Некоторое важное лицо при дворе покорнейше просит вас пожаловать во дворец для недолгого личного свидания.
Кто же это важное лицо? спросила Золотинка, сразу же вспомнив пронзительный взгляд Зимки. Лжезолотинка, несомненно же, узнала в толпе у ворот слишком известного ей пигалика.
Это важное лицо, повторил желто-зеленый попугай, пренебрегая вниманием зевак, просило оказать ему честь и проследовать во дворец.
Смешливая Золотинка (слезы еще не высохли у нее на глазах) откровенно хмыкнула и «проследовала», не задавая больше вопросов. Да и какие нужны были вопросы?! Разве не ходила Золотинка кругами, подкрадываясь все ближе и ближе к тому, что и сама не желала понимать пока ее не схватили за хвост! И смешно, и глупо. Но иного не могло быть: разумного судьба ведет, неразумного тащит!
Минуя стражу, они поднялись на второй ярус дворца и посланец провел Золотинку в комнату с большими окнами на соборную площадь. Естественным средоточием покоя являлся обширный, как княжеская кровать, стол, основанный на каких-то башенках, столбах и колоннах; величественное сооружение однако пустовало, хотя разбросанные и сложенные стопками бумаги, перья и чернильные пятна по красному сукну свидетельствовали, что такое положение дел являлось тут скорее исключением, чем правилом.
В самом деле, хозяин покоя недалеко ушел. Сделав несколько шагов в сторону, Золотинка увидела спинусогнувшись в три погибели под прикрытием стола, человек возился с каким-то предметом на полу или, может, шнурки завязывал. Сознавая присутствие постороннего, он покончил со своим делом, хотя и без спешки, и поднялся, раздвинув губы в неком подобии улыбки.
Ананья. Это был, разумеется, Ананья. Кто еще мог явить такую непринужденность в час ответственной встречи!
Впрочем, окинув конюшего внутренним оком, Золотинка тотчас поняла, что о непринужденности говорить не приходится. Ананья испытывал сильнейшее внутреннее напряжение, какой-то разлад, противоречие чувств, которые и побудили его спрятатьсяобратили в неподходящий миг к шнуркам.
Надо сказать, явившийся из-за укрытия Ананья много уступал в представительности своему столу. Полукафтан с широкими, подложенными ватой плечами не скрывал тщедушного сложения, на которое указывали и тонкие кривые ноги, обтянутые черными чулками по самый пах, и туго перехваченный станоставалось только удивляться, как это Ананья не преломится в узком месте.
Судьба сводит нас всякий раз, когда ей угодно нарушить однообразное течение жизни, начал он с неловкой потугой на задушевность, будто заученную речь читал. Как сейчас в памяти наше первое свидания в Колобжеге позвольте, когда ж это было?..
Он замолчал, не смыкая губ в ожидании подсказки, но Золотинка промолчала.
Боже мой! Четыре года назад! Это было в семьсот шестьдесят восьмом году! Как время летит!.. Да, было, было Неловкое, неприятное столкновениетогда я представить себе не мог, что четыре года спустя обстоятельства и трезвый взгляд на вещи заставят меня отдать дань глубокого восхищения вам, великая государыня Золотинка! он поклонился, коснувшись груди.
А Золотинка, сунув руки за пояс, наблюдала Ананью с любопытством и, надо сказать, едва удерживалась от побуждения засвистеть, чтобы проверить смутится ли тогда оратор. Насколько хорошо он собой владеет.
Государыня! продолжал Ананья, находя источники вдохновения в самом своем красноречии. Зная ваше великодушие, я не буду много говорить о давних делах. Признаюсь только, что жестокий стыд и отвращение не миновали меня все эти годы, когда я вспоминал нашу первую, несчастную встречу. Поверьте, государыня, я подневольный человек, и вина моя подневольная Верно, я родился с рабской душой и с этим проклятием на душе умру. Но и самый последний раб, холуй, лизоблюд, государыня, не лишен своей чести. Моя честь, государыня, мое достоинство, мое удовлетворение в том, чтобы служить могущественному и достойному господину. Только в этом мое оправдание, только в этом Трудно представить, но в вечно прищуренныхот хитрости или боязни светаглазах Ананьи блистала слеза и голос его прервался. Кажется, он и в самом деле взвинтил себя до небывалой искренности. Достоинство господинамое достоинство. Подлость егоувы! моя подлость, продолжал он, обретя твердость голоса. Я думаю, государыня, вы поверите мне, если вы еще рази хорошо бы последний! припомните обстоятельства нашей встречи в Колобжеге Государыня, давно и с восхищением я следил за восхождением вашей звезды, не теряя веры и тогда, когда прекрасная звезда скрывалась за тучами. Этой верой, кстати сказать, заразил меня покойный Рукосил, который оказался даже и слишком прав, предрекая вам большое будущее. Слишком, слишком прав. Это дорого ему стоило Государыня! нахмурился он затем, как бы спохватившись, что позволил себе много лишнего. Я жду распоряжений.
Две ошибки, Ананья, возразила Золотинка, мимолетно хмыкнув. Во-первых, прошу не называть меня государыней, я уж, знаете ли, как-то привык к своему полу и росту. Посудите сами, что бы вы чувствовали, если бы я ни с того ни с сего начал называть вас красавицей? И второе: судьба Рукосила в точности не известна. Может статься, вы напрасно его хороните.
При первой поправке Ананья поспешно склонил голову, признавая, что любое желание Золотинки закон, и подобострастно хихикнул на «красавице», но второе пояснение застигло его врасплох. Он замер, словно дыхание перехватило и потом, осторожно вздохнув, облизнул толстые, слегка вывороченные губы.
Государыня!.. о, простите! не знаю, как обращаться буду откровенен. Последнее сообщение для меня новость. Но вы, может быть, поймете, если я скажу, что в таком случае к искреннему чувству присоединяется еще и расчет. Если так трезвый расчет заставляет меня отдаться под вашу высокую руку. Я простите, как мне вас называть? Я, государыня, умею быть верным и преданным. В чем бы меня ни упрекали, никто не упрекнет меня в предательстве. Я не предавал Рукосила, пока он был жив, я оставался верен при всех обстоятельствах. Я разделил с Рукосилом превратности и несчастья судьбы, тяжесть скитания и поражения Не я привел его к гибели, но вы. Ананья поклонился. И теперь теперь я считаю себя свободным от всяких обязательств перед бывшим великим человеком.
А если он жив?
В таком случае, с достоинством отвечал Ананья, подумав, я оказался бы в чрезвычайно затруднительном положении.
У меня нет ни малейшего намерения, Ананья, ставить вас в затруднительное положение, возразила Золотинка. Поэтому определенно могу сказать, что ваши услуги мне не понадобятся.
Неприятно пораженный, Ананья судорожно вздохнул и сцепил руки, словно удерживая себя от необдуманных движений. Похоже, ему и в самом деле потребовалось тут немалая выдержка, чтобы не выдать растерянности и разочарования.
Государыня! произнес он опять и облизнул губы. Единственное подлинное мое желание служить вам верно и и несколько раз с натугой вытер он руки друг об друга, выкручивая и ломая пальцы в попытке подобрать убедительное слово, и беззаветно, прошептал он наконец, словно бы ослабев от этих мучительных поисков. Беззаветно.
Благодарю, Ананья, за добрые побуждения. Это все? холодно спросила Золотинка.
После мгновенной заминки конюший дернулся, отвесив какой-то задушенный, не доведенный до конца поклон.
Государыня, сказал он потом, выпрямившись, должен ли я понимать ваши слова, как опалу, требование немедленной отставки?.. Кому прикажете передать дела?
Тут-то вот и удалось ему довести Золотинку до изумления. Похожий на розовощекого мальчишку пигалик воззрился на старообразного вельможу в некотором столбняке.
Сдается, вы забыли кому служите, Ананья, опомнился наконец пигалик.
Нисколько, мужественным голосом перебил конюший. Вам, государыня! он поклонился.
Проводите меня к великому князю Юлию.
Ананья склонился, однако тень задумчивости уже не сходила с узкого, словно стиснутого головной болью лица. Они прошли несколько переходов и роскошно убранных комнат; в небольшом покое, который служил, очевидно, сенями к другому, более обширному, несколько хорошеньких девушек бездельничали, разложив подле себя рукоделие. Одна из них, повинуясь знаку конюшего, скользнула в смежное помещение за большую двойную дверь и там объявила: