После этого обращения директора в школе прогудела сирена, а для нескольких десятков глухих с детства учеников начало учебных занятий означал первый сильный удар тока.
Ирина Вострикова переключила учебную систему в обучающий режим и стала наблюдать за успехами и неудачами своих учеников. Начался нормальный учебный день. А таких дней у каждого ученика по триста шестьдесят пять в году. Ведь у государства нет ни времени, ни ресурсов, чтобы бесполезно держать учеников на своем горбу. Учеба это та же работа, только более ответственная, а кто не работает тот, как известно не живет.
И это было справедливо.
Глава 5
Скрежет наполнял все маленькое помещение. Но только здесь и можно было укрыться от жары и пыли. Вернее спрятаться от всего того, чего не хватало наверху в ледяной и безмолвной пустыни под громким названием Россия.
Яркий свет искусственного освещения уже заполнял все уголки помещения, когда механик Седов пыхтя, ввалился в тесную комнатку.
Уф, Седов сбросил со лба несколько едких капель пота, дела.
Опаздываете, напарник Седова, бывший капитан планеристов, Артемов уже закончил подготовку проходного щита к работе.
А куда деваться, мотнул головой Седов, проспал.
Опять? оскалился Артемов.
Да, так вышло, виновато проговорил Седов.
Да что вы, товарищ Седов, Артемов повернулся к Седову, вы мне в отцы годитесь, а все оправдываетесь.
Привычка, понимаете ли, Седов быстро придвинулся к пульту проходного щита и стал включаться в работу, привычка у меня такая выработанная десятилетиями свободной жизни наверху.
Да не спешите вы, Артемов усмехнулся, вы здесь уже три месяца, а все не можете привыкнуть.
Седов пожал плечами:
Представьте себе, не могу.
Не можете, широко улыбнулся Артемов, никак не можете.
А что делать, Седов почесал голову, здесь я три месяца, а наверху прожил сорок лет.
Оно и верно, Артемов положил ногу на ногу, так и есть, я сюда попал в семнадцать, а осваивался года четыре. Все боялся, что зайдет воспитатель или педагог.
Вот видите, Седов достал салфетку и вытер потный лоб и шею, видите. А я, сколько лет то план гнал, то вал. На работу опоздал, штраф получил, штраф получил в квартире холодно, жена штраф получила, переселяйтесь в мини квартиру пониженной теплоемкости. План не дали, паек урезали, паек урезали, выходные сократили. Не помогло медкарту отобрали, антидепресанты штрафные выписали. И прочая канитель. Так и научишься крутиться.
Вот и не можете привыкнуть, что у нас ни планов, ни рабочего дня нет, поиграл черным носком ботинка Артемов.
Не могу, честно сознался Седов, никак не могу.
Да ничего привыкните, Артемов стал разминать плечи, скоро вполне привыкните к этому аду.
Аду, Седов, наконец, успокоился, да пожалуй, правильно сказано. Привыкну к аду.
Напарники несколько минут помолчали.
Мысли Седов постоянно обращались к тому заседанию воспитателей, когда было решено, что он бывший инженер и начальник конвейера, превратившийся в негативный элемент совершенно безнадежен.
Впрочем, это было ясно практически сразу, ведь за годы постоянной беготни по ледяному цеху, ночевок у станков и производственных совещаний Седов совершенно отвык от всей этой патриотической болтовни. Для него важнее были результаты производства, а не коллективное обсуждение нового фильма об очередных победах российского оружия или успехах хлолерного производства. Поэтому Седов, сначала и посмеивался, рассуждая о таких фильмах. Его логика была проста они воюют, а мы куем для них оружие. И без наших буеров и пушек не было бы этих блестящих побед. Так было до тех пор, пока неожиданно не отказали станки и весь производственный цех встал.
Виновного нашли сразу им оказался начальник производства Седов. Ни слова не говоря его, поместили в воспитательный дом. Как опасного врага без права переписки, апелляции и жалоб.
Седов не смирился. Не сдался. Первое время он сутками не отходил от компьютеров, пытаясь сдать экзамен и вернуться на производство, но монитор компьютера всегда выдавал только одно:
«Негоден»
«Негоден»
«Негоден»
«Негоден»
«Негоден»
«Негоден»
Потом Седов стал учиться и ударно работать. Он терпеливо зубрил все ответы о вертикали власти и о месте Президента в российском обществе. Он выучил все победы России и все этапы превращения ее в великое государство, знал наизусть весь состав правительства и мог четко объяснить недостатки прямых выборов, местного самоуправления и парламентаризма. Но все это было напрасно, и компьютер из года в год писал одно и тоже:
«Негоден»
«Негоден»
«Негоден»
«Негоден»
«Негоден»
«Негоден»
Крякнул зуммер.
Может, тогда начнем, Артемов легко провел пальцами по клавишам.
Давайте начнем, Седов поставил ноги на педали.
Впереди зашумело, началась вибрация бур проходного щита начал вгрызаться в породу.
Артемов достал большие песочные часы, встряхнул их и показал Седову. Во время работы щита такой шум, что переговариваться трудно. А часы служили для точного определения пауз, когда бур надо было останавливать и охлаждать.
Начали, прокричал Артемов, еще раз встряхнул часы и поставил их на панель.
Седов вдавил педали в пол.
Бур загудел, еще секунду спустя проходной щит дернулся и начал сильно трястись. Началось движение вглубь пласта угля.
Первое время Артемов и Седов сосредоточенно прислушивались в реву бура и осматривали приборы. Они знали, что большинство аварий приходится на первые секунды и минуты после пуска щита. Холодный бур мог треснуть, могла отказать электромагнитная защита или отойти воподвод охлаждения.
Но по обыкновению все было нормально. Вскоре щит вышел на крейсерскую скорость, его бур, омываемый водой, медленно двигался в теле пласта. Куски породы выходили по бокам щита и иногда скрипели по бронированным стенкам кабины, где сидели Артемов и Седов. Работающий щит двигался вперед, температура внутри его кабины медленно падала, вскоре вентиляторы и кондиционеры вытянули из него всю жару, и установилась приятная озонированная атмосфера.
Артемов спокойно откинулся в кресле, достал из-под панели управления толстую книгу и стал читать. А Седов, отвыкший даже от вида книг, снова впал в воспоминания.
Пять лет мурыжился Седов в воспитательном доме. Пять долгих лет, лет безуспешных попыток и сорвавшихся порывов. Все пять лет Седов надеялся, надеялся ровно до того дня, когда на Высокой Комиссии его идентификационная карта полетела в мусоросжигатель, а старший воспитатель Алексей Потапов коротко сказал:
Марш на подземные рудники.
От этого приговора у Седова остановилось сердце. Как прокаженному ему швырнули гражданскую одежду и даже не став проверять сданные вещи поволокли к шлюзу воспитательного дома. Вскоре Седов оказался перед другой шлюзовой покрытой бурой пылью и глубокими царапинами дверью. Воспитатели набрали какой-то код и как только дверь приоткрылась, они швырнули за нее Седова и мгновенно захлопнули за ним дверь. В шлюзе наступила тьма.
Не спим, не спим.
Седов поднял глаза и увидел ухмыльнувшегося Артемова, тот перевернул часы и переключил охлаждение бура, щит продолжал дрожать.
Трудный сегодня день, Артемов всматривался в датчики температуры бура и охлаждающей воды, то ли пласт лежалый, то ли к углю какая-то дрянь пристала. Как-то странно работаем.
Странно? переспросил его Седов.
Да, Артемов поцокал клавишами пульта, странно. Надо обороты бура снижать и самое главное скорость проходки, пока не придут результаты анализа породы. Минуту назад я послал породу на анализ.
Седов посмотрел на часы, с начала работы прошло уже сорок минут.
Еще минут двадцать и сверху скинут, что мы копаем, ответил Седов Артемову.
Угу, Артемов недовольно потер ладонью ручку рабочего кресла, вот считай, что это пауза на двадцать минут. Двадцать минут простоя. А я вчера с дружбаном с третьего щита забился, что мы больше их пройдем.