Уже близилась осень Года Скорби, когда Морвен наконец решилась, и тогда заторопилась она, ибо времени на путешествие осталось в обрез, она же боялась, что Турина схватят, если прождать до весны. Восточане рыскали вокруг ограды, шпионя за усадьбой. Так что нежданно объявила она Турину:
Отец твой не возвращается. Потому уйти придется тебе, и вскорости. Таково его пожелание.
Уйти? воскликнул Турин. Куда же пойдем мы? За Горы?
Да, подтвердила Морвен, за Горы, далеко на юг. На югтам, возможно, осталась еще надежда. Но я не сказала «мы», сын мой. Тебе должно уйти, а мнеостаться.
Я не пойду один! воскликнул Турин. Я тебя не оставлю. Отчего нам не уйти вместе?
Я не могу уйти, промолвила Морвен. Но ты пойдешь не один. Я отошлю с тобой Гетрона, а может, и Гритнира тоже.
Разве не пошлешь ты Лабадала? спросил Турин.
Нет; ибо Садор хром, а путь предстоит тяжкий, отозвалась Морвен. А поскольку ты мой сын, и времена нынче суровые, я скажу горькую правду: в дороге ты можешь погибнуть. Год близится к концу. Но если ты останешься, худшая участь тебе грозит: станешь рабом. Если хочешь ты быть мужчиной, когда войдешь в возраст, ты сделаешь так, как я говорю, и страхи отринешь.
Ведь покину я тебя лишь на Садора и слепого Рагнира, и старух, промолвил Турин. Разве не говорил мой отец, что янаследник Хадора? Наследнику должно оставаться в доме Хадора и защищать его. Вот теперь и впрямь жалею я, что отдал свой нож!
Наследнику должно остаться, но он не может, возразила Морвен. Зато в один прекрасный день он, верно, вернется. Так ободрись же! Ежели станет совсем туго, я последую за тобоюколи смогу.
Как же ты отыщешь меня в глуши? промолвил Турин, и внезапно не сдержался и разрыдался в открытую.
Будешь плакать, так кое-кто другой тебя найдет прежде меня, отвечала Морвен. Я знаю, куда идешь ты, и ежели доберешься до места и там останешься, там и отыщу тебя, коли смогу. Ибо посылаю я тебя к королю Тинголу в Дориат. Разве не предпочел бы ты быть гостем короля, нежели рабом?
Не знаю, промолвил Турин. Я не знаю, что такое раб.
Вот я и отсылаю тебя, чтобы тебе не довелось о том узнать, отозвалась Морвен. И поставила она сына перед собою, и заглянула ему в глаза, словно пытаясь разгадать некую загадку. Тяжко, Турин, сын мой, проговорила она наконец. И тяжко не только тебе. Непросто мне в лихие дни решать, как бы поступить лучше. Но поступаю я так, как мнится мне правильным; иначе зачем бы мне расставаться с самым дорогим, что только у меня осталось?
Более они промеж себя о том не говорили, и горевал Турин, и не знал, что и думать. Поутру отправился он к Садору, который рубил дрова на растопку, дров же у них было мало, ибо в лес ныне выходить никто не решался. Опершись на костыль, поглядел Садор на парадное кресло Хурина, незаконченным задвинутое в угол.
Тоже пойдет на дрова, промолвил он. В наши дни не до жирубыть бы живу.
Не ломай его пока, попросил Турин. Может, отец еще вернется домойи порадуется, видя, что ты для него смастерил, пока его не было.
Ложные надежды опаснее страхов, отозвался Садор, и зимой нас не согреют. Он погладил резьбу на кресле и вздохнул. Зря время потратил, хотя по сердцу мне была работа, посетовал он. Но все такие вещи живут недолго, и радость созиданияединственный от них прок, сдается мне. А теперь верну-ка я тебе подарок.
Турин протянул рукуи тут же ее отдернул.
Дары забирать назад не подобает, сказал он.
Если вещь принадлежит мне, разве не волен я отдать ее, кому захочу?
Волен, отозвался Турин, кому угодно, кроме меня. А почему хочешь ты отдать нож?
Не надеюсь я боле воспользоваться им для достойного дела, промолвил Садор. Отныне не будет иной работы Лабадалу, кроме рабьей.
А что такое раб? спросил Турин.
Бывший человек, с которым обращаются, как со скотом, отвечал Садор. Кормят только того ради, что бы не сдох, не дают сдохнуть, чтоб работал, а работает он лишь из страха боли или смерти. А эти лиходеи, случается, убивают либо причиняют боль просто развлечения ради. Я слыхал, они отбирают тех, которые легки на ногу, и травят их собаками. Да они быстрее учатся у орков, нежели мыу Дивного Народа.
Теперь я понял, отозвался Турин.
Жаль, что приходится тебе понимать такое в твои годы, промолвил Садор, но, увидев странное выражение в лице Турина, спросил:И что ты понял?
Почему мать меня отсылает, отозвался Турин, и глаза его наполнились слезами.
А! откликнулся Садор и пробормотал про себя: «И зачем было мешкать так долго?» И, оборотясь к Турину, молвил:По мне, так плакать тут не о чем. Но не след тебе пересказывать замыслы твоей матери вслух Лабадалу или кому бы то ни было. Ныне все стены и ограды имеют уши, и владельцы тех ушей отнюдь не русоголовы.
Но должен же я поговорить хоть с кем-нибудь! воскликнул Турин. Я всегда тебе все рассказываю. Я не хочу тебя бросать, Лабадал. Не хочу покидать ни дома, ни матери.
Должно тебе понять ныне: ежели ты останешься, скоро придет конец Дому Хадора, промолвил старик. Лабадал не хочет, чтобы ты уходил; но Садор, слуга Хурина, порадуется, когда сын Хурина окажется недосягаем для восточан. Ну же, право, ничего тут не попишешь; придется расстаться. Может, хоть теперь возьмешь мой нож как прощальный дар?
Нет! откликнулся Хурин. Я ухожу к эльфам, к королю Дориататак говорит мать. Там мне, верно, не знать недостатка в таких вещах. А вот подарков я тебе присылать не смогу, Лабадал. Далеко я будуи совсем один. И Турин разрыдался; но сказал ему Садор:
Что такое? Где же сын Хурина? Не он ли мне обещался: «Я стану ратником эльфийского короля, как только подрасту»?
Тогда Турин сдержал слезы и молвил:
Хорошо же; если таковы были слова сына Хурина, должно ему сдержать ихи уйти. Но всякий раз, как говорю я, что сделаю то и это, в конечном счете все оборачивается иначе, нежели мне мнилось. Теперь уже не хочу я того. Впредь надо быть осмотрительнее в речах и не говорить лишнего.
Оно и впрямь к лучшему, согласился Лабадал. Сколь многие тому учат, сколь немногие тому следуют! Заглянуть в будущее нам не дано; так не будем же и пытаться. Дня сегодняшнего более чем достаточно.
И вот собрали Турина в путь, и распрощался он с матерью и тайно отбыл вместе с двумя спутниками. Но когда те велели Турину оглянуться на отчий дом, боль разлуки пронзила ему сердце словно меч, и воскликнул он:
Морвен, Морвен, когда же увижу я тебя снова?
Крик этот в лесистых холмах эхом долетел до Морвен, стоявшей на пороге, и стиснула она дверной косяк так, что из-под ногтей выступила кровь. То было первое горе Турина.
В начале следующего года Морвен родила дочь и нарекла ее Ниэнор, что означает Скорбь. Когда же появилась она на свет, Турин был уже далеко. Долгий путь изобиловал опасностями, ибо власть Моргота распространялась все шире; но проводниками при мальчике были Гетрон и Гритнир, чья молодость пришлась на времена Хадора, и хотя ныне они состарились, были они весьма отважны и хорошо знали тамошние земли: нередко доводилось им странствовать по Белерианду в былые дни. Так волею судьбы и благодаря собственной доблести перевалили они через Тенистые горы и спустились в долину Сириона, и вступили в лес Бретиль; и наконец, изможденные и усталые, достигли границ Дориата. Но там сбились они с пути и запутались в тенетах магии Королевы и плутали, не зная дороги, среди нехоженых чащ, пока не иссякли у них припасы. Едва не погибли они, поскольку зима с севера пришла холодная; но не столь легкая участь была уготована Турину. Нежданно-негаданно заслышали отчаявшиеся путники пение рога. В краях тех охотился Белег Могучий Лук: величайший из следопытов тех времен, неотлучно жил он на границах Дориата. Заслышав их крики, Белег поспешил к ним на помощь, и дал им еды и питья, и спросил, кто они и откуда, и преисполнился изумления и сострадания. С приязнью взглянул он на Турина, ибо тот унаследовал красоту матери и глаза отца, и был силен и крепок.
О какой же милости станешь просить ты короля Тингола? спросил Белег мальчика.
Хотел бы я стать одним из его рыцарей и биться с Морготом, и отомстить за отца, отвечал Турин.