Е2-e4, выцеживаю сквозь зубы.
И он уже безо всяких вопросов моментально переставляет пешку на доске.
Партия превращается в предсказуемое времяпрепровождение Уровень владения игрой не даёт мне развёрнуто отвечать на вопросы, рвущиеся из охваченного новой концепцией разума противника, а его ходы достойны пятилетнего ребёнка, да ещё и прикрываются соответствующими комментариями. Упорно возвращаю их, поначалу даже более-менее терпеливо объясняя, почему они никуда не годятся.
Допекает Том уже в миттельшпиле:
У ладьи должен быть флегматический темперамент, поэтому она предпочитает переместиться всего на одну клетку.
Хватит выдумывать! Я же заберу её слоном! Темперамент, блин
Вздыхает и изменяет ход на ещё более несуразный.
Ну куда, куда! Я же пешкой заберу! ору я и обнаруживаю на лице Тома подозрительное выражение.
Ваня, как ты сказал? Чтобы был мат, нужно подвести короля под удар и он при этом чтобы не мог спрятаться или заслониться, так?
Ну.
Атакуешь ладью и следующим ходом получишь мат.
Три секунды втыкаю на доску а потом ещё две борюсь с желанием расшибить её кулаком: этот мудрила в самом деле выиграл.
Не обращай внимания, старается он замять, ты же всё за меня сделал, я только разглядел
Флегматический темперамент! смех теперь проламывает негодование сразу вдоль и поперёк всего меня. Признайся, что ты просто пудрил мне мозги
Ох Ничего я не пудрил каждая фигурка вместе с её положением на поле у меня словно наделена характером. В такой форме хм я обдумываю те соотношения, которые тут Вдобавок в этом есть отвлечённый смысл: нельзя забывать, что у символа может быть воля
Конечно, перебиваю (успевая даже пожалеть, что испортил настолько запущенные дебри), чего я, дурак, хотел: играть в шахматы с типом, который куда-то запихнул в себя семьдесят языков
За сто тридцать восемь земных лет едва ли слишком быстро.
Сто тридцать восемь?! Ёлки, ты же так и не сказал И как оно сто тридцать восемь?
М по-прежнему мало что понимаю, но больше не вижу смысла это скрывать
Не оказалось бы только, что ты просто я из будущего
Ох Вот ещё не льсти себе И кроме фантастики, что тебя занимает?
***
Поздно вечером я изучаю отчёты системы и тестовой проверки оборудования на корабле Тома.
Ваня, слышится сзади, на во-о-он той стене есть анимация в виде плывущей земной морской черепахи?
В смысле? недоумеваю, не оборачиваясь.
Кофе черепаха есть или нет?
Твою же мать, Том! Конечно нет! Какого хрена это так долго длится? Зачем ты вообще его пил?! Я же тебе доверил межпланетные переговоры а тебя ещё не отпустило?! А если бы вместо ахдирцев приглючились черти из преисподней? Всё, иди отсюда
Чтобы успокоиться, отвлекаюсь на то, что планировал уже давно очередную попытку всё проконтролировать, на самом деле, листаю каталог «Одиссеи» (почему успешные магазины всегда имеют такие названия, как будто их придумали на скорую руку?) в поисках 3d-шаблонов кое-каких аксессуаров для звездолёта Тома.
На вопросительное молчание за спиной я профилактически сообщаю:
Ты выбесил меня до предела, Том!
Но это не помогает, потому что удаляющихся шагов я как-то не слышу, зато получаю очередной вопрос:
Понятно. И что ты делаешь?
Подарок тебе выбираю.
Знаешь ли, не так-то просто понимать насмешки на чужом языке
Я серьёзно. Ты видел свой страховочный ремень? Это самоубийство.
Ох спасибо Том вроде бы издаёт смешок, я ведь тоже для проверки своего принтера отправил на печать кое-что для тебя Ой, зачем?! Не смотри! Неинтересно же будет.
Но я уже лезу в текущие процессы на корабле и загружаю активный шаблон.
Это оказываются механические часы. В винтажном стиле. На широком тёмно-коричневом ремне. Почти точно такие же были у меня несколько лет назад, рассыпались от удара после той неудачной тренировки, повстречавшись с жёстким элементом крепежа, которого вообще не должно было в третьем зале быть Конечно, Том заметил их на единственном визуализированном фото у меня в каюте: мы с Риткой и Алексом, улыбаясь до ушей, стоим прямо на краю недостроенного верхнего яруса той самой башни, угодившей потом в лапы фотошоперов. Позади нас вызывающе синее июльское небо, слепящие солнечными бликами окна соседних высоток, а часы на моей руке, которой я мёртвой хваткой прижимаю к себе Ритку, показывают полдень Алекс говорит, то фото единственное, где мне не удалось скрыть страх высоты А я думаю, его толком никогда не удаётся скрывать. Но удаётся заставить других считать, что это совсем не проблема.
Они же нравились тебе? выдёргивает из анабиоза Том.
Да. Их Рита подарила. Разбил случайно, и как-то уже сам не стал себе делать новые И так вечно увешаюсь всякими инструментами Но мне нравятся такие часы, спасибо! К тому же это безумно дорогой шаблон
У меня тоже был один близкий друг перестаёт подпирать стену и садится в одно из кресел из моей каюты, которые я забыл загнать обратно.
Он не продолжает, а я не знаю, что сказать. И зачем-то именно сейчас задаю вопрос совсем о другом:
Том Как выглядит раса двадцать шесть?
Откуда, по-твоему, я могу знать?
Ты постоянно врёшь, не пытаясь даже контролировать свою мимику, хотя понимаешь, что я проходил спецподготовку.
Ты всё равно знаешь, любое слово может оказаться ложью, чего ради мне контролировать свою мимику? он не раздражается, не смущается и не злится.
А если ты из расы двадцать шесть?
Ваня, я не из расы двадцать шесть, придвинувшись почти вплотную, с расстановкой выговаривает он. Я уже отмечал, тебя заело на фантастических возможностях. Доверил мне ваше оружие, а сейчас задаёшь такие вопросы?
А какая связь? Я на сто лет младше, но и то понимаю: остановить я тебя успею, а выводы сделать будет проще Что случилось с твоим другом?
Его считай, убили. А я не смог добраться до того, кто это совершил. Пока не смог
И? Что бы ты с ним сделал? Ты же лингвист!
Слово, знаешь ли, обладает огромной разрушительной силой Том вскидывает подбородок, зрачки его сужаются. Помедлив, наклоняется, прикрывая веки: Мне просто не хочется долго расписывать А коротко не выйдет. Надо думать, это не о случившемся, и не о переживаниях, а о том, что за ними то есть после Я в детстве читал одну историю главный герой по ложному доносу очутился в средневековой тюрьме
Усмехаюсь.
Что?.. удивляется Том. Как объяснить и на родном языке трудно было бы там словом сказать, отчаяние, воля, месть и
Я знаю. Я тоже читал эту книжку.
В самом деле?!
Угу.
Внутренне морщусь от мысли, что сейчас придётся долго делиться какими-то натужно вытягиваемыми из глубин обработанного опыта впечатлениями, но к несказанному облегчению обнаруживается, что мы просто молчим. И не собираемся разрывать покой. Я точно. Точно
29 ноября 2098 года, Земля
Точно. Часы, которые вручил мне Том на Ёжике, показывают 01:41:11, как и бортовой компьютер. Сегодня я смог промолчать но не от большого ума. Нет бы сказать, мол, как-нибудь в другой раз. Ладно, должно быть, мне просто хотелось прокатиться. Это же не какой-нибудь аэрокар это «Гермес»! Мой собственный! Зачем? Ну а что, могу себе позволить! Правда, перемещения через ближайший космос обходятся дорого. Хотя тоже могу себе позволить. Но выбираю старомодный ночной полёт над Атлантикой. Объёмная глубина земного неба от одного только вида упоением пронимает насквозь. А ведь будет ещё рассвет над Скалистыми горами, искрящаяся тихоокеанская синева под крылом и приземление настоящее приЗемление: дома в Петербурге или через тысячи километров в Калифорнии разницы нет Отстёгиваю ремень, включаю автопилот и откидываюсь на спинку кресла.
Вот же Свобода. Ночь. Отсутствие бодрствующих желающих «помочь». Экстремальное чувство самого себя. Кажется, я уже успел соскучиться по этому состоянию. Тому самому, от которого жаждал сбежать все шесть лет, проведённых на Ёжике. И тому самому, ради которого рванул на край Вселенной Хотя, конечно, до края мне было далеко Вселенной. Но и у меня самого он тоже есть, край. Точнее, предел. Именно на пределе собственного терпения я через несколько часов окажусь в Лос-Анджелесе и буду контактировать с Женей. «Ну, эта курица ведь всё-таки с тобой росла», говорит Ритка. Как раз тот редкий случай, когда её утверждение можно назвать чрезмерно толерантным.