Астре чувствовал боль Рори, испуг Сиины, ярость щербатого главаря. Он не мог отделиться от них и снова стать собой. Иремил предупреждал. Он предупреждал.
Эй, брат.
Илан, приподнявшись на лавке, потряс калеку, но в пустые глаза не вернулась жизнь. Астре боролся с собой, пытался найти путь назад. Кругом вязкие стены, а оних часть. Нужно было искать якоря. Так учил Иремил. Вспомнить самое важное. Лица, прикосновения.
Астре!
Кричала Сиина. Калека вспомнил её шрамы и соломенные волосы. Он ухватился за голос сестры и почувствовал холод. Неприятно. Тесно. Это его тело. Маленькое, замёрзшее. Такое неуютное. Глаза жгло. Астре часто заморгал и огляделся. Рори лежал неподалёку. Он через силу улыбался ревущей над ним Яни.
Чернодень медленно подходил к концу. Сиина металась между ранеными. Илану стало хуже, его лихорадило. Рори кое-как держался и успокаивал всех, что на нём заживает, как на собаке. Побитые головорезы лечили себя сами. Не доверяли порченой. Брезговали. Боялись.
Закончив работу, Сиина устало опустилась на лавку. К ней, всхлипывая, прижалась Бусинка. С другой стороны придвинулся Дорри. Сиина обняла обоих и обречённо вздохнула. На плечи опустилась такая тяжесть, словно она держала на себе все тревоги мира. Глаза сами собой закрылись, но стоило прикорнуть, как бесстрашная Яни отправилась на кухню и громко попросила разрешения дать Генхарду воды. Сиина встрепенулась, подскочила. Астре удержал её за плечо.
Всё хорошо, сказал он. Ей позволят.
Ей и правда позволили.
Яни зачерпнула воды в ковш, подошла к притихшему Генхарду и сначала пнула, а потом приподняла и помогла напиться.
Ты дурак, сказала она, обмакивая рукав и протирая окровавленное лицо паренька. Но мне тебя всё равно жалко. Ты противней, чем таракан. И жалко мне тебя меньше, чем таракана. Но пей уж так и быть.
Сиина беззвучно рассмеялась.
И чего мы такие родились? Даже врагов своих жалеем. Как тут выжить?
Она прошептала это с досадой, но Астре почувствовал расцветшую внутри сестры гордость за Яни.
А наутро оказалось, что весь чернодень шёл снег. Вокруг дома высились рыхлые сугробы. Зима застала северян врасплох. Никто не видел, как она рассыпала по веткам белые горсти. Лишала зелени последние листья. Прикрывала грязь мира тонким серебристым платком.
Астре думал, что их просто убьют где-нибудь на ближайшей площади, но у головорезов были другие планы. Они решили переправить добычу на главный остров Большой косыВалаар, где за порченых была назначена самая высокая цена.
Сиина одела детей во всё, что нашлось в доме. По советам Илана сколотили подобие саней для перевозки раненых. Потом пробирались по сугробам к хлеву на окраине деревни. Туда прикатили крытую повозку, в которой ехали до порта. Это были дни холода, темноты и тряски. Илану становилось то лучше, то хуже. Щербатый сказал, что избавится от него, если совсем не жилец.
Путешествие по морю проходило в темноте и опиумном забытьи. Млечный маковый сок притуплял чувство голода и страха, гасил боль. Благодаря ему Сиина и Бусинка не сошли с ума от предчувствий, а Илан и Рори не корчились от боли. Дремота, пропитанная душной вонью, стала для них спасением.
Астре просыпался и засыпал с тошнотой. От качки мерещилось, что отец снова несёт его к ущелью в тесном куле. Но даже из такого кошмара не хотелось возвращаться в реальность. Пленников опаивали постоянно, чтобы вели себя тихо, не просили еды лишний раз. Пока их везли в порт, это было не так важно, но на судне, когда бочки с детьми заперли в одной из комнатушек товарного отсека, любой визит в трюм мог вызвать подозрение. Щербатый велел оставить порченым мешок сухарей, бочку воды и пару бурдюков, заполненных дурманным зельем. Потом торговцы по традиции забили дверь наглухо, и до прибытия в порт Валаара пленников никто не навещал.
Головорезы сильно рисковали, решив продать их в столице. Согласно закону, проклятых запрещалось брать на судна. Это считалось дурным знаком, призывающим штормы.
Выбравшись из укрытий и улёгшись кто гдена тюках, грудах мешков, воняющих рыбой, старых ящиках и верёвках, дети передавали друг другу забытьё. Глотали через силу, заедали сухарями и снова спали. Когда опий стал заканчиваться, старшие отказались от него в пользу раненых. Часы коротали за тихими, едва слышными разговорами. Никто не заикался о предстоящей казни или суде. Вспоминали прошлое. Хорошие моменты, тёплые вечера, Иремила. Делились секретами, которые берегли до последнего.
Уже близ Валаара Сиина, повинуясь предчувствию, велела всем возвращаться в бочки. До того щербатый предупреждал, чтобы прятались, если за дверью раздастся шум. И в самом деле, не успели пленники вернуться на места, как снаружи послышался топот, громкие голоса и ругань. Спустя четверть часа гвозди из досок оказались вынуты, и в товарный отсек ввалились торговцы. Каждый отправился в свою временно выкупленную комнатушку. Кто-то бранился, мол, идут не по очереди. За перегородками бурно шла проверка ящиков, сундуков, мешков. Смотрели, не пропало ли чего, трясли счетовода за обман и чуть не убили, узнав, что он приписал себе десять локтей ценного сукна. Головорезы вели себя тихо и сдержанно, только сквозь зубы ругались на вонь. Дети давно принюхались, но тем, кто только что вошёл в их обитель, яростно ударили в нос едкие запахи рвоты, мочи, тухлой рыбы.
Потом бочки выкатили на палубу, и болезненная карусель длилась до самого берега. Там товар погрузили то ли на телеги, то ли в крытые повозки и повезли прямиком в столицу. Руки дрожали от усталости. Пришлось собрать все силы, упираясь ими в стенки, иначе синяков и ушибов было не избежать. Но никто не пискнул и не выдал себя. Безногий в который раз удивился терпению братьев и сестёр.
* * *
Астре велел всем успокоиться и не бояться. Мысли Сиины стали вялыми, как осенние мухи. Даже хорошо, что всё вот так заканчивалось. Говорят, чёрное солнце сжигает за один вдох. Потом ветер смешает останки тел и унесёт далеко-далеко. Туда, где не обидят, не заморят голодом, не заставят страдать.
Каково быть прахом? Его кружат хороводы вихрей, а капли дождя прибивают к земле. Подошвы втаптывают в грязь, но ветер вновь поднимает к небу. И не больно. Ни чуточки не больно и не страшно. Сиина верилавсё будет хорошо, нужно только пережить короткую, неприятную вспышку.
Астре сказал, что на суде лучше признаться сразу. Иначе последуют пытки, после которых, со слов Иремила, даже не порченые признавали себя таковыми. Но никто и не думал возражать. Всё и так было ясно.
Темнота не менялась, зато стало куда теплее. Пепельный седел от снега в то время как Валааром правила осень. Сиина родилась в деревеньке на северном Улуме, подпиравшем лезвие Большой косы. Там холода приходили уже на девятый трид. Сейчас шёл тринадцатый, последний в году, но главный остров архипелага и не думал встречать зиму.
Ночами, когда пленников ненадолго выпускали из деревянных тюрем размять ноги и справить нужду, она во все глаза осматривала окрестности. Вокруг простирались поля и каменистые пустоши. Долины в низинах рек скрывало дыхание туманов. Иногда вдалеке виднелись горные хребты. Сиина хотела запомнить всё. Перед смертью она надеялась оставить в памяти как можно больше приятных образов.
К столицесерому, сродни глине, городу Рахма, названному в честь отца императора, добрались на шестой день. Даже издали было видно, что большинство домов в нём каменные. Тусклые, неприглядные постройки из известняка и песчаника создавали разительный контраст с мраморным дворцом Валаария. Он возвышался над Рахмой, горделивый и пышный, словно богач, взирающий на распростёртую у ног толпу нищих.
После привала Сиина снова оказалась в повозке, где могла только слушать. В какой-то миг топот копыт и стук колёс заглушили шум потока. Это бурная Лейхо несла воды к Медвежьему морю. Неугомонная, резвая как девчонка, она спотыкалась о пороги и падала с обрывов. Сочась через щели, прокладывала путь меж скал. Раскидывала по сторонам притоки, делясь благодатной влагой с землями близ столицы.
Вскоре мягкая поступь сменилась цоканьем. Сиина поняла, что проезжают по мосту. Главные ворота были уже близко. Она услышала гомон толпы, звяканье, ругань, вскрики. Люди шумели так отчаянно, будто от этого зависела их жизнь. Пленники в тюрьмах-бочках испуганно молчали. Сиина сжалась от предчувствий, пока ещё слабых, но настойчивых. Убеждение Астре теряло силу.