Это то, что ты стал бы писать, если бы понимал, что для тебя хорошо, а что плохо.
Я приверженец классической школы, сказал молодой человек и указал на книжную полку с образцами бессмертной классики. «Удольфские тайны», «Замок Отранто», «Рукопись, найденная в Сарагосе», «Монах» и так далее. Это литература.
Никогда, сказал ворон. Отныне и впредь молодой человек не слышал от него ни единого слова. Ворон сорвался с бюста, расправил крылья и вылетел из кабинета в темноту, что ждала за распахнутой дверью.
Молодой человек зябко повел плечами. Потом перебрал в уме стандартные темы фэнтези: автомобили, игра на бирже, сезонные транспортные билеты, домохозяйки и полицейские, советы психологов и реклама моющих средств, подоходный налог, дешевые рестораны, глянцевые журналы, кредитные карточки, уличные фонари и компьютеры
Да, чистой воды эскапизм, сказал он вслух. Но не это ли главное стремление человекапорыв к свободе, тяга избегнуть обыденности?
Молодой человек вернулся к столу, собрал страницы незаконченного романа и бесцеремонно уронил в нижний ящик, к пожелтевшим старинным картам, таинственным завещаниям и документам, подписанным кровью. Пыль взметнулась потревоженным облаком, молодой человек закашлялся.
Он взял новое перо, заострил перочинным ножом. Пять умелых ударови у него имеется стило. Он окунул кончик пера в чернильницу. И снова начал писать:
VIII
Амелия Эрншоу поместила два ломтика хлеба с отрубями в тостер и толкнула их вниз. Таймер настроила на «сильно поджаристый», как любит Джордж. Сама Амелия любила чуть подрумяненные тосты. И ей больше нравился белый хлеб, пусть в нем и нет витаминов. Она уже лет десять не ела белого хлеба.
Джордж сидел за столом и читал газету. Он даже не посмотрел на Амелию. Он никогда на нее не смотрит.
«Я его ненавижу, подумала она, и это простое превращение эмоций в слова несказанно ее удивило. Я его ненавижу. Звучало, как песня. Я ненавижу его за поджаристые тосты, за лысину, за то, что он домогается девушек в офисе, молоденьких девочек, только-только из школы, они смеются над ним у него за спиной, и за то, что он не замечает меня, когда не хочет, чтобы я ему докучала, и за то, как он говорит: «Что, дорогая?», когда я задаю простой вопрос, как будто он давным-давно забыл мое имя. Как будто он забыл, что у меня вообще есть имя».
Тебе яйца всмятку или вкрутую? спросила она.
Что, дорогая?
Джордж Эрншоу был нежно привязан к женеон бы искренне удивился, если б узнал, что Амелия его ненавидит. Он относился к ней так жеи с тем же эмоциональным зарядом, как ко всему, что имелось в доме уже десять лет и по-прежнему исправно работало. Например, телевизор. Или газонокосилка. Он думал, что это любовь.
Знаешь, нам все-таки надо сходить на какую-нибудь демонстрацию. Он постучал пальцем по газетному развороту. Показать, что нам не все равно. А, дорогая?
Тостер пискнул, сообщая, что тосты готовы. Однако наружу выскочил только один поджаристый ломтик. Амелия взяла нож и достала второй, поломавшийся. Тостер им подарил на свадьбу ее дядя Джек. Скоро придется покупать новыйили жарить тосты на гриле, как делала мама.
Джордж? Тебе яйца всмятку или вкрутую? спросила Амелия очень тихо, и что-то в ее голосе заставило Джорджа оторваться от газеты.
Как тебе больше нравится, дорогая, ласково ответил он и так и не поняло чем потом сообщил всем и каждому на работе, почему она застыла с тостом в руке и почему вдруг расплакалась.
IX
Перо выводило скрип-скрип по бумаге, молодой человек погрузился в работу. Глаза горели, по лицу шныряла довольная улыбка.
Он был в восторге.
Странные твари скреблись и шуршали в стенной обшивке, но он их не слышал.
В чердачной комнате выла, стенала и гремела цепями тетя Агата. Потусторонний хохот летел сквозь ночь из руин аббатства: разрывал темноту, вздымался волнами маниакального веселья. В темном лесу за домом метались нескладные бесформенные существа, и в ночи от них в страхе бежали молодые женщины с волосами цвета воронова крыла.
Поклянись! сказал Тумз, дворецкий, обращаясь к смелой девчонке, что выдавала себя за горничную. Поклянись мне, Этель, поклянись жизнью своей, что не расскажешь о том, что я тебе поведаю, ни единой живой душе
В окнах маячили лица и слова, начертанные кровью; одинокий вампир в глубинах склепа навис над чем-то, прежде, вероятно, живым; молния вспорола чернейшую ночь мимолетным изломом света; безликие твари бродили по миру; все шло как должно.
Песчинки воспоминаний
The Flints of Memory Lane. © Перевод Н. Гордеевой, 2007.
Я люблю, чтобы из всего получалась история.
Однако из реальности истории выходят редко, и вторжения странности в реальность тоже в истории не складываются. У них не бывает пристойного финала. Описывать странноеэто как рассказывать сны: можно пересказать, что происходило во сне, но попробуй словами передать эмоцию и то, как сон окрашивает потом целый день.
В детстве я верил, что есть места, где водятся призраки, заброшенные дома и безлюдные пустыри, которые сильно меня пугали. Я решил их избегать, и потому, когда мои сестры рассказывали вполне убедительные истории о странных фигурах, мелькавших в окнах пустых домов, мне было нечего сообщить о призраках. И по сей день нечего.
Вот моя история о призраках, причем совершенно неубедительная.
Мне было пятнадцать.
Мы жили в новом доме, построенном в саду старого. Я по-прежнему скучал по прежнему домубольшому старинному особняку. Наша семья занимала полдома. Соседи продали свою половину застройщикамну, и отец продал нашу.
Это было в Суссексе, в городе, через который проходит нулевой меридиан: я жил в Восточном полушарии, а школа была в Западном.
Старый дом был хранилищем странных вещей: кусков блестящего мрамора и стеклянных шариков с жидкой ртутью, дверей, за которыми были кирпичные стены; загадочных игрушек; старых вещей и вещей позабытых.
Говорят, в моем домевикторианской кирпичной громадине посреди Америкиводятся призраки. Немногие решаются в одиночестве там заночеватьмоя помощница рассказывала, как это было с ней: о фарфоровой музыкальной шкатулке, что принималась играть среди ночи, о явственном ощущении, будто за тобой наблюдают. И другие, если ночевали там одни, говорили что-то похожее.
Со мной таких неприятностей в доме не приключалось, но с другой стороны, я никогда не ночевал в нем один. И как-то не уверен, что захочу провести такой эксперимент.
Когда я дома, призраков нет, как-то ответил я, когда меня спросили, водятся ли в доме призраки.
Может, ты сам и есть призрак? предположил кто-то, но я сильно сомневаюсь. Если в доме и живет привидение, оно существо запуганное и робкое, боится нас больше, чем мы его.
Но я говорил о старом доме, который продали и сломали (больно было смотреть, как он опустел, невыносимо видеть, как его сносят бульдозерами; сердце мое осталось в том доме, и даже сейчас по ночам, засыпая, я слышу, как ветер вздыхает в ветвях рябины за окном моей спальни двадцать пять лет назад). Мы переехали в новый дом, построенный, как я уже говорил, в саду, где раньше был старый, и прожили там несколько лет.
А дом наш стоял на извилистой улочке, покрытой песчаником, вокруг деревья и лугав общем, посреди чистого поля. Сейчас эту улочку наверняка заасфальтировали, а луга превратились в бесконечный жилой комплекс. Можно съездить и проверить. Но я не еду.
Мне было пятнадцать, я был тощ и неуклюж, я отчаянно хотел быть крутым. Был вечер, осенний вечер.
Возле дома стоял фонарьего установили, когда построили новый дом, и смотрелся он нелепо, как фонарь в историях про Нарнию. Натриевый фонарь, он горел желтым, и свет смывал остальные цвета, все окрашивая желтым и черным.
Она не была моей девушкой (моя девушка жила в Кройдоне, куда я ходил в школу, сероглазая блондинка невероятной красоты, сама удивляласькак часто мне сообщала, отчего стала встречаться со мной), мы просто дружили, и она жила в десяти минутах ходьбы, за полями, в старой части города.
Я хотел зайти к ней, послушать музыку, посидеть и поговорить.