Кто меня ждёт? глухо спрашиваю я, разглядывая девушку.
Одевайся и приходи на кухню, коротко отвечает она и уходит.
Чуть-чуть раздвинув шторы, чтобы впустить в комнату немного света, я оглядываюсь в поисках сумки. Её нигде нет. Одежда, которую я принесла с собой, лежит на стуле. Выходит, вчера ночью меня кто-то раздел. Не самая приятная мысль. Не хочу даже думать о том, как кто-то касался меня, видел моё тело, рассматривал татуировки. Завернувшись в простыню, я до конца открываю шторы. В запотевшее окно видны деревья. Людей нетна меня никто не смотрит. Рама по краям покрыта чёрными дорожками плесени, стекло шатается. Голова больше не кружится, и меня вдруг окатывает жаркой волной страха. Что я здесь делаю? Ищу свои истоки, как советовал Обель, или шпионю, как учил мэр Лонгсайт? Прислонившись лбом к грязному стеклу, я встречаюсь взглядом с собакой на улице. Пёс безразлично отворачивается и ковыляет по дороге.
Пожалуй, я попала не к друзьям. Чего от них ждать? Оставят ли меня в живых? Заявись пустой в Сейнтстоун, он бы и до Дворца правосудия не дошёллинчевали бы по дороге. Неужели со мной случится то же самое?
Покачав головойболит, никак не проходит, я медленно натягиваю одежду. Ботинки куда-то подевались. Носки я держу в руке. Такие знакомыеих связала мне мама, в этом странном доме они кажутся чужими. Я рассматриваю петли, аккуратно вывязанную пятку и манжеты с ребристым отворотом, а в душе разрастается холодное отчаяние. Я здесь совсем никого не знаю! Ни души! Бессильно опустившись на кровать, я смахиваю жгучие слёзы. Надо вспомнить тех, кому я небезразлична. В памяти всплывает густой голос Обеля; вот мы с Оскаром в тёмном зале музея, он держит меня за руку; мамино лицо, её пальцы перебирают мои пряди; Верити смотрит на меня ясным взглядом и хитро улыбается.
Как они все далеко.
Татуировки нам с Верити сделали почти одновременно, в один день. Мы всегда хотели, чтобы так случилось, и даже записались к чернильщику, ещё когда были подругами. В тот день я пошла в студию одна. Это случилось примерно спустя неделю после того, что я натворила на чтении имён. Я сомневалась, что Верити придёт, и, увидев её возле студии чернильщика, очень удивилась. Мне вдруг показалось, что это наша последняя встречаили одна из последних, и я смотрела на Верити, буквально впитывая её облик. Стоит закрыть глаза, и я до сих пор её вижу: густые тёмные волосы заплетены в косу, смуглая кожа сияет даже в тени. На подруге великолепное шёлковое платье, однако шея закутана старым шарфомВерити носит его уже много лет, это её талисман. Она надевает этот шарф, когда особенно волнуется.
Я думала, ты не придёшь, пролепетала я.
Верити смерила меня взглядом, в котором смешались недоверие и веселье.
Я ведь обещала, пожала она плечами.
И в этом вся Верити. Обещалазначит, не отступится от данного слова.
Обель позволил мне нанести татуировку Верити, а потом сделал рисунок на моей коже. Мы выбрали разные знаки, но смысл у них общий. И место тожемы нанесли их на верхнюю часть ступни, чтобы видеть, когда опускаешь голову. У меня теперь маленькое синее яичко, а у Веритицветочный горшок с зёрнышком. Мы долго искали символы начала для следующих меток. У Верити из горшочка вырастет вьюнок, который обовьёт её тело, а у меняяйцо, из него появится на свет птица, потому что моё тело выбрало темой для татуировок птиц.
Обель смотрел, как я наносила рисунок. Он ничего не сказал, не исправил, не посоветовал. Верити сидела в кресле, закрыв глаза, как будто наслаждалась прикосновениями иглыона улыбалась. Это был её первый избранный знак. Я столько лет ждала возможности сделать подруге татуировку И время пришло, она доверила мне нарисовать чернилами крошечное зёрнышко. Я старалась изо всех сил, даже молилась пращурам: «Оставьте для меня место на вьюнке, который покроет её кожу!»
С тех пор как умер папа, я не возносила молитв. Не знаю, стоит ли, но тогда мне казалось, что обратиться к пращурам за помощью не помешает. Обель разрешил Верити посидеть рядом, пока сам наносил мне татуировку. Боль пронзала меня огнём и холодом. Одновременно. Наконец рисунок был готов. Птичье яйцочёрное с серым, испещрённое крошечными точками и всполохами белого цвета. Целое. Идеальное.
Всё? Готово? спросила я.
Обель неуверенно нахмурился:
Сейчас, Леора. Последний штрих.
Я выпрямилась, ожидая последних мгновений татуировки. И она появилась. Трещинка в идеальной скорлупе. Обель посмотрел на меня и широко улыбнулся:
Я не мог иначе, Леора. Этого просила твоя душа.
Между чернильщиком и тем, на чьё тело он наносит знаки, устанавливается необыкновенная, почти волшебная связь. Некоторые метки куда больше, чем просто чернила на коже.
Спасибо, благодарно прошептала я.
Когда мой новый знак закрыли повязкой и Обель принялся убирать рабочее место, я подошла к подруге и, показывая на одинаковые белые бинты на ногах, заметила как можно радостнее:
Первые знаки! Одинаковые! Как мы всегда хотели!
Верити улыбнулась, однако в её глазах затаилась печаль.
Трещинка в скорлупе. Свет проникал внутрь, а жизнь выходила наружу. Трещинка оказалась для нас шаровой молнией, перепутьем на дороге. Отныне мы пойдём в разные стороны. Прежняя жизнь не вернётся.
Окажись я сейчас в Сейнтстоуне, прежней Верити мне не найти. От нашей близости ничего не осталось. Не знаю, будем ли мы снова вместе. И теперь, в маленькой тёмной комнате незнакомого города, в окружении тех, кого привыкла считать врагами, меня тянет закрыть этот знак на ноге, спрятать его, защитить разбитую скорлупу. Надев носки, я медленно выхожу из комнаты.
Глава шестая
С улицы в открытую дверь тянет холодом. Неплохой путь к отступлению. Вот сбегуи никто даже не заметит! Но куда же я пойду? Да и моим друзьям и маме тогда не поздоровится.
Пока я раздумываю, кто-то входит и захлопывает дверь. Это широкоплечий парень с грязно-коричневыми волосами, чуть старше меня. Он останавливается и в изумлении оглядывает меня с головы до ног. До двери теперь не добраться, неожиданный гость занял весь коридор. Парень отбрасывает со лба волосы и пристально разглядывает меня холоднымихолоднее осеннего ветра, задувавшего с улицы, глазами. Он чем-то похож на девушку, которая приходила ко мне раньше, такой же резкий и угловатый. Не смотри он так хмуро и неодобрительно, показался бы даже симпатичным.
Кухня там, кивает он налево и неподвижно следит за мной, пока я не направляюсь на звон тарелок, вилок и манящий аромат поджаренного хлеба. Даже сейчас, когда мысли путаются от страха, запах выпечки меня успокаивает.
На кухне светло, но почти пусто. Тепло исходит только от плиты. Я искоса оглядываю комнату, а потом девушка за столом поднимает на меня глаза и вскакивает со стула. Шагнув вперёд, я замечаю, что новый знакомый стоит у меня за спиной. Я неловко отступаю, но всё же оказываюсь у него на пути, и с сердитым вздохом темноволосый проходит мимо.
Я думал, ты за ней присматриваешь, Галл, говорит он девушке, недовольно сверкая глазами.
На меня он даже не смотрит. Можно подумать, я невидимка, или он очень хочет, чтобы меня не было видно и слышно. Девушка заливается краской и отвечает ему не менее возмущённо:
Ну да Но не буду же я смотреть, как она одевается, правда?
Девушка придвигает ко мне кружку с отбитым краем, и я сажусь за старый деревянный стол.
Хорошо, что я вовремя пришёл, ледяным тоном сообщает юноша. Она чуть не сбежала. Я не успеваю вставить и слова в свою защиту, а он продолжает:Пойду. Сегодня много дел. Он берёт с тарелки ломтик поджаренного хлеба. Мать с отцом на тебя рассчитывают, Галл. Не подведи! напоминает он, выходя из кухни.
Девушка негодующе смотрит ему вслед, чего он, по-моему, вполне заслуживает.
Спасибо, что позволили остаться у вас на ночь, откашлявшись, неуверенно произношу я.
Не знаю, чего здесь стоит бояться, и на всякий случай опасаюсь всего. Девушка по имени Галл смотрит на меня, не скрывая презрительного любопытства. Она рассматривает татуировки у моей шеи, на руках, мятую одежду и носки.
Я должна накормить тебя перед встречей с остальными, говорит она, накладывая мне в тарелку что-то из кастрюльки на плите. Кстати, Фенн прав, хмуро кивает на дверь девушка. Следить, чтобы ты не сбежала, тоже моя обязанность.