Готово, Тингали закашлялась и с трудом распрямила плечи. Можно ослаблять нитку.
Сперва спустимся. Прошлый раз нас едва не разбросало в разные стороны, когда ты выпорола старую стяжку, помнишь? быстро шепнул Ким. Подхватил сестру на руки и пошел вниз по узкой неверной тропке. Только там-то был лес Там я мог помочь.
Выр сбежал по камням напрямки, с обычной для себя отчаянностью существа очень и очень молодого, уверенного: осторожность опасно похожа на трусость. Ким слышал, щупая камни и двигаясь без спешки, как под скалой в два голоса Хола отчитывают Ларна и Марница. И вовсе не трусость упоминают, как пару к осторожности, но противопоставляют им глупую лихость и «младенческую глупость». Хол молчит, виновато сопит и пьёт из фляги воду. Какой там азарт! На вершине он просто пересох Кажется, Ларна первым сообразил: скрипнула кожа сумок. Запахло маслом, смешанным с травами.
Уже лучше, шепнул голос Хола. Спасибо. Совсем сухое море, да. Море, где не могут жить выры. Страшно мне тут. Душа сохнет.
Пойдем на юг, скоро ветер задышит солью, пообещал Ларна. Ты потерпи. Мы умнее станем, здесь ночами надо двигаться, а днем отдыхать в тени. Я подумаю, как ловчее приспособиться.
У основания тропки переминался Клык. Ждал. Принял Тингали на спину и зашагал к лагерю, подставляя крыло для Кима: держись, я вижу, все вы устали Марница, помнившая прошлый случай с выпариванием нити на кривой короткой дороге, сама догадалась привести вьючных страфов, нагруженных по-походному. Все встали в тесный круг, Ларна снял Тингали со спины Клыка, но не отпустил. Ким обнял панцирь Хола и вцепился в руку Марницы.
Можно, решилась и скомандовала сама себе Тингали.
Можно, отозвался Хол.
Канва хрустнула и заскрипела, это было ощутимо даже не для слуха, а для чего-то глубокого, нутряного. По спинам вечерним холодком, небывалым в жаре пустошей, пробежал страх. Мир колыхнулся, растягиваясь и теряя привычную свою прочность. Первая волна перемен породила вторую, зримую и несомненную: загудел камень под ногами, ветер закрутил высокие и тёмные вьюны пыли, повёл их танцующий круговой хоровод всё шире, во мрак ночи, за пределы поля зрения.
Одна за другой, словно являющиеся из-под сдернутой ткани, засияли настоящей своей яркостью звезды. Снова дрогнула пустошь, волна зыби, гонящей крупные песчаные валы, прокатилась, зло и резко ударила в щит прикрывающих путников скал. Ветер стих, чтобы взорваться воем и свистом. Только-только очистившееся небо потемнело, гася светляки звезд.
Прошлый раз был дождь, с надеждой припомнила Тингали.
Дождь восхитился выр.
Сине-серебряная многохвостая молния ударила в песок, яростно заплясала на вершинах скал. Один из её изломанных хлыстов оказался так близко, что волосы встали дыбом и затрещали.
И снова упала темная тишина. Тягостная, выжидательная. Никто не решился шевельнуться, отпустить сплетенных рук, хотя каждый надеялся: худшее позади.
Вторая молния осветила космы туч, стало видно: их не так уж много, сушь не желает сдаваться. Упали тяжёлые капли, зашумели всё гуще, их звук наполнил чашу сухого моря. Дождь оказался коротким, он не промочил песка, оставив после себя душноватую, пахнущую пылью, влажность. Отдыха и ожидаемой свежести она не принесла, лишь укутала окрестности от взгляда зеленовато-рыжей дымкой.
Ларна хмыкнул, усадил Тингали на одеяло и взялся деловито распаковывать вьюки.
Конец чудесам, ночуем, весело сообщил он. Всем спать! Я буду дозорным. Я так решил.
Ну, если ты решил, хихикнула Тингали.
И послушно свернулась комочком на одеяле. Рядом лег Хол, усом касаясь руки девушки. Возле пристроилась Марница. Ким задал страфам вторую порцию корма и улёгся последним.
Едва затеплился огонек в лампаде предутренних сумерек, Ларна всех разбудил. В его серых глазах плескалось такое неподдельное и огромное удивление, что спорить и жаловаться на ранний подъем никто не стал. Ларна молча вывел всех из-за скалы и указал рукой на север, на горы. Выглядели они иначе, чем вчера. Сделались гораздо выше, на двух верхушках обозначились невиданные никем прежде белые снеговые шапки. Вся гряда сместилась и словно бы развернулась, подалась так, что южное её крыло стало ближе, а дальнее на северо-востоке сомкнулось с изломом второй гряды, хотя прежде барьер для южного ветра казался ровным, не имеющим изгибов и провалов.
Между цепочками гор образовалась низкая седловина. Отсюда, издали, она казалась тонкой щелью в створках высоченных каменных ворот. И в щели, на самой седловине, надежным запором для незваных гостей возвышался гордый белокаменный замок. Точнее, развалины замка, это видно с первого взгляда. Ким охнул и прочесал пальцами кудри.
Так вот он где был! Я думал, эта песнь уже рассыпалась в пыль Да и искать её я намеревался в краю серых туманов.
Какая песнь, Кимочка? сразу уточнила Тингали, восторженно рассматривающая замок.
Когда люди уже признали власть выров, он ещё держался, тихо ответил Ким. Последним пал север, вот я и думал, что песнь сложили там И что сам замок тоже там. Воины в нем держали оборону точно не здешние, исконные северяне, это я знаю. Вряд ли кто в нынешнем мире помнит песнь. Но я должен был догадаться! Погодите, попробую напеть, как следует. Песнь медленная и нет в ней радости
Ким прикрыл глаза и стал почти шепотом выговаривать слова.
Собственной славою и судьбой
Предан замок Семи ветров
Нам отказали в праве на бой
В праве встретить врагов.
Мы дали клятву и сберегли
Честь и силу сказанных слов
Слова рассыпались и легли
Насмешкой для простаков.
Повсюду окрест ослепляющий юг
Он душит огнем жары
И все пути замыкает в круг
Насмешку чужой игры
Ким грустно вздохнул. Снова глянул на разрушенные временем стены замка, имя которого он один и смог вспомнить. Ларна неторопливо поклонился развалинам и оглянулся на Кима, ожидая рассказа.
Я напел только малую часть истории, пояснил тот. Говорят, замок Семи ветров отгораживал север от юга. Что ни разу его не брали враги и, якобы, никогда такого ему на роду не написано: сдаться и впустить противника в кольцо своих стен. Но выры, как теперь я понимаю, действительно обманули судьбу этого замка. Обошли его морем. Сшили мираж, искажение мира и отрицание всех путей Полагаю, выйти из замка его защитники могли. Но вот вернуться никогда Замок словно сгинул из мира, утратил свой смысл. Не знаю, как долго ждали врага на перевале. И куда защитники, так и не удостоившиеся боя, ушли после. Может, кто-то из них оказался в рыбачьих селениях юга.
Дедушка нашего Ларны, гордо кивнула Тингали.
Много раз «пра» дедушка, усмехнулся Ларна, с новым интересом глянув на развалины и не отрекаясь от лестного родства. В общем и целом да. Ким, если возьмешься петь эту песнь, добавь в конце коротко так, без подробностей: ещё не известно, кого обманула судьба. Им не дали права на бой, они тут высохли и чуть не вымерли, отчаялись и ушли на юг, но я вернулся и вскрыл последнему кланду его гнилой панцирь. Дурное дело, ненадежное бегать от боя. Все равно прошлое достанет и прищемит хвост.
Ларна еще раз рассмотрел развалины, розовеющие в лучах рассвета. Снова им поклонился и пошёл седлать страфов. До порта, думал он, щурясь на ярое и жаркое солнце, хоть и низкое пока что, никак не менее десяти дней, а то и все две недели пути, как ни гони страфов. Бедняга Хол изведётся А ведь впереди, за проливом, станет только хуже! Зачем выры древности так нелепо и яростно стремились к власти? Нет сомнений: люди сами их довели до отчаяния, испоганив море. Но ответные дела выров не лучше, изуродовали мир до вовсе уж негодного состояния.
Месть создает больше боли, чем способна унять Увы. И все же она многим желанна и сладка. Это заблуждение Ларна изучил подробно еще в столице, где ему норовили отомстить очень и очень многие. Ни сладости, ни облегчения не обрели. Разве последний покой. Оглядев небольшой отряд, бывший выродер довольно улыбнулся. Может, они и не похожи на могучую боевую силу. Зато никто из спутников не готов искать в прошлом повода для обид и розни.