Однако, прибавил Саддара, подталкивая Конана к арке с ликами веселого и похотливого Трота, если ты, грозный витязь, захочешь поднести нам кувшинчик брандапросто так, в знак уважениямы не откажемся. Верно, почтенный Мир-Хаммад?
Верно, согласился тучный купец, переглядываясь с тощим. Тем более, что в кабаках этого гостеприимного города кувшинчик бранда стоит сущий пустякодну монету серебром.
Они проследовали под аркой и очутились в просторном внутреннем дворе, обнесенном поверх галереей с комнатами для постояльцев. В середине же двора находился круглый и мелкий бассейн, в коем плескались два десятка девушек, совершенно нагих и весьма приятных на вид; еще столько же сидели на коленях гостей, и одежды на них было не больше, чем на купальщицах. Бассейн окружали лавки да столы, за которыми уместилась бы сотня человек. Тут и было не меньше сотни, но хозяин «Веселого Трота», подскочивший к Саддаре, вмиг нашел свободное место, да еще из самых лучших, поближе к бассейну, откуда девушек можно было разглядеть во всех подробностях. Тощий купец, косясь на Конана, что-то прошептал кабатчику, и на столе тут же возникли тонкогорлые стеклянные кувшины с золотистым брандом, блюдо с жареной птицей и мягкие лепешкикаждая толщиной в двапальца. Затем принесли огромную миску с дымящейся лапшой, щедро приправленной перцем, хаббатейское блюдо, знаменитое во всех землях вкруг Вилайета.
Кром! произнес Конан, перемигнувшись с черноглазой красоткой в бассейне, по видутуранкой. Хорошо нас тут принимают!
Не нас, а тебя, возразил Саддара, кивнув на кабатчика и двух его слуг, тащивших подносы с фруктами, чашу для омовения и другой сосуд, в котором дымился варенный в молоке барашек, тоже из особых хаббатейских блюд. Так встречают тебя, ибо я сказал хозяину, что он удостоился посещения славного воина, сражавшегося во всех странах мира и положившего врагов без числа и меры. А воинов в Хаббе почитают.
Прах и пепел! Я вижу, тут живут неглупые люди! Конан вновь подмигнул черноглазой, подумав, что в этих приятных краях можно было бы и задержаться. Куда денется Наставник, обучающий слуг Митры? Никуда! Как сидел он в своих гирканских горах сотню лет, так и будет в них сидеть; а значит, к чему проявлять торопливость?
Хозяин, подобострастно кланяясь, расставил на столе кубки; сосуд Конана был втрое больше, чем у купцов. Саддара бросил кабатчику мешочек с серебром, и тот поймал его на лету. Засим золотистый бранд хлынул в чаши.
Опрокинув напиток в глотку, киммериец крякнул; это хаббатейское зелье было ароматным и жгучим, как расплавленный огонь. Казалось, солнце, глаз пресветлого Митры, уронило в стеклянный кувшин свою слезу, чтобы одарить удовольствием смертных, приобщив их к божественной благодати. Конан тут же ее ощутил: в голове у него слегка зашумело, а в желудке разлилось приятное тепло.
Мир-Хаммад, выхлебав свой кубок, одобрительно произнес:
Не финиковое вино, однако! Клянусь милостью Ормазда, ничего крепче я в жизни не пивал!
И я, согласился Саддара и цокнул языком. Ни аквилонское, ни барахтанское, ни офирское не сравнятся с этим божественным напитком! Ну, а кислое стигийское
Моча черного верблюда, закончил Конан и снова подставил свою чашу. Они выпили по второй. Конан закусил наперченной лапшой и вытер брызнувшие из глаз слезы.
Говорят, сказал Мир-Хаммад, обгладывая цыпленка, что в Ванахейме либо Асгарде научились варить пьяное зелье из меда и пшена, называемое Кровью Нергала. И еще я слышал, что не уступает оно по крепости хаббатейскому бранду, только отвратительно на вкускак и прочие напитки ванахеймских дикарей.
Враки, киммериец покачал головой, внимательно изучая содержимое бассейна. Черноглазая туранка призывно улыбалась ему, но он не спешил: в этом лягушатнике было из чего выбирать. К примеру, вон та, светловолосая, с полными грудями и гибким станом Она напомнила киммерийцу Зийну, дочь рыцаря из Пуантена, замерзшую во время полярной пурги. К ней Конан питал самые лучшие чувства, и потому светловолосая, плескавшаяся в бассейне, заслуживала самого пристального внимания.
Но Мир-Хаммад прервал его раздумья.
Враки? Почему враки? спросил он, вычесывая из бороды птичьи кости.
Потому что в Ванахейме и Асгарде варят только черное вонючее пиво, объяснил Конан. Меду же у них отродясь не бывало, ведь в тех краях вместо пчел одни комары. Я там бывал, знаю!
Неужели они не пьют вина? с непритворным ужасом спросил Саддара.
Пьют, еще как пьют, клянусь Кромом! Хлещут! Да только у ваниров и асов все вино краденое, взятое во время набегов в Аквилонии, Немедии или Зингаре. И мед оттуда же Кроме пива, эти рыжие шакалы делают брагу, но она будет послабей бранда.
Подняв свой кубок, Конан с удовольствием добавил топлива в костер, бушевавший у него в животе. Кабатчик, заметив, что блюдо с птицей опустело и гости уже взялись за барашка и лапшу, повел бровью, и перед киммерийцем возник поднос с запеченными осетрами. Эти огромные рыбины, таявшие во рту, водились в реке Запорожке, впадавшей в Вилайет южнее Хаббы, и были редкостным деликатесом, достойным стола владык. Конан, поспешно расправившись с барашком, принялся за осетров, не забывая орошать пишу глотками золотистого бранда. Этот напиток нравился ему все больше и больше.
Скажи, славный воин, спросил Мир-Хаммад, обгладывая рыбью спинку, а почему ты назвал ваниров рыжими шакалами?
Так они рыжие и есть, ухмыльнулся Конан. Все рыжие во-он как та красотка! Он ткнул осетровым хвостом в одну из девушек в бассейнезеленоглазую, с огненными волосами. Она ему тоже кого-то напоминала; но вот кого, он уже припомнить не мог.
Пир продолжался. Конан опрокидывал кубок за кубком, а прочие гости «Веселого Трота», смуглые лупоглазые местные жители да заезжие купцы, следили за синеглазым великаном в почтительном изумлении и тихо перешептывались, что-то подсчитывая на пальцахне то число опустошенных блюд, не то количество выпитых чаш. Похоже, хоть хаббатейцы, почитавшие воинскую доблесть, и повидали в своем портовом городе много всяких богатырей, но такие, как этот киммериец, все же являлись редкостью. Он не только ел и пил за троих, но мог, не сходя с места, справиться с тремя, а то и с четырьмя бойцами на выбор. Кулаки у него были как молоты, плечишире лавки, а два длинных клинка в потертых ножнах за спиной явно служили не для украшения.
Что же касается Конана, то он на взгляды посетителей внимания не обращал, а все посматривал на девушек, плескавшихся в бассейне. Сейчас, после обильных возлияний, они казались киммерийцу стайкой юрких рыбешек, покрытых золотистой и серебряной чешуей, с глазами, отливавшими изумрудом, сапфиром и загадочным мерцанием обсидиана. Золотыми были южные смуглянки, а кожа северных красавиц сияла живым и теплым серебром. Конан никак не мог решить, кого же он выберет на ночь, дабы не прозябать на мягких коврах в одиночестве. И черноглазая, и светловолосая нежно улыбались ему, но остальные выглядели совсем не хуже. Например, та рыженькая и белотелая, похожая на северянку с ванахеймских равнин
Тут он обнаружил, что бранд кончился.
Б-будем пить ещ-ще? спросил Саддара заплетавшимся языком.
Б-будем, подтвердил Конан и, заметив, что купец потянулся к поясу, махнул рукой. Н-нет! Теперь м-моя очередь! Он выудил три больших монеты доброго туранского серебра, позвенел ими в кулаке и швырнул кабатчику:Т-тащи выпивку! На все! Трр-ри кувшина!
Их Конан одолел почти в одиночестве, ибо туранцы сомлели, хоть на долю их пришлась пятая того, что выпил киммериец. Мир-Хаммад, озирая девушек в бассейне, расправил неверными руками бороду и сообщил:
Бее-дняя-жки! Он-ни совсем зам-мерзли!
Нчго пробормотал Саддара. Нчго м-мы их согреем
Спр-вавим-сся ли? усомнился Мир-Хаммад. Ихд-двадцать, а н-настрое
Стыы-дно! заявил Сандара. Сстыы-дно смн-ваться! У т-тебя же болш-шой оп-пыт гарр-рем воем восм-ндцат жн-щин
Н-но я не сп-плю со всеми одновр-менно!
Они начали пререкаться, а Конан встал, подмигнул девушкам, сгреб одной рукой свои мечи, а другой выудил из бассейна черноволосую. Подскочившему хозяину «Веселого Трота» он приказал:
Прр-води меня наверх! И прр-ришли еще эту и эту! Он ткнул пальцем в рыженькую и светловолосую.