И Зимка опомнилась вдруг, трезвея. Дикая надежда всколыхнула ее.
Чего она не понимала, в расчет не могла взять, что Юлий и Золотинка и по сию пору не нашли повода объясниться. Не понимая, строила она волнующие догадки самого невероятного и обольстительного свойства, но, однако, не зарывалась, разумея, что нужно держаться сторожко и уклончиво, пока что-нибудь само собой не прояснится.
Дело-то все в Сороконе, подтвердила Зимка, пытливо глянув на мужа. Ты знаешь. Знаешь это несчастье с Сороконом. Екшень, Рукосил, искрень и все такое. Война. Это все Сорокон. Ты знаешь.
Слишком многое нужно было сейчас объяснить, втолковать, чтобы Зимка задерживалась на подробностях, она говорила взахлеб, горячо и путано, смело округляя при этом самые опасные и задиристые углы.
Великий волшебный камень, говорила она в лихорадке. Такой это камень, что мне против него не постоять. Попал он к ней в руки как, это надо было бы еще разобрать. Еще одно преступление, еще одна кровь.
Но кто же она, кто? оборвал Юлий, до боли сжимая женину руку.
Тут-то Зимка и онемела. Понадобилось ей все не растраченное пока еще на пустяки самообладание, вся не бывшая еще в употреблении хитрость, чтобы не выдать растерянности поспешным искренним словом. Она глубокомысленно молчала, тщетно пытаясь уразуметь, кто тут из них рехнулся.
Никак это невозможно было разобратьна отуманенную лихорадкой голову в особенности. Надобно было, очевидно, держаться определенного. Чего-нибудь постоянного и попроще. Чего-нибудь уже установленного и признанного.
Она тебя околдовала, значительно повторила Зимка, и Юлий остервенело кивнул, опять начиная ломать ей руки, отчего Зимка безотчетно морщилась. Если достанешь Сорокон, если заберешь у нее Сорокон
Я понял! воскликнул он со страстью. Я сделаю все, чтобы тебя спасти.
На груди у нее Сорокон. Под платьем. Она его не снимает, никогда.
На ковре кровь! бросил он злобно.
И опять Зимка испуганно обомлела.
Мы боролись, пролепетала она, едва находя силы оправдываться.
Я понял! махнул он кулаком. Но как к нему подступиться, к Сорокону?
Вот это было уж слишком. Это походило на издевательство, на разыгранный с неведомой целью спектакль. Зимка отстранилась, чтобы поглядеть на мужа оценивающим, с долей недоверия, издалека взглядом, в котором нежданным образом прорезалось даже и что-то враждебное, если не презрительное.
Я думаю, молвила Зимка тихо и внятно, она сама предоставит тебе случай подступиться к Сорокону. За этим дело не станет, за случаем. А ты уж тогда не забывай, зачем пришел. Вот и все.
Она ждала его в библиотеке. В одиночестве за книгой, которую давно уж нельзя было читатьв окнах догорал закат.
Я сижу здесь, скучаю, сказала она милым голосом, в котором послышалась улыбка. Так и думала, что первым делом ты заглянешь в библиотеку
Она как будто замялась, не договорив, но Юлий понял: и я увижу тебя на полчаса раньше, чем в любом другом месте.
То искреннее, славное, что звучало в голосе, следовало признать ложью. Но Юлий, глубоко, до болезни очарованный, не чувствовал этого. Он знал. Юлий об этом помнил. И понуждал себя помнить.
За спиной, за поясом под штанами, холодило его железо, Юлий перепрятал нож и ощупал, прежде чем переступить порог. Заговоренный нож против обаяния оборотня. Золотинка понимала толк в волшебстве. Юлий нет. Поэтому поэтому он сделал два шага и остановился в головокружительной слабости. Клинок у тела на пояснице подпирал его, не позволяя отступить.
Сейчас, раздражая в себе решимость, он заметил с какой-то лихорадочной насмешкой, что девица-оборотень вырядилась в белое, как невеста. Гладкое белое платье, перетянутое в стане и пышно раскинутое по диванчику, белые под стать шелку волосы, белесая роса жемчуга была она обманчиво безупречна, как призрачное видение. Призрак это и был.
Что ты читаешь? небрежно, даже слишком небрежно и потому неестественно спросил он.
Девица-оборотень ответила, но так тихо, что он не разобрал или не понял и тут же забыл, не подумав переспросить. Бледный очерк ее, задвинутый от окна в тень, оставался недвижен, оттого казалось, что лепет и волнение звуков, отделяясь от человека, обретают недолговечную призрачную самостоятельность, чтобы раствориться потом в тишине.
Темно, глухо сказал Юлий, опираясь обеими руками на легкий столик, что заграждал собой девушку.
Позвать людей, чтобы внесли огня?
Да свечи.
Но никто никого не позвал, оба молчали, и от этого возникало призрачное, обморочное взаимопонимание, которому нельзя было давать веры.
Кажется, он слышал ее сдержанное, затрудненное дыхание. И стучало сердце, неясно чье.
Прошел целый век, когда она с трепетной осторожностью накрыла ладонью руку, что опиралась на мерцающую, словно ночное озеро, столешницу. Под ладонью стало тепло. Что-то жесткое, непримиримое, что копил в себе Юлий, размягчалось, разлитый в душе холод обращался жаром, как это бывает в ознобе, сладостным обмороком Юлий нагнулся, перенял ее покорную пясть и поцеловал, перебирая губами растерянные, безвольные пальцы. Глаза ее скрылись под ресницами, такими же темными и густыми как брови, несмотря на выцветшее сено волос.
С режущим ухо скрипом двинулся по полу столик. Наверное, Юлий отодвинул его ногойне стало препятствия.
И все равно оставалось нечто неосязательная среда, в которой вязли они оба. Онабессильно откинувшись на диване, упершись спиной в преграду, которая не давала ей отстраниться еще больше, онлегчайшим нажимом удерживая трепетные, живые пальцы, которые молили отпустить и не уходили.
Отовсюду вести, хрипло сказал Юлий. Волнения законников в Колобжеге. Вожди законников собирают представителей всех разбросанных по стране «согласий».
Ну и что? прошептала девушка. Рука ее дрогнула, но не ускользнула.
Среди бояр ропот. Поговаривают поднять владетельское ополчение, продолжал Юлий после такого долгого промежутка, что следовало бы теперь, пожалуй, наново объяснить из-за чего обеспокоились бояре. Но девушкаудивительное дело! не забыла и даже как будто обрела голос:
Нужно опираться на законников. Требования законников совершенно справедливы. Нужно искать поддержки законников и править с их помощью. Если, конечно, они успеют собрать съезд прежде, чем бояре свергнут тебя с престола. Это очень опасно.
Юлий ощутил легкое пожатие пальцев.
Где-то ты нахваталась проговорил он, опускаясь с застывшей улыбкой на пол и погрузил лицо в скользкий холодный шелк меж колен девушки. Рука его бережно и медлительно, словно опасаясь спугнуть недоверчивое существо, забралась под подол, нашла обтянутые чулком гладкие крепкие икры. Мучительная нежность прикосновения заставила забыть дыхание республиканских воззрений? прошептал он в колени.
В Республике, ответила она слабым, как эхо вздохом.
Юлий пошевелился в изнеможении, поглаживая щекой колено, глубже зарываясь лицом в шелк заставляя ноги раздвинуться
Если проговорил он, теряя дыхание на каждом слове, слушать законников придется раздать народу все платья останешься голой.
Раздам едва слышно простонала она в каком-то онемении.
Люблю! чувствовал Юлий болью. Сердце зашлось. Пылающее лицо тонуло в прохладном и смятом шелке, что прикрывал меж раздвинутых колен лоно Юлий оцепенел, чтобы не простонать мучительным содроганием: я люблю!
НО Я ЛЮБЛЮ!
Я люблю!
я люблю
я люблю
Что-то тяжелое скользнуло по ягодице и покатилось, царапая бедро.
Нож.
Заговоренный смертным заклятием нож, который вручила ему Золотинка. Припрятанный за спиной клинок провалился в штанину и чувствительно воткнулся во внутренний сгиб колена.
Напомнила о себе Золотинка.
Юлий тихонечко приподнялся (отчего острие ножа воткнулось еще большесаднящая боль понуждала к сугубой осторожности), рука его скользнула на грудь девушки, придавленную через сосок цепью.
Это и был Сорокон, он прощупывался через тонкую, ничего не скрывающую ткань.
Юлий подвинул цепь, освобождая сосок, и нашел ниже грудей камень.
Теперь нужно было расстегнуть ворот и запустить руку под платье.