Обдумать тактику Дий не успел. Горнист подал сигнал авангарду тяжелой пехоты и в пропитанном дымом воздухе развернулись боевые знамена с золотым орлом. Никто из Всадников не обратил внимания на темнокожего причепрачного, проскользнувшего мимо лошадей. Он подкрался к Юбе и позвал его:
О, великий воитель
Мулат с недоумением уставился на раба.
Госпожа Исория просила передать вам это
Острие копья скользнуло по чешуйчатому панцирю эбиссинского нобиля и вонзилось в плоть. Несколько мгновений Юба не чувствовал боли. Он, словно зачарованный, смотрел, как течет из раны кровь, пачкая одежду и конскую шерсть, а затем согнулся, прижавшись лицом к шее разволновавшегося жеребца.
Предатели! взвыл Сефу.
Небольшая группа легионных рабов накинулась на Всадников. Прикрываясь щитами, нобили выхватили копья и мечи.
Стрелки культистов восприняли это, как подготовку к атаке, и сами незамедлительно перешли в наступление. Град камней и дротиков обрушился на конницу Силантия. В тесноте и сумятице строй рассыпался, десятки рассвирепевших Всадников поскакали на неприятеля.
Стоять! заорал Дий. Назад!
С крыш портиков на верховых посыпались охапки горящей соломы. Опаленные лошади и наездники заметались в панике. Сын Дариуса хотел было помчаться к ним на подмогу, но внезапно услышал дикие вопли из арьергарда.
Там кипел бой. Подошедший с тыла отряд культистов ударил по Всадникам, точно молот по железу. Серпами и длинными ножами мятежники подрезали коням сухожилия, цепями и палками хлестали по головам. Израненные животные взвивались на дыбы и опрокидывались, придавливая хозяев. Тяжелые кнуты и бичи, какими надсмотрщики секли провинившихся невольников, впивались в тела благороднорожденныхуродовали лица, выбивали глаза, разрывали плоть до костей.
Крик Сокола вывел Дия из оцепенения.
Туда! Быстрее!
Посол указывал на северо-запад, где верные хозяевам причепрачные схлестнулись с теми, кто отрекся от Старых Богов. Страшный грохот щитов и ломаемых копий вызвал у наследника архигоса непроизвольную дрожь. Он сжал рукоять клинка и устремился в гущу схватки. Не помня себя от ярости, юноша жалил врагов, точно обороняющий гнездо шершень.
Сефу был вынужден расстаться со щитом. В нем застрял метко брошенный одним из нодасов пилум[3]. Доведенный до крайней степени исступления и жаждущий мести царевич без счета забирал чужие жизни.
Когда пыл Дия немного подостыл, он понял, кто сплотил вокруг себя рабов и повел их на предателей. Это был новый причепрачный Мэйо, которого заика мысленно обозвал Маской. Что-то крикнув, безоружный невольник прикрылся двумя щитами и побежал к ближайшему завалу. За новоявленным командиром тотчас поспешили его соратники.
Несколько стрел вонзились в овальные скутумы Маски. Он, будто не замечая, оттягивающей руки тяжести, упрямо перепрыгивал через препятствия, уворачивался от лошадиных копыт и свинцовых шаров, метаемых пращниками. Наконец сумев укрыться за поваленными гермами, отважный раб упал на колено и принялся растаскивать баррикаду.
Все за мной! позвал Сокол Инты.
Он намеревался защитить смельчака, который стирал руки в кровь, прокладывая путь к спасению. Дий подумал, что если невольника убьют или он провозится слишком долго, мост за высоким завалом догорит и рухнет.
Скорее! заика обернулся, чтобы поторопить тех Всадников, кто в трудный час не растерял стойкость и мужество.
Краем глаза юноша заметил бледное лицо Мэйо. Конь поморца валялся на боку, хрипя и агонизируя. Сын Макрина сражался с наседающими противниками так умело, словно полжизни провел на военных тренировках. Его выпады были стремительны и смертоносны, а движения напоминали неистовую пляску.
Внезапно танец оборвался. Стрела с белым опереньем вошла в бедро поморца, а следом мощный удар густо утыканной гвоздями дубинки расколол его шлем.
Не-е-ет! прохрипел Дий. Не-е-ет!
Мэйо был еще жив. Рослый нодас накинул цепь ему на шею и стал душить.
«Лучше бы он не снимал маскуподумал заика. Лучше бы я не знал Не видел этого»
Паукопоклонник отшвырнул труп нобиля и, переступив через него, направился к Столпу.
Мразь! рявкнул Дий.
Он помчался сквозь красно-серую пелену, не щадя коня. Поравнявшись с вооруженным цепью культистом, сын Дариуса сокрушительным ударом раскроил ему череп. Алые капли веером брызнули на и без того измазанную кровью бронзовую маску юноши. Рыжий жеребец тотчас рванул в галоп, унося хозяина подальше от этого страшного места
На остатках баррикады стоял причепрачный Мэйо, утираясь снятой с лица повязкой. Обильно смоченные потом грязь и пыль въелись в кожу невольника, но его глаза победно сверкали. Махнув рукой, раб сипло выкрикнул:
Бегите! Путь свободен!
«Нас признают дезертирамимысленно укорил себя Дий. А если победят «пауки», то врагами Империи»
Ему было все равно. Заика вдруг ясно осознал, что жизньне бесценный дар, а лишь короткий миг на предначертанном свыше пути к вечности.
Подгоняя коней, Всадники перескакивали через уменьшившийся вдвое завал и карьером неслись к горящему мосту. Преодолев баррикаду, Сефу придержал лошадь.
Не ж-ждиголос Дия зазвенел от неподдельной боли. Твой нун погиб.
Сокол молчал, внимательно рассматривая Маску:
Он спас нас. Нельзя его тут бросить.
С-сюда, раб! Ж-живо!
Невольник подчинился, окинув заику быстрым взглядом из-под капюшона, и самодовольно ухмыльнулся, когда эбиссинец свесился с коня, подавая ему руку.
Запрыгивай на лошадь! царевич крепко сжал запястье Маски.
Благодарю, господин, устроившись позади нобиля и бесцеремонно приобняв его за талию, невольник спросил:
Ваше предложение по-прежнему в силе, Солнцеликий?
Награда тебя не разочарует.
У моста жар сделался нестерпимым. Дий набросил на голову плащ, давясь кашлем от заполнившего легкие дыма. Казалось, что тело сейчас расплавится, превратившись в свинцово-серую лужу. Глаза болели и невозможно было даже зажмуриться. Огненные языки то с ревом взмывали вверх, то почти касались беглецов. На короткий миг не стало ни земли, ни небаодно багровое пламя. Оно застонало в бессильной злобе. Две лошади с тремя седоками вырвались из опаляющих объятий и во весь опор поскакали на север, за синюю ленту реки.
Ворота особняка были распахнуты настежь. Труп раба-привратника лежал возле каменной арки. Второй невольник с размозженной головой дергался в луже крови.
Чем ближе Креон подъезжал к дому, тем больше мертвецов попадалось на пути. Тишина и запах трелюющего дерева напоминали воину о походных погребальных кострах, когда приходилось жечь тела соратников в полном молчании.
Ведомый причепрачным боевой конь изогнул шею и огласил округу тревожным ржаньем. Декурион успокоил жеребца, властно набрав повод. Нобиля и самого мучили дурные предчувствия.
В дальней части особняка свирепствовал пожар. Дым плыл над кронами деревьев, растворяясь среди туч. У входа в дом валялись хозяйские вещи: толи рабы спасали из огня имущество, толи воры теряли награбленное, беспорядочно отступая.
Спешившись, Креон оставил коня хмурому невольнику, и чеканным шагом вошел в прохладную тень вестибюля.
На некогда безукоризненно чистых плитах пола виднелись десятки кровавых отпечатков: босых ступней, подошв сандалий и башмаков. Кадки с цветами были перевернуты, коврыпорваны, картиныизрезаны.
Пол, ведущего в атрий коридора, усеивали черепки дорогих ваз. Декурион шел прямо, кавалерийскими сапогами давя расписные кусочки, и жуткий хруст разносился по обезображенному дому.
Тела Амандуса, его супруги и благородных гостей особняка плавали в имплювие[4]. Постамент бога-хранителя изуродовали надписи самого неприличного содержания. Расколотые статуи будто поникли, утратив былое величие и красоту.
С бесстрастным лицом проследовав мимо погибших родителей, Креон ускорил шаг. Он искал сестру, все еще надеясь на чудо: в особняке имелось много потайных уголков, где можно было укрыться.
Вида! позвал декурион.
Ему никто не ответил.
Спустя пару минут нобиль обнаружил сестру в кубикуле, на измятой, перепачканной кровью постели. Девушка лежала в позе младенца, зажимая руками распоротый живот. Ее покрытое синяками и ссадинами тело казалось таким хрупким, что Креон побоялся коснуться его. Глаза мужчины потемнели. В них вспыхивали красные огоньки безумия. Дрожащими пальцами он толкнул дверь и, шатаясь, побрел назад, в атрий. Глядя на тучи сквозь потолочное отверстие, нобиль от всего сердца проклинал Богов.