Волчий вой, раздавшийся совсем рядом, заставил отца Димитриуса схватиться за единственное доступное ему оружиеБиблию. Священник, вглядываясь в другой берег пруда, истово перекрестился и забормотал очередную молитву.
Однако при всей своей пугливости, каждый раз на мое предложение остаться в замке, отец Димитриус скромно отвечал, что долг пастыря велит ему быть там, где души верующих подвергаются испытаниям. Конечно, дело тут не в долге пастыря и испытаниях, а в том, что среди вышеупомянутых душ имелась одна, весьма небезразличная святому отцу. Пожалуй, Димитриусединственный человек в замке, который искренне привязан к Вальрику, и сто против одного, что не будь княжич так похож на Володара, по замку поползли бы интересные слухи.
Волчий вой стихает, и отец Димитриус, вздохнув с облегчением, крестится. Руки, правда, дрожат, и я интересуюсь:
Не замерзли, святой отец?
Он снова вздрагивает и поспешно, точно боится, что прогоню, отвечает:
Что ты, что ты нисколько. Ночь-то теплая ныне Весна.
Скорее раннее лето, но поправлять священника невежливо да и небезопасно.
И ночь светлая, а место, место какое чудесное место! Вы только посмотрите, он простер ручонки в сторону затянутого ряской пруда. Какая красота! Вот онознамение, вот оно доказательство существования Бога! В местах, этому подобных, душа воспаряет!
Он и сам почти поверил в эту чушь, и даже приободрился, подтянулся, поглядел на меня с этаким превосходством: дескать, я, лишенная души, никогда не пойму, что чувствует человек, когда "душа воспаряет".
Не пойму. А он не поймет и не почувствует, какое это счастьеоседлать Ветер и попытаться сорвать звезду. Воспоминание причиняет боль, и чтобы заглушить ее, командую:
Перерыв закончен. Подъем!
Люди встают, медленно, неохотно, а у меня вдруг появляется ощущение, что за нами наблюдают. Пытаюсь сосредоточиться, чтобы определить местонахождение наблюдателя, но пора бы привыкнуть, что с этим непонятным существом на шее, я совершенно беспомощна.
Я почти как люди, только без души.
Карл
Девочка выглядела неплохо: цела, на вид вполне здорова, резковатые жесты выдавали некоторую нервозность, но в остальном Голос уверенный, брови нахмурены, а подбородок упрямо выпячен вперед.
Сахарная Айша ошиблась, чего-чего, а сахарной хрупкости в Коннован никогда не было. А упрямство было, именно упрямство и способность тупо, безрассудно идти вперед, когда нет ни малейшего шанса победить, привлекли Карла. Сколько же времени прошло? Лет пятьсот. Плюс-минус десять. Или двадцатьвремя не имеет значения.
Маленькая деревенька, дворов пятьшесть, не больше, нищая, как все человеческие поселения. И такая же беспомощная. Облезлые собакиполудикие существа по старой памяти, отчаянно жмущиеся к людям, худые козы и взъерошенные куры. Острый запах навоза, дыма и гниющей плотитак всегда бывает, когда в деревню приходит чума.
На самом деле с чумой эта болезнь не имела ничего общего, кроме летального исхода. Вирус Н5-SDR. "Алая смерть", американская разработка времен последней войны. Очень удобноодна единственная крыса из "особой лаборатории" и войско противника превращается в груду мертвой плоти. Поражающая способностьдевяносто восемь целых, семь десятых процента.
Когда-то силы смертоносного вируса истощались на первой же волне, что позволяло атакующей армии занимать "освободившиеся" территории без риска подцепить "алую смерть" правительство даже на войне беспокоилось о своих подданных. Не стало правительства. Не стало подданных. Не стало ученых, контролирующих распространение Н5-SDR, и вирус научился обходиться без посредников. Он жил сам по себе. Путешествовал в телах крыс, которые разносили "алую смерть" от поселения к поселению, и, добираясь до места, собирал дань с жителей.
Так уж вышло, что Карл пришел следом: биологическое оружие являлось основной специализацией, а вирусысвоеобразным хобби. Ему удалось собрать неплохую коллекцию, но даже спустя столетия, он не уставал поражаться извращенной фантазии, что создала, к примеру, легендарное "Пламя", разъедающее мягкие ткани, "Безумие", которое дарило чудесный выдуманный мир и дикую жажду или "Милосердие", погружавшее в смерть мягко и нежно.
Однако появление Н5-SDR раздражало Карла не только, как специалиста, но и как Хранителя Юга. Значительное сокращение численности людей могло создать проблемы и для да-ори, пришлось заняться проблемой вплотную.
"Алая смерть" превращала кровь в "лаковую воду", неспособную к переносу кислорода, в результате на вторые-третьи сутки после заражения наступала смерть, причем в ста процентах случаевпроклятый вирус быстро мутировал, что существенно затрудняло работу. Вымершие деревни Карл обследовал в надежде найти хоть что-нибудь, что сдвинуло бы исследования с мертвой точки.
И нашел Коннован.
Пятнадцатилетняя дурочка, чье упрямство одолело даже "Алую смерть". Она заразилась, впрочем, как и все в этой деревеньке, название которой Карл позабыл. Но в то время, как остальные покорно умерли, чумазая девчонка-альбинос со злыми глазами, выжила. Вот тебе и стопроцентный летальный исход.
Сто процентов минус один человек.
Очень упрямый человек. Карл наблюдал за ней три дня, отслеживая течение болезни. Ему нужна была информация о последней модификации вируса, а Коннован принимала его за знахаря. Смешно. В этой глуши о да-ори либо забыли, либо вообще не знали.
Алые точки на руках. Лопнувшие сосуды в глазах и частичная слепота. Кровотечение из носа. Лихорадка. Малейшее прикосновение к коже оставляло синяк. Кровотечение из ушей. Как правило, следующая стадиясмерть. Но Коннован выжила. А из ее крови удалось получить антитела к вирусу.
Давно это было.
Тогда казалось, что Коннованидеальная кандидатура для их с Мареком совместного эксперимента. Карл едва дождался, пока ей исполнится шестнадцать, чтобы провести инициацию. Вообще-то Марек рекомендовал погодить еще годик-другой, он сомневался, что девушка переживет процедуру, но он плохо знал Коннован.
Марек был удивлен.
Марек согласился на эксперимент.
Марек следил.
И настоятельно порекомендовал избавиться от Коннован. Псих и шизофреник, ну чем она помешала? Глупая и наивная, с нулевым жизненным опытом и идеализированными понятиями. Слишком человечная для да-ори почти родная.
Нет, Карл не станет ее убивать и плевать он хотел на все Марековы рекомендации. А сюда пришел попрощаться, Коннован не увидит его: Аркан искажает восприятие мира и ограничивает способности. Карл при желании может коснуться ее волос, а она и не заметит. Или снять ошейник. Это не сложно, рано или поздно она бы додумалась, вопрос времени. Жаль, что времени у нее не осталось. Два дня назад армия Кандагара начала движение к Чаруше. Пока маршрут полностью совпадал с прогнозами Карла, а значит, что скоро здесь станет горячо.
Коннован что-то объясняет, отчаянно жестикулируя при этом, а люди слушают. Люди приняли ее, пусть даже сами не понимают этого. Значит, Проект имел все шансы на успех жаль, что так вышло.
Люди учатся. Людям осталось жить примерно неделю.
Крепость не выстоит.
И Карл, подняв правую ладонь вверхона не увидит, но отчего-то ему хотелось попрощаться, пусть не словом, так хотя бы жестомотступил в тень.
Вальрик
Болело все, особенно почему-то задница, ну и руки, конечно. И вообще было желание упасть и не шевелиться, день, два, а то и целую неделю.
Больше он не выдержит. Сдохнет прямо там, на поляне, с мечом в руках, а она будет стоять и улыбаться, как всегда с издевкой.
Нехорошо этой, ой нехорошо, не по-божески, наставник Димитриус шустро перебирал четки. Убьет, всенепременно
Отчего-то он был уверен, что беловолосая тварь мечтает о том, чтоб кого-нибудь убить. И Вальрик даже примерно знал, кого именноего, никчемного, неспособного и никому ненужного. И порой, как правило к концу тренировки, у него возникало желание, чтоб если уж убивала, то поскорей.
Господь все видит! четки, выскользнув из пальцев наставника, упали на пол. Поднять надо бы, но каждое движение отзывалось такой болью, что Вальрик не шелохнулся. Не заметил он и все. Не заметил.
Наставник, охнув, наклонился и подобрал четки.
Вот! И ты поддался бесовскому очарованию! Душу не бережешь и к заутрене ходить перестал.
К заутрене? Да какая служба, когда тренировка идет! И потом, днем, отоспавших, Вальриквот уж стыдно признатьсясам спускался в оружейную, превозмогая почти привычную уже боль в мышцах, повторял ночные уроки. Он будет лучшим. Он будет сильнейшим.
Душу потеряешь, погрозил пальцем Димитриус. Смотри, мальчик мой, доиграешься до беды тварь-то, она не человек
Не человек. Но как с оружием управляется!
Фома
Сколь огромен мир! Ни карты, ни описания, ни даже рассказы путников, изредка останавливавшихся в Храме на ночлег, не отражали его подлинной красоты и величия.
Правда, величие местами тускнело, особенно, когда деревни проезжали. Грязные, тесные, вонючие, и люди в них такие жегрязные и вонючие, и недобрые к тому же, глядели на кавалькаду со страхом и почти откровенной злобой. А к чему истовым христианам злиться на посланцев Храма? Фома не понимал. Куда больше по душе ему были неоглядные степные просторы, или же чудные горные хребты, тающие вдали, растворяющиеся в небесной синеве. Вот на них он готов был глядеть вечность, и даже жесткое седло и некоторая грубость спутников не умеряли восторгов.
Вот сейчас лошади шли неспешным шагом, и Фома имел редкую возможность не только оглядется, но и вволю поразмышлять над увиденным. Правда, глядеть было особо не на что: пыльная дорога тянулась по степи, вокруг трава, трава, трава Иногда, правда, попадались крупные, с небольшой коровник, камни, или корявые, будто скрюченные неведомой болезнью, деревья. Но Фоме все равно интересно и мысли текут спокойно, плавно, совсем как в родной, знакомой до последней полочки, библиотеке
Но до чего ж огромен мир!
О чем задумался? Поинтересовался брат Морли. Фома и не заметил, как он подъехал, а заметив, не слишком-то обрадовался, ибо теперь подумать ему точно не дадут. Брат Морли обладал живым характером и необъятным животом, куда помещалосьФома собственными глазами виделлитров десять пива. Сие обстоятельство настолько его поразило, что даже замечания не сделал, хотя где это видано, чтобы святой брат богопротивное зелье потреблял?
Морли мурлыкал под нос песенкускорее всего непотребнуюи чтобы отвлечь инквизитора от сего пагубного занятия, Фома ответил на вопрос.
Восхищаюсь.
А, ну, тогда, это конечно. Пить будешь?
Вода?
Морли презрительно фыркнул.
Воду нехай кони пьют. Пиво! Самое лучшее по эту сторону гор!
Пьянство противно Господу нашему.
Тьфу ты! Сразу виднохрамовый птенчик. Толстяк приложился к фляжке. Первый раз едешь?
Первый.
Ничего, я из тебя человека сделаю, а то там, в храме, совсем вам там мозги засушили. Где ж это видано, чтобы человек доброму пиву воду предпочитал?
А душа?
Душа радоваться должна. В Библии так и написаночто душу радует, то и Богу хорошо.
Фома подивился столь вольной трактовке Священного писания.
Всего отряд насчитывал шесть человек: сам Фома и пятеро братьев-воителей, каждый из которых, надо полагать, не раз путешествовал по внешнему миру. Почему именно пятеропослушник не знал, так решил Святой Отец, а Фома, не единожды убеждавшийся в мудрости этого человека, лишь порадовался подобному сопровождению. Жаль только, что воины не разделяли его оптимизма и от расспросов Фомы про прошлые походы и бои, в которых доводилось принимать участие, увиливали. Один Морли и снисходил до беседы.
Брат Морли, а вы много путешествовали?
Приходилось, толстяк приосанился. Поболтать он любил, особенно, когда слушатель попадался благодарный, например, как сейчас. Двенадцать экспедиций за спиной, эта тринадцатая. Нехорошее чисто. Нечистое.
Суеверия, отмахнулся Фома.
Ты, сынок, молодой, да делишь быстро. Тосуеверия, тоистинная вера Лучше старика послушайнеспокойно нынче стало.
Где?
Да в мире. Слухи всякие ходят. Будто бы далеко на юге, там, где нечисть и та не селится, дверь из преисподней открылась, и твари всякие наружу полезли Ну, скоро своими глазами все увидишь.
Это почему? Из объяснения Фома ровным счетом ничего не понял.
А куда мы едем? прищурился Морли.
Крепость Вашингтон.
Вот то-то и оно. Самая южная крепость. Почитай на самой границе стоит, даже не на границе, Вашингтон особняком стоит, с одной стороны Проклятые земли, с другой горы Самый настоящий край мира, можешь мне поверитьсвоими глазами все видел. Вот замок там хороший, крепкий и земли вокруг богатые. Князь пробовал южнее забраться, не вышло. До реки дошел, а дальше ни-ни: раз пять высылали разведчиковни один не вернулся. Князь на реке дозор выставил, чтоб на всякий случай Морли замолчал.
А дальше?
Дальше? Дальше ничего. Уже годков десять с той поры прошло. Дозор стоит, крепость тоже, и князь, надо думать, здравствует. Володарнастоящий воин, если что из-за реки полезет, всех, до последнего человека положит, но дальше крепостных стен врага не пустит. Ты бы видел, какие там стены! Толстенные. По верху два всадника проехать могут, и разминутся! А на душе все одно неспокойно. Вот если б все хорошо было, разве ж нас туда б послали? Вот скажи, послушник Фома, зачем мы туда едем?
Фома отвел взгляд, так уж вышло, что о цели экспедиции знал лишь он. Остальным было велено доставить послушника к месту назначения, а дальше выполнять его указания.
Носом-то не крути, как собака больная, знаешь, о чем спрашиваю. Где ж это видано, чтобы пятерых братьев под начало мальчишки-послушника ставили? Давай, рассказывай. Все равно ж узнаем, когда приедем, так чего тянуть? Ну, кого мы там забыли?
Вампира. Шепотом ответил Фома. С одной стороны, Морли прав, в крепости братья все одно узнают, с кем придется иметь дело. С другойлучше, если к этому времени Фоме удастся подружиться с ними. Или хотя бы заручится помощью.
Матерь Божья! Во всю глотку выдохнул Морли. Ты серьезно?
Серьезно.
Рассказывай, чего там в Храме снова придумали. Хотя нет, погоди. Рубеус! Эй, Рубеус! Тащи свою задницу к нам!
Тут Фоме стало совсем не по себе, одно дело рассказывать про вампира Морли, который, может, и поорет, повозмущается, но сделает это необидно, а вот брат Рубеус брат Рубеус являлся командиром отряда. Молчаливый, отрешенный, с холодными глазами и перечеркнутым шрамом лицом, он внушал Фоме безотчетный страх. И тот факт, что брат Рубеус за все семь дней пути ни разу не обратился к Фоме, да и вообще, казалось, не замечал присутствия в своем отряде столь бесполезной личности, как послушник и младший служитель храмовой библиотеки, только радовал Фому. И вот теперь придется рассказывать все брату Рубеусу, он, конечно, разозлится и