В книгах было сказано, что Люцифер возгордился и в гордыне своей возжелал стать похожим на Бога.
Чушь. В книгах всегда пишут чушь. Чушь писали и фарисеи в Иудее, и почтенные старцы, сгибаясь под тяжестью лет и похоти, когда за замковыми стенами бились армии двух держав. Правду всегда маскируют чушью, стараясь выставить одну из сторон хуже другой, фыркнул демон. С Отцом никто не сможет сравниться. Он Альфа и Омега, Суть всего, а мы его дети.
Почему же тогда он изгнал вас из Рая? спросила Виктория. Демон задумчиво хмыкнул и, выпустив дым, вздохнул.
Люцифер был первым, кто открыл глаза и посмотрел иначе на саму суть мироздания. Он открыл и наши глаза, и открыл бы гораздо больше, если бы имел достаточно времени. Он не хотел свергать Отца и не хотел стать похожим на него. Он хотел стать свободным в своем выборе. Сам хотел решать, что ему делать.
Понимаю. За меня в приюте тоже все решали. Что одеть, куда идти, как жить.
Вот, улыбнулся Элигос. Частичное понимание есть. А мы не хотели жить по чьим-то правилам. Утомляет, знаешь ли, когда у тебя впереди вечность. Вы, люди, назвали это восстанием, а мы всего-то хотели свободы.
И вы её получили.
Да, но какой ценой? воскликнул демон, мотнув головой. Ценой изгнания, Виктория. Потерять родной дом и стать тем, кого все ненавидят, не слишком радужная перспектива, согласись.
Ты хотя бы видел свой дом. И у тебя есть братья, а у меня нет никого.
Совсем?
Совсем. В приюте нам не разрешали с кем-то дружить. Девочки просто ходили бледными тенями по коридорам, молча ели, молча учились, молча спали, лишь изредка перекидываясь друг с другом парой фраз, пока воспитатели не видят.
Ох уж эти монахини! Всюду пихают свой целибат.
Я не про приют святой Агнессы говорю, Элигос, а про другой. В моей жизни было много приютов, но последний особенный.
Ты не горишь желанием говорить о нем, заметил Элигос, сделав глоток чая.
Поверь, так будет лучше, вздохнула Виктория. Пять лет одиночества наедине с собственными мыслями и а, не важно.
Нет, важно, подобрался демон, внимательно смотря на покрасневшую девушку. Говори.
Лучше вернемся к разговору о тебе, улыбнулась она. Ты странный человек. Прости, демон. Демон, да. Странный демон, ищущий странности.
Именно. Ты как раз такая странность, улыбнулся он. Ладно. Мы вернемся еще к твоему прошлому. Это вопрос времени.
Почему ты мне помогаешь?
Мне просто интересно твое путешествие. Оно, видишь ли, частично пересекается с моим, а путешествовать в компании куда веселее. Плюс у тебя нет денег.
Зато у тебя они есть, и ты ими соришь, как конфетными фантиками.
Виктория. Не напоминай про сладкое. Двадцать первая конфета была лишней, поморщился Элигос. Теперь даже черный кофе без сахара сладкий как сироп.
Но откуда у тебя деньги? Столько денег.
Деньги часть вашего мира. Вы слишком их любите и слишком ненавидите, но без них теряется смысл вашего существования. Я же демон, Виктория. Мне не нужно сидеть в офисе целый день, чтобы получить пару грязных и влажных бумажечек. Да, пока ты заказывала те омерзительные бургеры, я слушал разговоры других людей. Они сидят в офисе, чтобы получить деньги. Вместо этого я щелкну пальцами, и мой кошелек пополнится. Маленькое преимущество демона перед жалкими людишками.
Понятно, рассмеялась девушка. Я думаю, что многие бы променяли свой родной дом на возможность щелкать пальцами и наполнять кошелек.
Люди, да. И не только дом, но и душу. Но не падшие, фыркнул демон. Мы презираем материальные блага, но отдаем им должное. К примеру, черному кофе. И я сейчас не о той омерзительной жиже, которую подают здесь.
И где же был самый идеальный кофе? саркастично спросила Виктория.
В Иудее, коротко ответил Элигос.
Эм ты хотел сказать в Израиле?
Нет, я хотел сказать в Иудее. Тысячу лет назад.
Это объясняет твое странное поведение и удивление поездам и машинам. Частично, кивнула девушка.
Частично, демон сделал акцент на этом слове и улыбнулся. Лучший кофе, что я пробовал, был в Иудее. Тот толстый брадобрей, который дал мне приют, приготовил этот дивный напиток. Отведав его, я на миг вернулся домой, Виктория. Терпкий, горький, горячий. А запах один запах заставляет мое черное сердце биться в экстазе и желать его вновь.
У нас это называется зависимость. Кофейная зависимость.
Увы, человечество создало много запретных удовольствий, к которым быстро привыкаешь, а отвыкнуть невозможно, кивнул Элигос. И кофе одно из них.
Тогда тебе надо заказывать кофе в кофейнях, а не в поездах. Тут подают растворимый, а судя по твоим восторженным словам, ты пил настоящий, вареный кофе.
Возможно. Я предпочитаю наслаждаться готовым продуктом, а не узнавать, как его готовят, усмехнулся демон. Виктория улыбнулась и, вспомнив о чем-то, грустно вздохнула, что не ускользнуло от внимания её попутчика. Примерно через час мы прибудем в Прагу, но я не вижу на твоем лице радости. Такое лицо было у ворот приюта, и такое же сейчас. В чем дело, Виктория? Ты боишься?
Боюсь. Боюсь, что не найду слов, когда увижу их.
Глупости. Найдешь. Впусти в свое сердце ярость, а когда она закипит, вылей её на их ничего не понимающие физиономии, ехидно ответил Элигос.
Я не держу на них обиды, Элигос, ответила девушка, заставив демона удивленно хмыкнуть.
Вообще? уточнил он. И не желаешь накричать на них, обругать их бранными словами, облить их циничным кипятком своих упреков?
Вообще. Это мои родители. Если они отдали меня в приют, значит, что-то случилось. И я хочу узнать, почему они это сделали, а не обругать их. Я смирилась со своей жизнью и хочу лишь получить ответы на вопросы, которые терзали меня все это время.
Ох, люди, вы такие мягкие, когда это совсем не к месту, покачал головой Элигос. Авраам тоже колебался, когда занес нож над Исааком. Хотя, казалось бы, что может быть проще?
Я не хочу заносить над ними нож, Элигос. Я хочу ответ на вопрос.
Это я уже слышал.
Мне кажется, что в тебе нет ненависти к своим родителям.
Почему же? рассмеялся Элигос. Ты знаешь меня только два дня, а уже читаешь, как открытую книгу?
Нет. Когда говоришь об отце, ты говоришь без ненависти. Но с обидой.
Конечно с обидой. Изгнать меня и братьев за то, что я хотел свободы, это очень обидно. Но в чем-то ты права, Виктория. Ненависть это человеческое изобретение, как и деньги. Ни ангелы, ни демоны ей не подвержены. Ненависть дочь свободы. Свобода вообще очень продуктивная мать, знаешь ли. И это далеко не самый худший её ребенок. Хоть и уродливый.
Я думала, что демоны уродливы.
Очередная глупость из глупых книг, отмахнулся демон. Не всему стоит верить слепо, юная леди.
Но в фильмах и книгах демоны всегда изображались уродливыми.
Так людям проще проводить сравнение добра и зла, вздохнул Элигос, доставая портсигар. В вашем воображении зло всегда черное и уродливое, а добро белое и пушистое, как тот щенок с картинки, которую ты умыкнула у мнимого немого.
Я не умыкнула, а оставила за нее деньги на столе, покраснела Виктория, вызвав у Элигоса смешок.
Даже так? Хм. Ладно, вернемся к вашим человеческим глупостям. Почему демоны должны быть уродливы, если они когда-то были ангелами? Ах, да. Понимаю. Отец разгневался на нас и изменил наш лик, так?
Ага.
Опять же, миф. И довольно глупый. Нас изгнали, а не облили кипятком, как каменотес Левей своего сына, когда тот забавлялся с козой в кустах. Но изменения были, хоть и незначительные. Видишь ли, мы стали показательным примером того, что случится с ангелом, если он решит задуматься о свободе. Наши лики остались прекрасными, как ты сама можешь видеть, Элигос улыбнулся и указал пальцем на свое лицо, заставив Викторию в очередной раз покраснеть. Но со временем в них появилось нечто другое. В голосе, в чертах лица, в движениях.
Злое?
Можно сказать и так, уклончиво ответил Элигос. Но никаких щупалец, трех пастей, гадючих рук и скорпионьих ног у нас нет.