Не помню. А зачем тебе?
Хочу выяснить, кто сильнее: дракон или росомаха.
Я бы поставил на росомаху, задумчиво обронил взысканец.
Она пьет кровь оленей и лосей. Совсем как дикари Севера.
Возможно, хотя я впервые о таком слышу.
Сын Руфа опечаленно вздохнул:
Я просил отца подарить мне меченосца, но он не согласился. Как ты полагаешь, станет ли раб крепче и свирепее, если вместо уксуса давать ему кровь таежной бестии?
Главное, чтобы он не начал, подобно ей, косолапить, усмехнулся Варрон. Я дочитал "Сказания о четырех кораблях" и положил книгу в библиотеке. Можешь взять ее, но непременно верни в целости. Это подарок легата Джоува.
Обещаю! радостно кивнул мальчик. Когда ты станешь зесаром, пустишь меня в свой зверинец?
Да, пожалуй, мягко произнес ликкиец.
Здорово! Джэрд показал ему рисунок на дощечке. Гляди! Вот Великий Паук, который избрал тебя. Рядом Сеть, сплетенная моим отцом. А в углу, на страже стоит Восьмиглазый. Похож?
Несомненно.
Я рад, что тебе понравилось. Оставлю возле алтаря. Пусть они увидят, когда вернутся.
Как было известно Варрону, понтифекс Руф уехал из храма ночью, желая присутствовать не только на похоронах Клавдия, но и на церемонии подготовки к ним. О местонахождении эбиссинца юноша ничего не знал.
А, к слову, где сейчас Тацит? будничным тоном спросил взысканец.
Возносит молитву.
Странно. Я только что проходил мимо его комнаты и там пусто.
Он в подвальной части апсиды[13], пояснил Джэрд.
Подвальной части?
Отец не говорил тебе? Наш храм отличается от других тем, что на поверхности всего несколько помещений. Остальные расположены глубоко под землей.
Удивительно и необычайно умно.
Да, но это еще не все местные чудеса! мальчик понизил голос. Ты обязательно уверуешь в Паука, когда их увидишь.
Я верю в существование Паука. Просто считаю Туроса более древним и могущественным Богом.
Турос взял в жены сестру и, несмотря на это, прелюбодействовал с Аэстидой. Он насылает молнии, что жгут посевы и дома. Клятвы, даваемые его именем, повсеместно нарушаются, а преступники не получают должного наказания. Он требует кровавых жертв. Он объявил войну эбиссинскому Тину, Богу Солнца, но не добившись желаемого, провозгласил Златоликого младшим братом. Их подлый мир наделил царей Инты привилегией называться Богоравными. В чем его могущество и где столь восхваляемая справедливость?
У первожреца Эйолуса нашлись бы неоспоримые доводы в пользу Гремящего, я же предпочитаю просто верить тому, кто одним видом вызывает уважение.
Пойдем! решительно потребовал сын Руфа.
Маленький послушник бодро пересек несколько коридоров, вошел в заставленную жертвенниками апсиду и повернул висевшую на стене бронзовую фигурку паука головой на юг. Хитрое приспособление сработало: справа, в полу, что-то с треском и щелчком ухнуло вниз. Джэрд отпихнул ногой расстеленный на овальном возвышении ковер, ловко вынул деревянную плиту, которую по виду почти невозможно было отличить от мраморной, и жестом пригласил Варрона спуститься в подземелье.
Оно оказалось многоярусным: уходящие четко по сторонам света туннели с высокими сводами из полированного камня напоминали лабиринт из геллийских мифов. Гладкая и блестящая поверхность стен и пола выглядела словно покрытой стеклом. Внутри было сухо и дышалось легко: многочисленные отверстия под потолком обеспечивали приток свежего воздуха. Миновав небольшой наклонный переход, мальчик указал спутнику на просторную, похожую на огромную бочку залу. В ее центре находилось подобие колодца с гранитным парапетом, специальное углубление в котором заполняло горящее масло. Ликкиец зачарованно смотрел на этот ритуальный круг огня, пока не понимая его назначения.
Загляни туда, предложил Джэрд. Только осторожнее!
Варрон приблизился к колодцу и оцепенел. Внутри, на песке неподвижно сидел Тацит. Взысканец толком не рассмотрел его, но ни на миг не усомнился, что там действительно был молчаливый помощник Руфа. По эбиссинцу и вокруг него ползали сотни ядовитых пауков: маленьких, с фалангу пальца, и большихразмером с ладонь взрослого мужчины. Твари медленно копошились, но не рисковали приближаться к огню.
Восьмиглазый здесь уже несколько дней, голос мальчика дрожал от напряжения. Он не ест, не пьет, лишь молится и слушает их шепот. Никто из детей Великого не смеет укусить его. Они подчиняются воле этериарха, как сыновьяотцу. Разве подобное не достойно восхищения?
Зажав рот обеими руками, Варрон в страхе попятился и рухнул на колени. Юноша задыхался, понимая, что до конца дней не позабудет увиденного, эбиссинец и его пауки станут являться ему в ночных кошмарах и, возможно, окончательно сведут с ума.
Три с половиной сотни приведенных к военной присяге знатных юношей стояли под рубиново-янтарным куполом главного зала рон-руанского дворца. Нобили с живым интересом разглядывали пустой трон, украшенный огромными золочеными крыльями, искрящийся зесарский венец и восьмиконечный жезл-мерило.
Руководил церемонией Креон из Дома Литтов, декурион первого легиона. Клятву Всадников принимали ветераны, несколько жрецов-фламинов, городские сановники и общественные кураторы, представлявшие на заседаниях интересы квиритов и вольноотпущенников.
Под величественные песнопения слуги вынесли десять табличек со словами присяги и развернули дощечки так, чтобы юноши смогли прочитать написанное. Бегло осмотрев текст, Мэйо широко улыбнулся Креону.
У поморца было достаточно времени для обдумывания дальнейших действий и прошлых ошибок. В частности, он догадался, кто и с какой целью подговорил Виду разыграть комедию с олисбами. Молодой декурион не желал союза благовоспитанной сестры и имевшего дурную славу провинциала, смело идя поперек воли родителя. Отпрыск Литтов дал ясно понять Мэйо, что считает его блудливым кинэдом, божественную кровь которого Амандус покупает за внушительную сумму денег. Соответственно, с точки зрения Креона, владелица должна пользоваться приобретенным «товаром» по своему усмотрению, а не наоборот. В представлениях декуриона, Вида заслуживала статус полноправной хозяйки будущего особняка и прочего имущества, а поморец приравнивался к строптивому, дурноезжему коню, купленному для разовой случки.
Понимая всю унизительность ситуации, двойственность своего положения и внутренне противясь этому, Мэйо принял окончательное решениераспрощаться с гражданской службой и строить военную карьеру. В Тарксе он знакомился с трудами, посвященными тактике, стратегии и войсковому делу, но не проявлял к ним пылкого интереса. Гладий был тяжел для тонких рук поморца, и хотя ему удавалось сносно отражать выпады наставника по владению оружием, сын Макрина нечасто переходил от обороны к атаке, предпочитая беречь и без того ноющее от напряжения запястье. Наукой заискивания перед командирами, равно как и самодисциплиной, Мэйо не владел вовсе, поэтому догадывался, что чин префекта Небесной алы, то есть начальника над особой войсковой единицей, состоящей из двадцати четырех турмэто вершина того, чего он может добиться в жизни. Не чувствуя душевных порывов к геройству и битвам, поморец все же надеялся, что в крайнем случае отсидится на штабной работе, согласившись на любую мелкую должность, вроде скрибы[14] или посыльного. Впрочем, протекция Макрина позволила бы Мэйо претендовать и на более почетный ранг: к примеру, имагинифера[15], однако юноша не испытывал желания просить отца о такого рода поддержке.
Царевич Сефу, Сокол Инты, стоявший в первом ряду Всадников, обернулся и подарил Мэйо теплый, ласковый взгляд. Поморец чуть приподнял бровь, изображая удивление, но не отвел сияющих счастьем глаз. Он в упор смотрел на эбиссинца с разгорающимся интересом и толикой игривости, ничего не обещая и, в то же время, не отвергая эту странную, переходящую границы дозволенного симпатию молодого посла.
Настоящим клянусь своей честью перед людьми и бессмертными Богами, что в мире и войне, всегда и везде я буду верно служить Империи и направлю все силы дабы укрепить ее счастье, благополучие, процветание! с жаром выкрикивал поморец, не обращая внимания на удивленные взгляды других нобилей, которые спокойно читали клятву ровными голосами. Я стану вести себя достойно и мужественно, подчиняться моим военным начальникам, следовать законам и распоряжениям, а также хранить доверенные тайны. Я буду держаться ровно с братьями по оружию, уважать их и во всем помогать. Если потребуется, я готов не пощадить ни сил, ни крови, ни жизни во имя Родины и долга. Клянусь преданно служить Правящему Дому, его наследникам, трону и мерилу. Если я когда-либо преступлю эту торжественно данную клятву, пусть меня постигнет суровое наказание по законам нашего великого государства и всенародное презрение!