Телегу тряхнуло. Исли выругался. Впереди уже маячили высокие ворота.
До последних событий в Пограничье и на окраинах Вайлатуна Стреляные стены при всей своей прочности и внешней неприступности выполняли весьма условную роль, отделяя более зажиточную часть от, скажем так, менее зажиточной. На них никогда не было эльгяр, как, собственно, и рант, по которым те могли бы ходить. Даже караул приближался к воротам лишь затем, чтобы изредка закрывать их на ночь. Теперь же там постоянно несли службу, точнее, круглые сутки скучали с десяток пеших стражей и пара конных. Появление телеги вызвало в их рядах явное оживление. Оба всадника решительно направились навстречу, всем своим видом красноречиво показывая, что придется остановиться. Хейзит сбил шапку на затылок. Его не признали, хотя иногда предъявлять пропуск не требовалось.
Что везем? поинтересовался один из всадников.
Пока ничего, ответил Хейзит, неспешно доставая и разворачивая перед носом стража верительную грамоту.
Куда направляетесь? более дружелюбно осведомился второй.
Спасать Вайлатун, зачем-то буркнул Исли.
Всадники переглянулись.
На строительство едем, поспешил уточнить Хейзит, ткнув рукой в направлении уже различимых костров, которыми землекопы отогревали промерзающую глину. Мы тут теперь часто проезжать будем.
Что у вас там? Первый всадник подвел коня вплотную к телеге и похлопал рукавицей по сваленным в кучу шкурам.
Рыба, не оглядываясь, через плечо ответил Исли. А вам-то что? Запрещено разве?
Проверяем, холодно бросил страж и на глазах пораженного такой наглостью Хейзита откинул верхнюю шкуру в сторону.
Под ней действительно оказались две кадки с заледеневшей рыбой.
Проезжайте, почти в один голос гаркнули всадники и первыми загарцевали обратно к воротам.
Когда ворота наконец оказались позади, Хейзит оглянулся и процедил сквозь зубы:
Совсем сдурели, дармоеды! Проверяют они, видите ли! Я знаю, что они проверяют. Беглецов наших ищут, которых и след простыл. Будто Локлан поперся бы напрямик через их тухлые ворота. Раньше сторожить надо было.
Исли предпочел промолчать. Только пустил лошадь поживее.
По эту сторону Стреляных стен Вайлатун разрастался слабо. Сказывались, вероятно, постоянные ветра, дувшие с Бехемы и доносившие зябкую водяную пыль. Избы стояли значительно реже, чем в направлении Пограничья или даже с противоположной стороны от замка, вниз по течению, где селились рыбаки. Традиционно здесь преобладали семьи потомственных пастухов, чьи стада коров и овец давно облюбовали пышные луга, простиравшиеся с весны по позднюю осень аж до самого карьера, и хлеборобов, снимавших на плодородных землях иногда по два урожая за лето.
Изначально предполагалось, что Хейзит будет жить вместе со строителями и гончарами в новой мастерской при печи. Во всяком случае, таково было распоряжение Локлана. Первые две ночи Хейзит честно провел в землянках землекопов, трудившихся на карьере почти постоянно.
Сразу же стало понятно, что такую мастерскую, какую хотел соорудить Локлан, каменную и надежную, чтобы ее обитатели не боялись ни стужи, ни врагов, за здорово живешь не построить. Нужны были лигбурны, а их-то как раз в ближайшее время взять было неоткуда. Решили сосредоточить усилия на постройке самой печи. Для этого трудами Ниеракта и его людей было сложено несколько обычных печек, в которых с утра до ночи поджаривались камни для главного строительства. Однако землянки землекопов не смогли вместить всех желающих. Пришлось спешным порядком вызывать плотников на постройку хотя бы временных деревянных жилищ и усиливать вооруженную охрану, которая теперь сопровождала частые вылазки на ближайшую опушку леса за бревнами.
Вскоре выяснилась еще одна трудность, способная заметно усложнить и затянуть работы: от ночных заморозков глина в карьере каменела не хуже, чем в печи. Чтобы не останавливать добычу, стали разводить костры, которые сейчас указывали Исли прямой путь через стену все усиливающегося снега. Для костров требовались дрова. Рейды на лесную опушку участились, что прибавило волнений всеми дровосекам с плотниками, и охраняющим их виггерам.
Поскольку глина для нужд вабонов требовалась всегда, ничего нового в необходимости зимой жечь костры и работать не только лопатами и ковшами, но и заступами с кирками, собственно, не было. Смущали землекопови в особенности их грозного начальника по имени Конрой, а по кличке Деткадве вещи: слухи о возможном нападении лесных дикарей, подтверждавшиеся усиленной охраной, и отсутствие надбавки к жалованью за риск и дополнительные зимние трудности.
Приступая к работе, Хейзит знал лишь о том, что карьер принадлежит замку и что слово Локлана обеспечивает бесплатное получение всей необходимой глины. Об остальном у него голова не болела. Землекопы стояли на довольствии Ракли, вопросы с ними по-свойски решал Олак, упомянутого Конроя Хейзит видел разве что мельком, и все было бы ничего до сих пор, если бы на следующее утро после побега друзей Хейзит не осознал, что остался со всем этим один на один. Ни Локлан, исчезнувший сразу же после общего разговора у Томлина, ни Олак, имевший такую возможность весь последующий день, но, вероятно, слишком занятый мыслями о предстоящем, его не предупредили и никаких соответствующих напутствий не дали. При этом на карьере Хейзита поспешно представили всем как главного, так что теперь он вправе был ожидать, что снежный ком забот свалится именно ему на голову.
Когда накануне Хейзит уезжал отсюда ночевать домой, работы продолжались с неизменным упорством, во всяком случае, внешним. При этом он отдавал себе отчет в том, что уезжает не только потому, что спать пока было негде, но и потому, что пребывание ночью в обществе землекопов может закончиться для него не очень хорошо. Стоило слухам о бегстве Локлана подтвердиться исчезновением Олака, который раньше всегда сопровождал Хейзита, отношение Конроя к происходящему резко изменилось. На своих людей он по-прежнему покрикивал, чтобы лишний раз не расхолаживать, однако Хейзит замечал, что сам он стал от работы отлынивать и все больше косил в его сторону недобрым глазом.
Откровенного бунта Хейзит не ждал. По крайней мере до тех пор, пока кому-то не пришло в голову увести охрану. Отвечать за нее был поставлен на вид еще более свирепый, чем Конрой, свер, неохотно откликавшийся на имя Брук. Поставлен он был самим Олаком, причем, как понял Хейзит, вопреки неписаным правилам, по которым свер не может командовать мергами. Будто для смягчения несправедливости, Бруку был выделен прекрасный конь, на котором тот сидел с завидной ладностью, опровергая досужие домыслы, мол, сверы только и умеют, что в латы тяжеленные рядиться да пешкодралом впереди лучников и всяких арбалетчиков на врага наступать. С Хейзитом Брук почти не разговаривал, однако, в отличие от Конроя, нисколько его не чурался и волком не смотрел. Вероятно, близость Хейзита к Олаку кое-что для него значила. Кроме того, фултумом, то есть помощником, при нем ходил тот самый светловолосый юноша по имени Гийс, которого Хейзит имел удовольствие встретить во время первого посещения Ракли. Гийс тогда ухаживал за беорами героев и произвел на Хейзита очень даже приятное впечатление начитанностью и простотой.
Сейчас, приближаясь к карьеру, Хейзит с особой остротой ощущал, что дальнейшая его судьба, а быть может, и жизнь, во многом будут зависеть от доброй воли этих двух людейБрука и Гийса.
Был еще один человек, расположение и порядочность которого для Хейзита дорогого стоили. Причем в прямом смысле. Звали его Улмар, и служил он в обычное время франиманом, то есть раз в десять дней наведывался к вверенным ему соплеменникам и забирал в казну замка положенный гафол, иначе говоря, оброк. Этим, как он сам признался в доверительной беседе Хейзиту, Улмар занимался всю сознательную жизнь, пока его высокий начальник, Казначей, не поручил ему, по просьбе Локлана, вести денежные дела, связанные с постройкой и работой печи. Именно через него Хейзит получал причитавшееся ему за труды жалованье, согласованное все с тем же Локланом. Улмар на строительство наведывался редко, деньги Хейзиту пока вручил лишь однажды, причем в общую сумму входило и то, что причиталось Исли. Хейзит тогда еще возразил, предложив впредь рассчитывать их заработки отдельно, поскольку надеялся на достигнутую с Локланом договоренность иметь часть жалованья как постоянную сумму, а частькак долю с продаж лигбурнов. Улмар легко пожал плечами и обещал этот вопрос уладить.