Злоупотребление происходит из отсутствия душевного равновесия,сказала Её Величество.Если дух человека уравновешен и спокоен, ему нет надобности впадать в какую-либо крайность.
Обучалась Энити и музыке. Впрочем, этим искусством здесь владел всякий, а танцевать начинали раньше, чем ходить. Танцевальная и музыкальная грамота здесь, можно сказать, приравнивались к письменности и языку. Не уметь танцеватьвсё равно что быть косноязычным, а не играть на каком-либо (хотя бы одном) инструментето же, что писать с ошибками. Энити решила во что бы то ни стало овладеть арфой: конечно же, на неё повлиял тот вечер, когда была спета Песня Предчувствия Зарождения Любви. Её наставницей в этом деле стала сама королева.
Во время этих уроков расстояние между их губами сократилось настолько, что не могла пройти и струна этого прекрасного инструмента. Лепестки вечно цветущих лиан осыпали их душистым снегопадом, плыли лодочками по поверхности зеленоватого бассейна, возле которого Энити с королевой музицировали. Снаружи, за колоннами, цвели похожие на вишню высокие кусты, и ветерок нёс по полу позёмкой белоснежную пургу их лепестков.
Каков был возраст Таори? Жили здесь долго, в брак вступали в зрелую, осознанную пору жизни, накопив опыта и знаний. Когда во всеуслышание объявили, что Её Величество ищет свою суженую, сердце Энити рухнуло в пучину терзающей вьюги. Что в таком случае значили эти ласковые взгляды, этот поцелуй, это многообещающее тепло в голосе?
Во дворец стали съезжаться прекрасные дамы со всех концов земли. Они гуляли в саду, угощаясь самыми лучшими плодами, отовсюду звучала музыка и смех, а между деревьев с утра до ночи скользили танцующие силуэты. Королева, величавая хозяйка, мудрая и сдержанная, прохаживалась среди гостей, всем улыбаясь, со всеми вступая в учтивые беседы. Иногда её взгляд падал на Энити, и в нём проступало что-то особенноене просто учтивость и любезность. Но взгляд этот ранил странницу хуже кинжала. Случилось то, чего она так боялась: «чёрный зверь» поднялся в ней во весь рост и теперь искажал и отравлял всё. Этот великолепный, пышный приём казался ей фарсом и издевательством над ней.
Но она молчала, держа свою больсвою болезньвнутри себя. Какой-то голос шептал ей, что на самом деле всё не так, что она смотрит на мир глазами «чёрного зверя», и королева вовсе не хочет помучить её, у неё на глазах выбрав себе невесту, а её оставив ни с чем. Но «зверь», став двухголовым, рычал и хохотал ей в оба уха и не оставлял малейшего шанса выбраться из тёмной норы к свету.
Укрывшись в своей комнате, Энити затыкала уши, чтобы не слышать музыки. Некогда прекрасные звуки превратились в режущую слух какофонию, от которой сердце выпрыгивало из груди, а рёбра трещали, точно разрезаемые огромным секатором. Цветущие лианы стали шипящими змеями, и Энити заползла под кровать. Тело покрывал ледяной пот, а дыханию было так тесно в груди, что кулак вскидывался и бил в днище кровати, словно в крышку гроба.
По этому стуку Таори и нашла её.
Энити, что это за прятки?засмеялась она, заглядывая под кровать.Что за радость сидеть в четырёх стенах? Выйди, повеселись вместе со всеми!
Но та слышала совсем другое. Она видела, как губы королевы насмешливо кривились, а с них слетало:
Вылезай, а то пропустишь самое интересноето, как я выберу себе невесту. Ты должна будешь нас поздравить и пожелать нам счастливой супружеской жизни: такова плата за моё гостеприимство.
Нет, нет, нет, нет,запищала странница, и слёзы градом катились по щекам, а на искусанных губах выступали пятна крови.
Таори никогда не видела её в таком состоянии: это был первый приступ Энити здесь. Другие остались там, в Том Мире. Но королева поняла, что происходило.
Нежным ручейком Вечерняя Песня Предчувствия Зарождения Любви заструилась в уши Энити, пробивая многослойный кокон слизи, которой их опутал «чёрный зверь». Странница не могла не узнать Песню... Ноги ей щекотали деревья, по чьим верхушкам они танцевали в тот вечер. Песня не могла лгать и издеваться, танец искренности не обманывал. Дрожащая, обливающаяся слезами, икающая и тяжело пыхтящая, будто после долгого бега, Энити выползла из-под кровати в заботливые, ласкающие руки Таори. Она срывала со своих ушей искажающую слизь «чёрного зверя», и та пятнала светлые праздничные одежды королевы.
«Тычёрная дыра,выл «зверь».Погибнут все, кто вокруг тебя вращается».
Да, клубок шипящих змей снова стал цветущими лианами, а музыка стала музыкой, а не визжащим, скрежещущим адом, и слизь видела только она сама. Приступ миновал, но мысль осталась... Осталось понимание: ей не выздороветь.
Слизь была не просто видением. Эта отвратительная, заразная субстанция, похожая на мокроту туберкулёзника, грозила расползтись повсюду. Правы были дамы-советницы, ей не следовало здесь оставаться, подвергая опасности мир и, прежде всего, его прекрасную королеву.
Ласковые руки Таори увлекали её наружу, приглашая присоединиться к празднику. Пошатываясь, Энити вышла в общий зал и присела на подушку у стены, под пышной лианой с ярко-жёлтыми цветами. По велению королевы ей поднесли фруктовый напиток со льдом, а Таори нежно сжала ей пальцы и шепнула:
Останься, пожалуйста... Без тебя мне чего-то не хватает.
Начинался обряд выбора невесты. Прекрасные дамыцелый великолепный цветник красавицвстали в круг, тихонько переговариваясь. Они расступились, пропуская в центр королеву, которая несла на ладони хрустальный шар. Внутри шара заиграли блики света, он поднялся над рукой Таори и завис в воздухе. Королева поставила на него корзинку с белыми цветами: видимо, та, кому она вручит этот подарок, и станет её суженой.
Таори переводила ясный взор тёплых глаз с одного лица на другое, а сердце Энити опять заходилось в бешеном стуке. Глянув на свои пальцы, она снова увидела проклятую слизь. Нет, нельзя допустить этого!.. Бежать... Прочь отсюда!
Спотыкаясь, падая на колени и снова поднимаясь, она бежала по саду. Деревья недоуменно шелестели ей вслед, а кусты цеплялись за платье, будто пытаясь остановить этот бешеный бег. Падая, Энити оставляла на траве слизистые отпечатки ладоней. Чёрт, чёрт, она всё вокруг заразила! Стон рвался с искусанных, с уже подсохшими ранками, губ. Нельзя умываться, иначе и в воду попадёт эта гадость.
Силы были исчерпаны, и она, упав, подняться больше не смогла. Кажется, только спина осталась чистой, спереди всё платье покрылось слизью. Прислонившись к дереву, она ловила ртом целительный воздух, но он не помогал.
Энити!
Перед ней стояла Таорис хрустальным шаром и корзинкой цветов на нём. В её взгляде сквозь нежность проступала тревога.
Куда же ты бежишь от своего жребия?чистым, звучным голосом молвила она, и его эхо отдалось под кронами деревьев.Ведь этот дар предназначен тебе. Я прошу тебя стать моей супругой.
С пальцев Энити уже натекла огромная лужа слизи. Её мерзкий, сопливо-студенистый край подбирался к мерцающему подолу платья королевы, и у Энити вырвалось:
Нет!
Она предостерегающе выбросила вперёд руку, чтобы Таори не приближаласьведь тогда она наступит в эту пакость. Но королева истолковала её возглас иначе.
Осколки упавшего хрустального шара брызнули во все стороны, а сверху легли разметавшиеся в беспорядке цветы из опустевшей корзинки. Казалось, весь загар сбежал с лица Таори, ставшего белее этих лепестков. Ни слова не говоря, она повернулась и величавым, лебединым шагом поплыла прочь, к дворцу.
Энити осталась одна в пустоте. Не было никакой лужи слизи, её собственное платье осталось незапятнанным. В траве блестели лишь осколки разбитого шара и лежали увядшие цветы.
Она не знала, сколько прошло минут, часов или дней. Её окутал глухой кокон безвременья. Праздник, по-видимому, рассосался, гости разошлись. Над верхушками деревьев догорала вечерняя заря. Во дворце было тихо, как после похорон: никто не играл на инструментах, не смеялся, не танцевал. Сердце Энити сжалось от леденящего дыхания горечи... А в следующий миг она с потускневшими, тёмными глазами сжала губы. Всё повторялось. Там, в Том Мире, она сделала то же самое.
До глубокой ночи она сидела один на один с затихшим, словно в трауре, дворцом. «Так надо, пойми,мысленно объясняла она этой тишине.Ячёрная дыра, которая губит всё, что вокруг неё вращается. Потому я и обрубаю связи... Чтобы если и идти ко дну, так самой, не таща никого за собой».