Да что же это такое!? Сказал я возмущенно вслух. Рыжик, нам точно туда?
Клубок выскочил из кармана и три раза ударился о стену, каждый раз отскакивая от нее. Потом прыгнул мне в руку. Я крепко сжал его в руке и опять пошел в «атаку» на стену. Я уже понял, что с разбегу ее не пройти, поэтому стал планомерно ее продавливать, постепенно погружаясь в нее.
Наконец я вошел в нее полностью, оказавшись в странном тоннеле. Стены тоннеля были смазаны, они искривлялись от моих движений, как в моем сне дорога к городу. Наверно сон то был не так уж и странен. Медленно, но уверенно я шел вперед к свету.
Вот он край. Я пришел. Опять преграда, я упираюсь ногами и руками в плотную вязкую среду, я барахтаюсь как муха в смоле. Я ползу, извиваюсь, в буквальном смысле продавливая себя к свету. Вдруг яркий свет разбивается острейшими осколками стекла. Я лечу. Падаю. Как больно. Я умираю вновь. Боль не выносимая, нервы как огненные прутья. Я кричу. Проваливаюсь во мглу. Боль и мрак уносят меня, лишь на границе своего сознания я слышу странный чужой голос: «Сережа, держись, не умирай, прошу тебя».
2024 год, Москва, Склиф, отделения травматологии, Максим Холод
Вся моя голова просто взрывалась от понимания того, что я жив. Мало того, я был не в своем теле, а в теле погибшего Сергея Опёнкина. Его воспоминания, той его недолгой жизни, стальными нитями раскаленного нихрома прожигали в моем сознании новую резьбу. Мне теперь придется жить в другом теле с двойной памятью. Мне надо вспомнить все и главное не забыть своего прошлого. Того прошлого, что привело меня на Патомское нагорье. Спасибо вам, кто бы вы ни были, за ваш дар, за новую жизнь.
Да, я жив, но, на сколько я жив? Тихо, как сквозь вату я слышал грустные голоса родителей и знакомых Сергея, что приходили его проведать. В один из таких дней случилось чудо. Я, наконец, стал слышать голоса людей как привычно.
Изя, неужели это все, что ты смог сделать?
Володя, не шипи. Веришь, сделал все аккуратно. Мне еще до операции сказали, что он летчик истребитель. Я, через пятимиллиметровую дырочку в черепе, шесть часов удалял гематому. Я ж помню, как ты с ним носился.
Ты вспомнил его?
У меня же память фотографическая. Напоминаю, если тебя склероз пробил.
И сколько ждать?
Не знаю. Мозг дело тонкое. Это не задницапрогнозировать сложно.
Я открыл глаза. Больно резануло ярким светом. Прикрыв веки, я немного подождал и опять открыл глаза. Теперь стало легче. Повращав глазами я нашел два вертикальных пятна. Глаза резало нещадно. Я опять их прикрыл. Попытался повернуть голову. Не получилось. Голова жестко была закреплена. Пошевелил кистью. Рука привязана за запястье.
Вера, мать твою, где ты ходишь. Вон у пациента глаза пересохли, закапай.
Рядом процокали каблучки. Позвенели склянками. Мне открыли глаз, и я близко увидел пипетку. Моментально вспомнилось, как Ферзь меня ослепил. Голова рефлекторно дернулась. Девушка громко вскрикнула и отпустила веки.
Вера, у тебя с головой все в порядке? Загрохотал голос Изи.
Израэль Мойшевич, он головой дернул. Испуганным голосом сказала Вера.
Я открыл глаза. Видно слезная железа заработала, по этому случаю веки открылись без такой сильной рези как предыдущий раз. Надо мной склонилось двое. Судя по курчавым волосам и явно еврейскому носу, стоящий справа был названый Израэль Мойшевич, второго я тоже узнал, это был Шепшин Владимир Егорович. Именно он помог Сергею с поступлением в Качинское.
Юноша, как самочувствие? Спросил Изя.
Как после катапульты. Проскрипел я натужным хрипом пересохших связок. Что со мной?
Позже Сережа я тебе все расскажу. Сказал Шепшин. Твоя главная задача, на сегодня, продержаться в стабильном состоянии двое суток. Как только это произойдет, я перевезу тебя в свой госпиталь. Там я тебя за месяц поставлю на ноги. Отдыхай пока.
Мне закапали глаза, и я опять уснул, провалившись в воспоминания Сергея. Я заново проживал его жизнь. Вечером пришли Серёжины родители и его младший брат. Мать плакала, отец стоял хмурый с красными глазами, Кирюха выглядел испуганным. Мне было жаль этих людей. Я не стал им гундеть про то, что я совершенно другой человек, а не их сын. Услышав такое, могут из склифа в кащенко отправить. И наверно будут правы, я бы сам в такое не поверил.
Через пару дней Шепшин перевез меня в военный окружной госпиталь. Сразу, по прибытии я был подключен к разным приборам. Опутав всего проводами, воткнули две капельницы. Медсестра каждые пол часа добавляла что-то из шприца прямо в трубку.
Все проведенные процедуры возымели действие. Через неделю я уже смог сам ходить в туалет, избавившись от унизительной процедурыкатетера и постановки судна. Меня перевели на уколы и таблетки. Жутко болели пролежни, которые я заработал лежа в склифе и здесь в госпитале. Парочку просто срезали. Как сказал Шепшинпочти косметическая операция. Ладно, шрамы были в основном на спине и не особо портили мне имидж.
На третью неделю я сполз в спорт зал. Физиотерапевт очень обрадовался моему порыву и взялся за меня как тренер Роки. Так прошло три месяца. Потеплело на столько, что уже можно было спокойно бегать, не боясь простудится. Я и бегал, заодно вспоминая свое и Серёгино прошлое.
После очередной пробежки меня зазвал к себе Шепшин.
Ну как, готов к подвигам?
Думаю да.
Тогда завтра пойдешь в тошниловку.
Моя память услужливо напомнила мне этот эпизод из прошлого Сергея. Он мне не понравился.
Это обязательно?
Ну, если ты решил стать слесарем, то можешь быть свободен. По результатам анализов ты полностью здоров, как для простого гражданина. Я могу тебя выписать с чистой совестью хоть сейчас. Могу даже дать рекомендацию в вертолетчики.
А как для пилота тридцать первого МИГа?
Не знаю. Ты ж сам прекрасно знаешь, и не понаслышке, какие перегрузки нынче у вашего брата.
Это да. Завтра когда?
В девять.
Буду.
Тошниловка, центрифуга, тошниловка, центрифуга. Меня, что в космонавты готовят? Четыре дня по шесть часов. Я так не уставал на первом курсе училища с его нескончаемой строевой подготовкой. Выходные прошли спокойно. В понедельник, с утра я сидел в кабинете Шепшина и ждал приговора. Пять профессоров решало мою судьбу. Они листали историю моей болезни, смотрели снимки, изучали результаты анализов и тестов. Среди них был и тот самый Изя из склифа. Оказалось, что он один из лучших неврологов России. Отложив мои документы, Израэль Мойшевич повернулся ко мне.
Что ж Сергей. Я пребываю в серьезном недоумении как невролог. После такой травмы я не ожидал увидеть подобные результаты тестов. Если бы не Владимир был в госпитале главврачом, я бы подумал, что это подтасовка, но зная его не один десяток лет, я верю вот этому. Он пальцем постучал по моему делу. Хочешь летать?
Очень хочу Израэль Мойшевич.
Не забыл, молодец, склероза нет. Володя, я подпишусь под разрешением. Коллеги?
Остальные трое профессоров согласились с таким решением. Шепшин пустил по кругу бланк. Все в нем расписались. Поставив свою подпись последней, Шепшин встал из-за стола, подошел ко мне и протянул подписанный им лист.
Летай Сергей.
Спасибо вам Владимир Егорович, вы второй раз даете мне путевку в летчики.
Родителям своим спасибо скажи, качественно тебя сделали.
Обязательно скажу.
2024 год, Москва, управление ГРУ, полковник Григорий Опричников
Пройдясь по управлению, я дошел до отдела паронормальных явлений. Его курировал майор Пётр Коськин, бывший летчик. Отдел был небольшим и в основном занимался регистрацией всего необычного, что случалось в войсках. Проект «Орион» был продолжением исследований начатых еще в советское время, по сбору, систематизации и осмыслению событий с участием неопознанных летающих объектов и других странных, аномальных явлений. Коськин, будучи еще строевым офицером, несколько раз имел «счастье» лично наблюдать НЛО. Все три события он описал очень четко и без излишних эмоций, за что и был отмечен Топоровым, в то время он был начальником отдела внешней разведки. Тогдашний старший лейтенант Коськин был приглашен в проект по НЛО.
Привет Петь, что звал? Спросил я его, зайдя в кабинет.
Садись рядом, покажу пару роликов.
Я присел рядом с ним у его компьютера.