Ты подчинишься мне, дитя.
Честное слово, мама, ответила Гвендолин, если мы продолжим в том же духе, то разоримся на ремонте.
Наруч Гвендолин снова взвыл, и часть двери превратилась в щепки и обломки латуни. Оставшаяся часть сорвалась с петель и вылетела в коридор, перевернувшись несколько раз, прежде чем упасть.
Гвендолин подняла руку до уровня лица и спокойно направилась к двери. Охранники позади нее начали стонать, приходя в себя, и Гвендолин испытала облегчение: она не хотела причинять им серьезный вред. Бенедикт предупреждал ее о том, что, нанося удары в голову, нельзя быть уверенным в последствиях.
Нет, прошептала мать, когда она проходила мимо. Гвендолин, нет. Так нельзя. Ты не осознаешь, с какими ужасами можешь столкнуться.
Она часто дышала и
Создатели милосердные!
Мама плакала.
Гвендолин помедлила и остановилась.
Гвендолин, прошептала мать. Пожалуйста. Ты моё единственное дитя.
Кто же еще тогда будет представлять честь Ланкастеров на службе?
Гвендолин взглянула матери в лицо. Слезы проложили ровные дорожки по тонкому слою пыли.
Пожалуйста, не уходи, прошептала мать.
Гвендолин колебалась. Конечно, у нее были амбиции и знаменитая ланкастерская выдержка, но, как и у матери, у нее было сердце. Слезы слезы были неожиданностью. До этого она видела мать плачущей лишь однаждыкогда она смеялась до слез.
Возможно, стоило подумать над тем, что именно подтолкнуло ее к решению поступить на службу. Но на разговоры уже не было времени. Зачисление в гвардию было назначено на это утро.
Она встретилась с матерью глазами и заговорила так мягко, как только могла. Плакать было нельзя. Просто нельзя. И не важно, как сильно ей этого хотелось.
Я очень тебя люблю, тихо произнесла она.
Гвендолин Маргарет Элизабет Ланкастер вышла через выбитую дверь и покинула дом.
Леди Ланкастер проводила дочь взглядом, не скрывая слез. Она дождалась звука хлопнувшей входной двери и обратилась к Истербруку.
Вы в порядке, капитан?
Немного удивлен, пожалуй, но в целом в порядке, ответил он. Парни?
Леди Гвен, произнес один из стражников, касаясь щеки и морщась, здорово дерется.
Вы не выказали оппоненту достаточного уважения, сказал Истербрук веселясь. Идите позавтракайте. Мы поработаем над бросками этим утром.
Мужчины побрели прочь, выглядя довольно смущенными, и Истербрук наблюдал за ними явно довольный. Затем он остановился и прищурившись поглядел на леди Ланкастер.
Миледи вы плачете?
Конечно, я плачу, ответила она, и голос поднялся от гордости. Вы это видели? Она дала отпор вам троим.
Четверым, мягко поправил её Истербрук.
У Гвендолин никогда не было проблем с тем, чтобы противостоять мне, сказала она с иронией.
Истербрук хмыкнул.
Всё равно не вижу смысла устраивать такую драму.
Я знаю свою дочь, ответила она. И знаю, что единственный способ быть уверенной в том, что она поступит так, как мне нужно, запретить ей это.
Напоминает мне кое-кого, кто настаивал на поступлении на службу, миледи, произнес Истербрук. Дайте-ка припомнить
Как вам хорошо известно, в то время я была молода и упряма. Но когда я уходила, все было не так.
Разумеется нет, сказал Истербрук. Насколько я помню, миледи, вы разнесли в щепки три двери на своем пути, а не одну.
Леди Ланкастер посмотрела на капитана и хмыкнула.
Честно говоря, Истербрук. Я более чем уверена, что вы преувеличиваете.
И полдюжины статуй.
Они были безвкусными копиями.
И десятифутовый кусок каменной стены.
Мама стояла в дверях. Как еще мне было уйти?
Да, миледи, серьезно сказал Истербрук. Спасибо, что поправили меня. Теперь я вижу, что нет ничего общего.
Я надеялась, что ты поймешь, сказала она. У тебя есть здравый смысл.
Да, миледи. Но Истербрук нахмурился. Я осознаю, что вы вынудили ее поступить на службу. Но все еще не понимаю зачем.
Какое-то время леди Ланкастер молча смотрела на него. Истербрук был преданным солдатом, бесценным защитником, вечным другом и союзником, но его кошачьи глаза всегда были сфокусированы на том, что его окружало. Попроси она его закрыть глаза и назвать точное расположение всех предметов в комнате, он, без сомнения, сделал бы это. Но где они находились до недавнего ремонта или как они должны располагаться теперь, когда центральная статуя разрушена, он сказать уже не смог бы.
В Шпилях что-то происходит, тихо сказала она. Возникают знаки и знамения. По меньшей мере четыре отряда аэронавтов сообщили о том, что видели Архангела, и я могу поручиться за то, что это не сон и не пьяный бред. Шпиль Авроры отозвал своего посла из Шпиля Альбиона, и наши отряды уже вступают в мелкие стычки. В нижних хабблах становится все опаснее и
Истербрук наклонил голову.
Миледи?
Кристаллы ведут себя странно.
Истербрук скептически поднял бровь.
Леди Ланкстер покачала головой.
Я не знаю, как еще это объяснить.
Но я работала с ними с тех пор как была маленькой девочкой, и что-то не так.
Она вздохнула и повернулась к разрушенной двери.
Впереди темные вемена, старый друг. Такое противостояние, которого мы не видели со времен разрушения мира. Моя дочь должна увидеть это своими глазами, узнать о тех, кто будет сражаться против этого, чтобы понимать, что поставлено на карту. Она сделает это на его службе так, как не сможет больше нигде.
Противостояние, произнес Истербрук. Противостояние уже кажется чем-то вроде прислуги у леди Гвен.
Леди Ланкастер посмотрела на разрушенную дверь и оседающую пыль, все еще кружащуюся после прохода её дочери.
Да, тихо сказала она. Господь, Архангелы и Милосердные создатели, прошу вас. Пожалуйста, приглядывайте за моим ребенком.