Вдруг о-хот-ник вы-бе-га-ет спотыкаюсь и падаю. В сугробе снег мягкий, легкий, похож на белую перину, если закрыть глаза и не шевелиться, то я почти дома, и не ветер ревет, а мама поет колыбельную, я помню ее голос, и помню, что лежать нельзя.
Встаю. Оскорбленная метель колючей лапой раздирает лицо. И жажда наваливается с новой силой.
Пря-мо в зай-чи-ка стре-ля-ет
Ну вот и конец. Еще два шага и или три четыре пять
Вышел зайчик погулять смешно.
Пещера. Темные своды, на камнях скользкая пленка инея, а внутри мелкая, смешанная с землей, снежная крошка. Как я сюда попала? Не помню. Ничего не помню, в головебелая круговерть и дурацкая считалочка, навязчиво крутится, подталкивает к действию
Не могу. Холодно. Переворачиваюсь на живот, чтобы встать, куртка отрывается от земли с тихим треском, а пальцы не гнуться. Правильно, на руках та же ледяная корочка, что и на стенах пещеры.
А сердце бьется через раз. Наверное, я все-таки умру
Подтянуть колени к груди, свернуться в клубочек, сберегая таким образом остатки тепла. Еще несколько секунд жизни позвать, нужно позвать теперь меня обязательно услышат.
Мой зов больше похож на плач, но это все, что я могу сознание снова уходит.
Глава 2
Фома
"Не знаю, кого следует благодаритьсобственную неуклюжесть или неприязнь черноволосой хозяйки замка, но здесь, внизу мне намного лучше. Пусть даже местные люди пока относятся ко мне с опасением и некоторой настороженностью, но в них нет отчуждения, свойственного обитателям Хельмсдорфа".
Сосредоточится на записях мешали едкие комментарии Голоса, вот уж кто был недоволен переселением. Поначалу Фома даже опасался, что Голос снова причинит боль, но обошлось. А Северный замок отсюда не виден, он скрывается где-то в скалах, быть может, вон за той вершиной, похожей на копье, или за ее более высокой соседкой. Снизу горы выглядят совершенно иначе, завораживающе-красивые и недоступные, но Фома ни на секунду не пожалел, что пришлось уйти.
Здесь в деревне с труднопроизносимым названием Кахеварденнен у него собственный дом, пусть старый и сырой, с чуть подгнившими разрисованными плесенью стенами и крошечными окнами, сквозь которые почти не проникает свет, но свой. Мебели почти нет, воду приходится носить из колодца, а печь, стоит ее затопить, наполняет единственную более-менее пригодную для жизни комнату едким сизым дымом, но Фома счастлив.
Потому что дурак, пробормотал Голос.
"В Кахеварденнен тридцать пять домов, заправляет всем староста, герр Тумме, ко мне он отнесся благожелательно и дружелюбно"
Ну еще бы, с такими-то рекомендациями ты напиши, напиши, что позаботиться о тебе попросил Хранитель. Сомневаюсь, что староста сохранил бы свое дружелюбие, явись ты сюда один.
"Я пока не слишком хорошо знаком с остальными жителями деревни"
Точнее, они не проявляют желания знакомиться с тобой.
Что тебе от меня надо?
Мне? притворно удивился Голос. Ничего. Я просто общаюсь, в противном случае ты скоро совсем одичаешь. И вообще займись чем-нибудь полезным, например, окна помой, и вода почти закончилась. Да и ужин сам не приготовится.
И снова он был прав.
Воды в ведре осталось на два пальца, и Фома аккуратно, стараясь не расплескать, перелил ее в чайник, попутно отметив, что последний неплохо было бы почистить: дно и бока потускнели, пошли черными пятнами подгоревшего металла. Да и с печью пора что-то делать, дрова заканчиваются и запасов еды осталось дня на два-три. Кроме плюсов в самостоятельной жизни имелись и явные минусы, ну да хуже, чем в степи не будет.
Голос благоразумно промолчал.
По заведенной неизвестно кем традиции собирались у колодца исключительно женщины, причем не столько для того, чтобы воды набрать, сколько для общения. При появлении Фомы разговоры смолкли, но расходиться селянки не спешили, наоборот, они с явным любопытством, которое и не пытались скрывать, рассматривали Фому, обменивались многозначительными взглядами и насмешливыми улыбками.
Добрый день.
Добрый, добрый, отозвалась Гейне, почтенная супруга герра Тумме. Была она под стать мужу дородна, краснолица и светловолоса, но при этом обладала весьма мягким голосом. Ну как, герр Фома, устроились?
Да, спасибо.
И чем заниматься будете? Госпожа Гейне оперлась на край колодца, видимо, это означало, что беседа будет долгой.
Не знаю, не думал еще
Это вы зря, о деле прежде всего думать надо а что ж к нам не заходите? Или плохо принимали?
Благодарю, госпожа, но как-то не удобно без приглашения.
Ну так я вас приглашаю, спокойно произнесла Гейне и, подхватив с земли полные ведра воды, приказала. От прям и сейчас и приглашаю. Муж мой тоже рад будет.
Особой радости у герра Тумме Фома не заметил, хотя староста был привычно вежлив, и даже пообещал прислать кого-нибудь, чтобы печь поглядели. Пока говорили, Гейне накрыла на стол: свежий ароматный хлеб, белые ломти сыра, творог, сметана от одного вида в желудке заурчало. Последним на столе появился красивый стеклянный графин, при виде которого Тумме весьма оживился.
Вишневая наливочка, пояснила Гейне, наполняя глиняные чашки, со своего сада. Знатная в этом году получилась. Да ты кушай, кушай совсем отощал на Михеля похож, правда?
Тумме кивнул и одним глотком осушил чашку. Фома последовал примеру хозяина, наливка оказалась тягучей и сладкой, будто сироп. Ничего, вкусно. И сыр тоже вкусный, а Михеля, единственного сына Тумме, Фома видел, и никакого сходства между ним и собой не заметил. Но спорить с Гейне невежливо.
Тяжко одному, продолжала Гейне, снова наполняя чашки. Вон, и одежда грязная, и за водой сам и готовишь, небось, тоже сам. И по хозяйству все только и шепчутся, что поселился бобылем и носу не кажешь, а нехорошо это, когда мужик один живет до беды недолго.
Какой?
Наливка оказалась не только сладкой, но и крепкой, после третьей чашки Фома ощутил, что во всем теле появилась приятная легкость.
А разная жениться бы тебе или просто кого в дом взять.
Кого?
Да хоть кого Илзе вот второй год как вдова, трое детей правда, но еще молодая, здоровая, в два раза больше родит.
Фома замотал головой, не нужно ему никого, ни жены, ни вдовы, ни детей да сам он проживет, ему одному удобнее.
А то если молодую хочешь, то Ярви возьми, хорошая девка, рукастая
А я сказал, не жить ей тут! рявкнул Тумме. Нечего позорить. Завтра же чтоб духу ее не было, ясно?
И куда ж ей идти-то? В зиму-то, в мороз?
А пусть куда хочет, туда и идет Тумме встал из-за стола. У меня в доме ей место нету ясно?
Нет, Фома тоже поднялся, домашняя наливка сделала свое дело, он чувствовал в себе непреодолимое желание сделать ну хоть что-нибудь сделать. У меня есть ну место пусть живет.
И зачем-то добавил:
Зимой холодно.
Смотри, пожалеешь, пробурчал староста, как-то разом растеряв весь свой гнев, а Гейне отвернулась, должно быть опасалась, что супруг заметит довольную улыбку.
Рубеус.
Легче, не так резко. Ты рубишь так, будто пытаешься пробить щит, которого в принципе не существует, а поскольку законы физики никто не отменял, то по инерции твой удар затягивается дольше и дальше, в результате чего в защите образуется дыра. Преимущество должно быть не в силе, а в скорости.
Карл положил саблю на стол и, вытерев шею полотенцем, заметил:
А вообще делаешь успехи жаль, что только в фехтовании.
Не начинай, Рубеус пощупал дыру в рубахе, длинная царапинанаглядное подтверждение правоты Карласаднила. Тем более, что во всем остальном тоже порядок.
Ну да, ну да во всем, что касается работы полный порядок, даже иногда тошно от такого порядка становится. Знаешь, в чем твоя проблема? Ты жить не умеешь. Ты принимаешь правила игры, подчиняешься им, скрупулезно выполняешь инструкции, но при всем этом остаешься непробиваемо равнодушным к происходящему. Почему-то все твои эмоции выплывают наружу только, когда дело касается негатива. Ты считаешь, это нормально?
Я считаю, что тебя это не должно волновать.
А меня, представь себе, волнует.