Поэтому она убеждала себя в том, что ее долг перед миром, отцом, матерью и собой состоит во вступлении в ряды защитников человечества. Но то были лишь слова. Истина сводилась к попытке самообмана и самоотречения.
К слову сказать, как выяснила Мори уже в Академии, изловить «Потрошитель» так и не удалось. Его судьба осталась неизвестной: он мог погибнуть от полученных повреждений, скрыться навсегда, обретя проблематичную безопасность в запретном пространстве, или, сменив шифры и базу данных, чтобы сделать невозможным опознание, благополучно существовать под другим именем. Обещание, данное Мори отцом, так и осталось невыполненным
Тогда, в Академии, она сочла это еще одним подтверждением правильности сделанного выбора. Если «Потрошитель» и ему подобные суда безнаказанно бороздят пространство, значит, в полиции нужны такие люди, как она. Люди, для которых борьба с пиратами – дело их личной чести. Мори стала одной из лучших слушательниц на курсе: отец гордился ею, а будь жива мать, гордилась бы и она. Если же у нее возникали колебания – появлялись сомнения насчет отца, всей полицейской службы или собственной к ней пригодности, – она скрывала их даже от себя самой.
К тому времени, когда ее зачислили в команду отца, все эти сомнения были захоронены так глубоко, что извлечь их мог только такой человек, как Энгус Термопайл
Но она погубила отца. И его, и всех своих родичей.
Осознание этого поражало самую глубинную ее суть, пробуждая погребенную под спудом веру в то, что и мать была убита силой ее обиды.
Сейчас, когда она, беспомощная и униженная, с внедренным зонным имплантатом, находилась во власти злобного, похотливого захватчика, обращение к родителям ничем не могло ей помочь.
Ничто в прошлом, ничто из того, чему она училась, не могло подготовить ее к пониманию того ужасного факта, что разрушительное начало, угрожавшее всем, кого она любила, могло корениться не в преступниках, не в запретном пространстве, а в ней самой.
Когда она, прервав безуспешные поиски внутренней опоры, вернулась к действительности, глаза ее были полны так и не исцеленной муки.
– Если тебя не остановлю я, так остановит кто-нибудь другой, – произнесла она таким голосом, словно на месте ее сердца образовалось пустое место. – То, что ты думаешь обо мне, не имеет значения. Может быть, ты и прав. Может, я и вправду ничуть не лучше предательницы. Но есть копы и получше меня. Сильнее меня. Они тебя остановят. Они заставят тебя заплатить за все.
Она умолкла, но недавно безжизненный взгляд сделался тверже, и даже соски на груди заострились, выдавая гневную напряженность.
Энгус непроизвольно сунул руку в карман и схватился за пульт. Ладонь его была скользкой от пота.
Но Мори ошибалась. У него не было сомнений в том, что она ошибалась. Как же, остановят… Не будь у них кишка тонка, эти гребаные копы с радостью распотрошили бы его корабль и прикончили его самого. И вовсе не из-за того, что он сделал с ней или с теми старателями. Это только предлог, пустые отговорки. Копы не защищают людей: с какой стати? Они защищают деньги. Защищают себя. Защищают власть, презирающую таких, как Энгус.
Они действительно попытаются остановить и убить его, но не потому, что он пролил кровь, а потому, что посягнул на прибыли Компании.
Сейчас Энгус не слишком хорошо понимал, почему он так надолго оставил ее в покое, позволив попытаться обрести мужество. И не понимал себя: то ли он возбужден, то ли разъярен. Однако пульт имплантата лежал у него в кармане, и ему ничто не грозило. А раз так, то пусть храбрится, коли у нее есть охота.
Чем смелее она будет, тем большим удовольствием будет сломать ее.
Подумав об этом, он снова ощутил сексуальное возбуждение.
Вместо того, чтобы спорить с ней, он вынул руку из кармана и расстегнул застежку комбинезона, показав возбужденный член.