Неужто он достоин такой чести, что лучшие ваши люди должны собраться? спросил канцлер удивленно.
Архиепископ посмотрел на него как на неразумное дитя:
Брат мой и другие дети мои должны знать, что любая просьба их будет исполнена мной со всеми подобающими мелочами. А иначе, коли буду недостойным сеньором, как мне призывать вассалов, детей моих, под знамена свои?
Так, значит, мы не станем чинить препятствий добродетельному епископу Вильбурга? спросил приор удивленно.
Узнай, что задумал он, и поди прочь, устал я от тебя, архиепископ махнул рукой.
Приор поклонился так низко, что снова почувствовал едкий запах мази, которой лечили ноги курфюрста. Он вышел из покоев и почти бегом кинулся в свою приемную.
Молод, глуп, а где взять лучше? вздохнул архиепископ себе под нос.
А приор добежал до своей канцелярии, где его ждал монах в тишине и одиночестве. Тот сразу понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее, но сказал на всякий случай:
Монсеньор, ужин давно ждет вас и гостья тоже.
Гостью гони, не до нее мне сейчас, вино и сыр вели сюда принести. И человеку нашему скажи, что удваиваю плату, пусть от головореза приезжего не отходит, пусть всех своих людей соберет и выяснит, что за дело затеял вильбургский вор-епископ.
На заре скажу ему.
Не на заре, сейчас беги к нему. Сейчас. Его Высокопреосвященство раздражены, желают знать, что опять задумал братец его. Всегда, всегда, как дело касается его брата этого его брата, так жди беды. Как только я письмо от него увидал, так понял, что будет наш господин недоволен.
Иду, монсеньор, поспешил монах.
Бери охрану и своего человека. Пусть все выяснит, или больше не попадается мне на глаза.
Глава 4
Игнасио Роха по кличке Скарафаджо вертел в руках кирасу солдата, имея при этом вид весьма кислый. А Ёган пошел отсчитывать шаги по мокрой от росы траве, солнце еще не разогнало обрывки утреннего тумана. А вот Яков Рудермаер и Виченцо Пилески были бодры и энергичны. Яков развернул тряпку, в которой находились мускетта и рогатка-держатель. Если поставить эту мускетту на землю, то высотой она оказывалась выше плеча солдата. Длиннющая труба из серого некаленого железа да с тяжеленным прикладом. Пилески достал кожаный мешок, приятели шептались, отмеряя черный порошок. Стали заряжать оружие.
Хорошая у тебя кираса, уныло сказал Роха, с нахлестом да с крутым ребром. Каленая.
Каленая, кивнул солдат, усмехаясь, каленая.
Он был уверен в своей кирасе до тех пор, пока не увидал оружие, которое длиной оказалось с полевую кулеврину. Но даже теперь он не думал, что на пятидесяти шагах свинцовый шарик пробьет каленое железо.
А вот двое дружков Скарафаджо почему-то не сомневались, что им броню пробить удастся. Пилески принялся раздувать фитиль, а рыжий Рудермаер пошел к Ёганупонес кирасу. Вдвоем они набили кирасу камнями и комьями земли, чтобы не качалась во время попадания, и водрузили на старый пень.
Запаливай! крикнул Рудермаер.
Пилески установил мускетту на рогатку, стал целиться. Ёган и рыжий мастер отошли в сторону, чтобы, не дай бог, не зацепило.
Пилески поднес дымящийся фитиль к полке с порохом.
«Фффсшшпааа-хх!» грохнуло так, что Волков невольно закрыл уши руками. Ветерок понес в сторону огромное облако белого дыма.
Ёган подошел к кирасе и крикнул:
Нет дырок!
Конечно, нет, отозвался солдат, дурень и близко не попал!
Заряди-ка, я пальну, велел недовольно Скарафаджо.
Рудермаер не поленился, прибежал, стал помогать заряжать мускетту, они снова шептались, а солдат только улыбался. Теперь стрелял Роха. Он целился долго и наконец приказал Пилески поднести фитиль:
Запаливай!
«Ффссшш-па-хх!» На этот раз выстрел звучал по-другому, и Роха был заметно ближе к цели. Пуля вырвал маленький кусок земли вместе с травой в трех шагах точно перед кирасой.
Сатана под руку толкнул, зло буркнул Скарафаджо.
Из арбалета я бы уже два раза попал, заявил Волоков язвительно.
Ну так попади из этой чертовщины, сказал Роха, протягивая ему мушкет.
Волоков не взял и велел Виченцо Пилески:
Ну, заряжай.
Снова прибежал Рудермаер, они кинулись вдвоем заряжать оружие.
Сыпь больше, говорил мастер аптекарю тихо, оба раза не долетело.
Разорвет, боюсь, отвечал тот.
Не разорвет, сыпь больше.
Не сыпь больше, остановил солдат, ему самому хотелось попробовать, сыпь, как в прошлый раз. Я сам выстрелю.
Мастер и аптекарь посмотрели на него с удивлением и продолжили.
Теперь целился солдат, он учел расстояние, взял угол больше, чем Скарафаджо, все рассчитал, ну, насколько мог верно, а рядом с тлеющим фитилем в руках стоял аптекарь. Ждал приказа.
Пали, скомандовал Волков.
Тот поднес фитиль.
«Ффсс-шш-ппаххх!»
К грохоту солдат был готов, а вот сильного удара в плечо не ожидал. Пока он отходил от боли да пока рассеивался дым, Ёган уже проорал радостно:
Попали, господин!
Пробил? спросил Роха.
Кажется, пробил, негромко сказал Пилески.
А вот солдату не казалось, он и сам видел, что кираса пробита. Рудермаер вытряс из кирасы землю и камни и торжественно принес ее хозяину.
Роха отнял кирасу, поковырял пальцем дыру:
Прямо на ребре пробило, я говорил тебе, Фолькоф, а ты не верил. Ну, кто оказался прав?
Ты бы стрелять поучился лучше, отвечал солдат чуть раздраженно.
Да, он был раздражен, а еще удивлен и даже подавлен. Да, именно подавлен. Случилось что-то невообразимое, о чем он и думать не мог. Случилось то, что разрушило его мир. Мир крепких лат, сильных арбалетов, алебард и пик. Теперь все это перечеркивало какое-нибудь хлипкое ничтожество с мускеттой в руках. Да еще этот Роха тряс дырявой кирасой, вопрошая:
Знаешь, что это? Знаешь?
Моя кираса, ответил Волков зло.
Нет, это не твоя кираса.
А что же это?
Твоя серебряная посуда, дорогие кони и дом с холопами, говорил Скарафаджо радостно.
Да? все еще раздражался солдат. Прямо дом с холопами?
Это само собой, но я сейчас о другом. Друг мой Фолькоф, я держу в руках смерть благородных. Им конец, больше они не смогут прятаться за своими дорогими доспехами. Понимаешь? Это их конец. И конец этой сволочи из Хайланда, что слезают со своих гор. Теперь вся эта горская сволочь уже не станет кичиться своими латами, которые стоят сорок коров. И имперские ландскнехты тоже спесь поубавят. Понимаешь?
Солдат прекрасно понимал это и от души хотел дать Рохе в морду.
Ты же сам болтал, что ты идальго, зло заметил Волков, говорил, что у вас в терции каждый четвертый идальго.
Все наши идальго, и я в том числе, идут в терцию как простолюдины, потому что на коня и доспехи денег нет. А теперь и здешние благородные будут не важнее, чем нищий идальго. Понимаешь, о чем я? Эта штука всех уравняет.
Он продолжал трясти кирасой. Солдат грубо вырвал ее из рук Скарафаджо и сунул Рудермаеру:
Заделаешь дыру, и чтоб красиво было.
Тот молча кивнул, принимая доспех. А солдат вырвал из рук аптекаря кожаный мешочек с порохом, пошел, хромая, к коню.
Роха запрыгал на своей деревяшке за ним:
Ну что? Давай решай, дело верное. Ты не прогадаешь. Мы эти мушкеты будем продавать сотнями.
Волков молчал, Ёган помог ему сесть на коня.
Ну, что ты молчишь? не отставал Скарафаджо, хватая солдата за стремя.
Волков нащупал в мешочке с порохом пулю, достал ее, она была из свинца и величиной с большую вишню. Он подбросил ее на руке и произнес:
Приходите к обеду в трактир, я подумаю.
И поехал в город.
Что он ответил? спросил Пилески, подходя к Рохе.
Сказал, чтобы пришли в трактир к обеду, со вздохом отвечал тот.
Думаешь, он возьмется?
Молись, коли знаешь молитвы, чтобы взялся.
Да мы уже, почитай, год молимся, вздохнул подошедший Рудермаер. Да только все смеялись над нами.
Вот и еще помолись, зло посоветовал Роха. Он не смеялся. Он думал. Он всегда думал, чертов умник.
Во дворец архиепископа ехать было рано, но Волков все равно поехал.
Оставил коня в конюшне, поднялся в залу приемов. Думал, дождется там назначенного времени, а там уже было много народа. И все важные господа. Не ленились, приходили рано, ждали. А вот ему ждать не пришлось. Монах у пюпитра сразу его заметил и побежал докладывать канцлеру.