Офелла становится, словно девочка, которую впервые привели в магазин игрушек, когда видит, как пошатываются радужные пирамидки фруктового желе, как возвышается торт, покрытый шоколадной глазурью и сахарными жемчужинами, как сияют бока фруктов, и гребни взбитых сливок, как барашки на вершинах волн, украшают ягоды.
Я просто обожаю сладости, говорит она, а потом прижимает руку ко рту, словно у нее вырвалось нечто неприличное. Юстиниан смеется, но я толкаю его ногой под столом. Получается, правда, что задеваю и Атилию, так что она бросает на меня испепеляющий взгляд, ожог от которого мне приходится тушить мороженым. Мороженое вкусное, шоколадное, так что, в конце концов, оно того стоило.
Мама говорит:
Сладости, это чудесно, дорогая. В мире не так много вещей, способных с ними сравниться.
Офелла как будто даже напугана тем, что к ней обращается императрица, и мама вдруг говорит вещь личную, которую в другой обстановке никогда бы не произнесла.
Я знала твоих родителей, говорит мама. Голос у нее становится задумчивый и нежный, таким она обычно говорит только со мной или Атилией. Твоя мама была младше тебя, когда мы с ней познакомились. Она была чудесной, очень непосредственной, и многому меня научила.
Я тоже ее знал, говорит папа. Она жила здесь некоторое время, с нами.
Да, говорит Офелла, и впервые за вечер она кажется очень спокойной. Мама говорила мне о вас обоих. Я, если честно, считала, что она выдумывает. Вы были героями моего детства. Это удивительно, как будто я увидела персонажей из сказки.
И, испугавшись своей откровенности, Офелла принимается разделывать на полосы радужное желе в тарелке.
Тогда, говорит папа. Тебе совершенно не нужно стесняться нас. Мы старые друзья твоей мамы, чьи приглашения на праздники она упорно игнорировала почти десяток лет.
Потому что они выглядели жутко, Аэций, говорит мама
Я просто писал, что знаю, где они живут и хочу их увидеть.
Да, говорит Офелла. Из-за этого нам пришлось несколько раз сменить место жительства.
И тогда они все втроем смеются, и я думаю, как же удивительно, что Офеллу связывает с моими родителями мне незнакомое прошлое. Удивительно и чудесно, как могут быть переплетены человеческие судьбы, словно гирлянды у меня над головой. Они мигают разноцветными огоньками, цепляются друг за друга сосудами проводов и делают мир чуточку ярче.
Пахнет сладким, льется и меняется хорошо подобранная музыка, а столовая кажется непривычно теплой, как место, где никогда-никогда прежде не умирали люди, и все так отчаянно и удивительно живы, что ничего нет лучше на свете.
За окном осень становится дикой, гнет к земле кусты в саду, сдирает с них умирающие цветы и, кажется, еще чуть-чуть, и ветер сдует с неба саму луну, как воздушный шарик.
Но здесь, среди моей семьи и друзей, хорошо совершенно невероятно, и я вспоминаю, как обычно говорит мама.
В такие моменты, говорит она, понимаешь, зачем ты появился на свет.
Атилия сказала мне пару часов назад, что столовая выглядит нелепо. Это потому, что я сам ее украшал, сам развешивал гирлянды, ведь у нас праздник, сам вешал воздушные шарики, потому что все мы радуемся, что папа снова здесь. Мне кажется, что все вокруг стало таким уютным, как на детском рисунке, где маленькие люди изображают свою большую семью. Я даже решаю, что и гирлянды мне нравятся, хотя висят криво, а мигают через раз, потому что слишком уж их много.
Офелла говорит, вдруг принимаясь водить ложкой по краю тарелки:
Мама сказала передать, что ей ужасно жаль. И что она просит прощения.
Папа и мама переглядываются, потом качают головами.
Мы на нее злимся, говорит папа.
Ни минуты не злились, говорит мама.
Нет, минуту мы злились абсолютно точно.
Так говорят, мой милый, когда продолжительность чего-то так минимальна, что не имеет значения.
Это погрешность. Мне так не нравится.
А я боялся, что больше никогда не увижу, какие они смешные вместе. Мне кажется, что Офелла, Ниса и Юстиниан правда им нравятся. Обычно мама и папа позволяют себе быть такими только при мне и Атилии.
Кстати, говорит Юстиниан. Офелла мечтала остаться здесь на ночь, если мы засидимся.
Офелла издает звук средний между смехом и писком, затем говорит:
Он просто шутит.
Взгляд у нее такой, будто сейчас она воткнет в Юстиниана вилку, но все обходится без насилия.
Конечно, говорит мама. Мы с радостью примем тебя на ночь, я велю приготовить тебе комнату.
Я исполнил твою мечту, а ты хочешь воткнуть это мне в сердце! говорит Юстиниан. Без меня бы ты не решилась, правда?
Я смотрю на лезвие ножа, в котором тонут огоньки гирлянды, как синие, красные и желтые звезды на металлическом небосводе. Так красиво, что можно вечно любоваться. Мне кажется, я могу совсем ничего не говорить, просто слушать. Ниса улыбается, а потом вдруг становится грустная. Может быть, скучает по своим родителями. Я беру ее холодную руку, и она смотрит на меня, в глазах у нее сосуды, давно наполненные только моей кровью.
От света гирлянд белки ее глаз кажутся изменчивыми, то радужными, то синеватыми и темными. Ниса ничего не говорит, но глаза у нее веселеют. Тогда я понимаю, что ей одиноко без собственных родителей. Она вправду скучает.
Домсамое лучшее место, и когда твой дом за морями, накатывает тоска. Я хочу, чтобы она поняла, что и здесь ее место, потому что мы друзья. Ниса начинает качаться на стуле с видом самоуверенным и вызывающим, будто ничто на свете не может ее задеть. Я придерживаю спинку ее стула, потому, что не хочу, чтобы она упала, да еще в таком настроении.
Когда всем достается по первому кусочку торта, а у меня во рту сладко и прекрасно от сливочной помадки с патокой, папа поднимается и говорит:
Раз уж все попробовали торт, и я никого ни от чего не отвлекаю, пришло время сказать скучные слова благодарности. Вы сможете это перетерпеть?
Самое смешное в папе то, что он всегда спрашивает странные вещи очень серьезным тоном, как будто вправду нет ничего важнее ответов на вопросы, на которые неловко отвечать.
Да, говорит папа, так и не дождавшись ответов. Я приму и молчаливое согласие. Я хочу сказать, что вы смелые молодые люди, и мне повезло, что у моего сына есть такие друзья, а у меня самого такой сын. Это чудесное совпадение позволило мне продолжить жить на этой земле. Без сомнения, это лучший подарок на свете. И за него мне совершенно нечем вам отплатить. Все, что я могу дать вам, это деньги, а деньги, как известно, не приносят счастья сами по себе. Но, уверен, вы сумеете распорядиться ими правильно, а это значит в свое удовольствие. Вы же подарили мне настоящее счастье, счастье быть со своей семьей и делать то, во что я верю. Спасибо вам, друзья.
А большие деньги? спрашивает Ниса. Папа улыбается, потом пожимает плечами:
Эквивалентные полному курсу обучения в государственном университете на факультете медицинской техники.
Офелла снова издает этот странный писк, будто у нее в груди сидит резиновая игрушка. Только теперь звук кажется пронзительнее и отчаяннее.
Прошу прощения, Ниса и Марциан, что и ваши чеки снабдил этим пояснением. Ты слишком изменчив и непостоянен, а ты довольно загадочна, поэтому я не мог придумать, что записать в графе "назначение", а там ведь нужно что-нибудь записать. Никогда не могу оставить пустую графу, это основная причина моих проблем с документами.
Ниса склоняется ко мне и шепчет с восторгом:
Ты представляешь, сколько вещей можно купить?
Юстиниан говорит:
Пожалуй, куплю подлинник какой-нибудь культурно значимой картины и прилюдно ее сожгу.
Папа говорит:
Да, я мог бы догадаться. Стоило это и записать.
Я люблю, как папа говорит. Когда он не с народом, голос у него тихий, сдержанный, словно бы и лишенной всякой силы. Вся она хранится в потенциале где-то у него внутри, готовая выплеснуться, когда ему будет нужно. Он словно бережет ее или боится использовать не по назначению, оттого кажется потерянным и задумчивым, как доброе привидение. Он строгий правитель и может быть очень жестоким, но иногда мне кажется, что добрее него никого на свете нет, хотя большинство принцепсов и преторианцев так не думает.