Черной пыли нет. Концентрация межзвездного газа
Шевцов быстро выключал машину. Его интересовала лишь черная пыль. И через шесть часов он вновь подходил к машине. Загорались красные глаза сигналы, и бесстрастный голос сообщал:
Черной пыли нет
Время ползло тягучее, лишенное дня и ночи, лишь условно разделенное на часы. Изредка Шевцова охватывало чувство острого страха. Ему вдруг начинало казаться, что вот сейчас именно сейчас! произойдет нечто непоправимое. Он спускался вниз, к двигателям.
Моторный отсек был похож на глубокий колодец, опутанный паутиной трапов. Вдоль оси колодца проходила массивная труба электромагнитный ускоритель ионов. Труба излучала голубой свет. Светились и стенки моторного отсека желтым, трапы красным, приборные щиты зеленым. Лампы здесь были невидимые ультрафиолетовые. Включались они изредка. Люминесцентные лаки, покрывавшие все в моторном отсеке, ускоритель ионов, и стены, и трапы, поглощали ультрафиолетовые лучи и потом долго светились в темноте. Что бы ни случилось с подачей энергии, в моторном отсеке всегда был свет.
Шевцов подолгу сидел на решетчатой площадке. Голубое излучение ускорителя смешивалось с желтым отсветом стен; казалось, сам воздух в моторном отсеке светился призрачным, мерцающим пламенем зеленоватым, изрезанным красными змейками трапов.
Ровный гул электромоторов успокаивал. Шевцов возвращался наверх, в кают-кампанию, к чертежной доске. Он много работал. Он проектировал новый звездный корабль
* * *
Рассказывая об этом проекте, Шевцов вдруг увлекся и начал говорить о технических деталях. Ланской не перебивал. Он молчал и думал о другом. Он думал о том, что, подобно Эпохе Возрождения, выдвинувшей великих мастеров искусства, эпоха, в которую жил Шевцов, дала великих строителей звездных кораблей. Их следовало бы назвать художниками, потому что в созданных ими кораблях в каждой линии, в каждой даже мельчайшей детали воплотился не только точнейший расчет, но и вдохновенное искусство, красота и дерзость.
«Скульптура может прожить тысячелетия, думал Ланской. Звездный корабль стареет через тридцать лет. Разные судьбы у этих творений человека Впрочем, нет. То, что строитель вложил в свой корабль, не исчезает и через тридцать лет. Оно просто обновляется и возрождается в новом, еще лучшем корабле. Ни одна подлинно великая находка не пропадает. Так в искусстве, так в технике»
Свет ползет со скоростью триста тысяч километров в секунду. Но мысль, наверное, быстрее света. В этот момент Шевцов подумал почти о том же, о чем думал и Ланской.
Здесь, у чертежной доски, сказал Шевцов, не было чувства одиночества. И те только потому, что работа отвлекала. Нет, дело даже не в этом. Чтобы решить задачу (а проект это сотни связанных между собой задач), мне приходилось вспоминать с самого начала с первых искусственных спутников, с первых космических ракет Я анализировал, сравнивал, отбирал лучшие решения, иногда спорил Рядом со мной пусть незримо были люди; они советовали, предостерегали, возражали Если в такие минуты я думал о черной пыли, то только со злостью. Она мешала нашим кораблям. Она могла погубить и этот корабль, который я чертил на листе ватмана Черная пыль! Каждые шесть часов я включал электронную машину. Помигивая контрольными лампами, машина обрабатывала показания приборов и отвечала мне своим противным голосом: «Черной пыли нет» Но однажды По странной прихоти судьбы это случилось в день моего рождения
* * *
Шевцов ходил по кают-компании «Поиска».
Голубой пластик, покрывавший пол каюты, глушил тяжелые шаги. Перегрузка (корабль летел с ускорением) удвоила тяжесть и каждый шаг требовал больших усилий. Шевцову казалось, что он передвигается по дну невидимого, но плотного океана, преодолевая сопротивление воды. Постепенно он привык к перегрузке.
От стены до электронной машины было восемь шагов. От машины до стены двенадцать. Когда Шевцов шел к машине, он невольно удлинял шаги: смотреть на серую машину не хотелось. Возвращаясь от машины к стене, Шевцов укорачивал шаги, потому что на стене висел портрет девушки и все в этом портрете было особенное.
Шевцов со своей вечной манерой анализировать давно определил, что это особенное в контрастах: узкий овал лица и широко расставленные большие глаза; легкость, хрупкость, почти воздушность и сила в крутом повороте головы; тонкие, совсем еще детские косички и строгий, немного грустный взгляд
Он шагал по кают-компании и думал о том, что глаза удивительные словно озера, пронизанные солнечными лучами. Он попытался найти объяснение и этому, но неожиданно, отодвинув аналитические соображения, из глубин памяти выплыли старые строки:
Ты не от женщины родилась:
Бор породил тебя по весне,
Вешнего неба русская вязь,
Озеро, тающее в светизне
Звонок острый, как удар ножа, вспорол тишину. Шевцов остановился, все еще глядя на портрет. Вновь зазвенел звонок настойчиво, тревожно. Перепрыгивая через ступеньки, Шевцов взбежал наверх, в рубку. На приборном щите, под циферблатом интегрального термометра, горела красная лампочка. Стрелка отклонилась на три сотых градуса. Интегральный термометр показывал среднюю температуру на внешней поверхности бортов корабля. Повышение температуры могло быть вызвано и случайными причинами: лучевым воздействием, каким-нибудь местным перегревом. Но Шевцов уже чувствовал: это черная пыль.
Он спустился вниз, к электронной машине. Включил ее. И услышал жесткий голос ему почудились в нем злорадные нотки:
Черная пыль
Тогда он вернулся в рубку. Здесь, на пульте управления, в стороне от обычной клавиатуры, были две красные клавиши. Шевцов помедлил и нажал одну из них. Созданное им средство защиты от черной пыли вступило в действие.
Это был свет. Яркие лучи света зажглись за бортом «Поиска», концентрический световой пучок ринулся вперед, сметая своим давлением ничтожные по размерам частицы черной пыли и расчищая кораблю дорогу Так, во всяком случае, предполагал Шевцов. Так должно было быть по расчетам.
Шевцов сидел в мягком амортизационном кресле и ждал. Стрелка интегрального термометра не возвращалась к нормальному положению. Она медленно, но упорно карабкалась вверх. Температура продолжала увеличиваться.
Тогда Шевцов нажал вторую клавишу. Включились резервные светильники. И снова надо было ждать. А стрелка термометра никак не хотела вернуться вниз, к зеленой черте.
Шевцов подошел к приборному щиту и долго смотрел на дрожащее острие стрелки. «Врет прибор, подумал он. Свет нагревает металл. Свет, а не черная пыль!»
Он снова опустился вниз, к электронной машине. Быстро мигая красными сигнальными лампами, машина внятно произнесла:
Черная пыль. Частицы сконцентрировались, стали крупнее. Свет не отталкивает их
* * *
Шевцов продолжал рассказ. Он не видел, как Тессем вышел из комнаты и вернулся с бутылкой рислинга. Тессем налил вино Ланскому и себе и сказал:
За тех, кто в Звездном Мире!
Они подняли бокалы, а Шевцов продолжал рассказ, потому что радиоволны ползут очень медленно, и он еще не слышал, что тост был за него. За него и за всех, кто сейчас вместе с ним, шел сквозь мрак навстречу далеким солнцам.
Не надо было пускать тебя, Шевцов, сказал Тессем, поставив бокал. В таких случаях роботы справляются лучше. Они не волнуются.
Тессем поскребывал свою курчавую бородку: должно быть, волновался.
* * *
Итак, машина внятно произнесла:
Черная пыль. Частицы сконцентрировались, стали крупнее. Свет не отталкивает их.
Шевцов допускал, что пылезащитная установка может капризничать. Однако этого он не ожидал. Еще не сознавая всей глубины опасности, он подумал: надо что-то делать. И он отдал команду электронной машине исследовать черную пыль, точно определить ее концентрацию, состав, свойства
Он ходил по кают-компании. «Ну, хорошо, сказал он себе, пока ничего не произошло. Меня послали осилить эту пыль, и я ее осилю. На Каравелле и Неве не было такой аппаратуры, какая есть у меня. А это главное». Это не было главным, он понимал, но не хотел признаться. «Ничего не произошло, повторил он. Пусть машина исследует пыль. Пока я буду думать о другом». И он заставил себя думать о другом. Может быть, сказалась свойственная ему методичность. Может быть, наоборот, это было озорство. Но Шевцов заставил себя вспомнить стихи те самые стихи, которые прервал звонок интегрального термометра.