Подними-ка руки.
Старуха снова поливала ее из кадки, а она только поворачивалась да фыркала. Под конец у Пенни возникло ощущение, будто искупали вовсе не ее, а лошадь.
Вот тебе полотенце, сказала Дилис, набрасывая на плечи чистой леонары большой кусок льняной ткани. Сухие вещи найдешь вон на той полке. Кроватьтам. Утром я за тобой зайду.
И с этими словами старуха вышла, оставив удивленную Пенни стоять в корыте и машинально промокать потемневшие пряди.
Как то обычно бывает, быстрый калейдоскоп событий не сразу доходит до сознания человека. Тот просто не успевает на них среагировать и некоторое время спустя еще продолжает производить впечатление равнодушного к происходящему болванчика.
Пенни тоже впала в легкий ступор, что сама заметила лишь тогда, когда, одетая в длинную льняную хламиду на голое тело, забралась в потрясающе мягкую, напоминающую огромный мешок с тряпками постель и накрылась с головой теплыми шкурами. Она сразу же провалилась в глубокий сон, из которого дала себе наказ вынырнуть, по обыкновению, с первыми лучами солнца и неизменным утренним холодком. Дала-то дала, да только не то одеяло оказалось слишком уж уютным и согревающим, не то прошедший день основательно ее вымоталкак бы то ни было, а проснулась она впервые за последние зимы не сама. Ее разбудили две улыбающиеся девочки, довольно бесцеремонно стащившие с нее шкуры. Налетевший холод и внезапность пробуждения заставили Пенни резко сесть на кровати, поджав босые ноги, и уставиться на проказниц, показавшихся ей в первый момент чудесным продолжением сна.
Да, именно чудесным, несмотря на всю неприятность случившегося. Обе были прехорошенькие, в одинаковых меховых шубках, подпоясанных кожаными поясками с кисточками из беличьих хвостов на концах, в вязаных штанишках, очень удобных, Пенни вспомнила те, что давным-давно бабушка привозила ей с рынка, и высоких красивых сапожках с длинным мехом. Одна была голубоглазой и черноволосой, вторая, наоборот, светленькой и кареглазой. И обе, хлопая опахалами ресниц, восторженно осматривали ее в свою очередь и соревновались между собой, у кого глубже ямочки на розовых щечках.
ЯОлета, хихикнула голубоглазка. А этоТайра. Нас послали за тобой. Вставай.
А я меня зовут Пенни.
Подружки переглянулись и прыснули. Ей это совсем не понравилось, однако не затевать же ссору, не успев даже толком познакомиться. Поэтому она улыбнулась им в ответ, выбралась из объятий постели и стала поспешно одеваться в успевшие как следует просохнуть возле печи вещи. Замечая, что девочки продолжают украдкой наблюдать за ней и явно подсмеиваются, Пенни решила не оставаться у них в долгу.
Это вы вчера ночью бегали по снегу и обливались водой? с безразличным видом поинтересовалась она, наблюдая за реакцией через отражение в зеркале на стене, перед которым остановилась, чтобы расчесаться, благо деревянный гребешок лежал здесь же, на низенькой полке.
Ну уж нет, всплеснула руками Тайра, перестав улыбаться, но лишь затем, чтобы закатить глаза и надуть щеки, будто вот-вот лопнет.
Это ты про гардиан, что ли? вскинула черные кудри Олета. Нет, спаси и сохрани! Меня ночью и в шубе-то на мороз не выгонишь. А ты их вчера видела, Тайра?
Нет, но это точно были гардианы. Больше некому. Самоубийцы.
Кто такие гардианы? Пенни отвернулась от зеркала и смерила новых подружек ничего не выражающим взглядом, который успела отработать еще дома, готовясь к встрече с Брианом.
Ты не знаешь? искренне удивилась Олета. Ах, ну да, ты ведь только вчера к нам приехала
прискакала, зачем-то поправила ее Пенни.
Они будут нашими охранницами. Поэтому им нужно учиться терпеть лишения и неудобства. Мой тебе совет на будущее: не обращай на них внимания. С ними так специально обходятся. Их отобрали из простых семей. Я слышала, там есть даже дочери фолдитов. Представляешь!
Представляю, хмыкнула Пенни. А вы, значит, из эделей?
А ты разве нет?
Вопрос застал ее врасплох. От неловкости и необходимости врать выручило появление на пороге служанки. Вчерашняя Дилис от сегодняшней отличалась только тем, что сегодняшняя была настроена не так миролюбиво.
Я вас за чем посылала? поинтересовалась она у глазастых подружек. Болтать? Это последнее из искусств, которым вам предстоит овладеть. Но для этого вам сперва нужно от него отучиться. Почему Пенни еще не одета?
Спросите у нее, негромко ответила Олета.
Что?
Мы ее разбудили
Я вас посылала ее разбудить, одеть и отвести к Матери. Познакомиться еще успеете.
Она уже оделась, решила защищаться до конца Олета и ткнула пальчиком в притихшую Пенни, которую, оказывается, должны не только мыть, но и почему-то одевать.
Оделась? переспросила Дилис. Оделась, я спрашиваю?
Да
Это не называется «оделась»! Где вещи, которые я вам дала?
Вон.
Все проследили за изящным пируэтом все того же пальчика и увидели, что на полу аккуратной кучкой лежит одежда, точь-в-точь похожая на одежду подружек: шубка, поясок, сапожки и дажео чудо! вязаные штанишки. Специального приглашения Пенни не потребовалось. Она торопливо стянула с себя свои неуклюжие шкуры и с замирающим сердцем облачилась в замечательные обновки. Все пришлось впору, кроме разве что сапожек, которые оказались чуть-чуть ей великоваты. Одна из наблюдавших за этим превращением одобрительно кивнула, две другие выразительно подняли левые бровки. Пенни ничего этого не замечала, увлеченная своим похорошевшим отражением в зеркале.
Я готова, радостно повернулась она на месте, гордая еще и тем, что теперь-то уж точно никто не заподозрит в ней дочь фолдита. Можем идти?
Дилис снова кивнула и сделала знак приунывшим подружкам, чтобы те шли впереди.
Улица встретила ее ярким солнечным светом, слепящим снегом, вкусно хрустящим под сапожками, и манящими запахами с невидимой кухни. Оставшийся позади сарайчик, приютивший ее на ночь, оказался почти прижатым к высоченной стене из бруса. Задрав голову, Пенни увидела прогуливающихся по деревянному настилу двух, вероятно, девушек, правда, в мужских меховых шапках и вооруженных луками. Ей вспомнились слова Олеты про гардиан. Так вот зачем они нужны! Только разве стоит ради этого специально простужаться?..
Снаружи, когда они вчера ночью подъезжали к воротам, Обитель представлялась Пенни большой, но отнюдь не такой огромной, какой она оказалась изнутри: избам, между которыми они сейчас плутали, не было числа, они поражали размерами и многообразием резьбы на наличниках, крыльцах и карнизах; возвышающиеся за ними, где-то там, в центре, терема с острыми крышами приковывали взгляд богатством красок, покрывавших каждую дощечку и создававших ощущение пестрого хоровода; а обступавшие все эти жилые постройки невзрачные с виду, но высоченные и могучие башни, соединенные между собой внешними стенами Обители, одновременно довлели над всем пространством и защищали его.
«Неужели я тоже тут буду жить?»подумалось Пенни, и от этой мысли ей стало неловко и боязно. Она лишь однажды, еще в детстве, ездила с бабушкой в Малый Вайлатун, который тоже окружали стены, однако тогдашние ее впечатления не шли ни в какое сравнение с тем, что испытывала она теперь, оказавшись в буквальном смысле по другую сторону тайны. Тайна была вокруг и не спешила открываться. Кто знает, что требуется от забредших сюда, чтобы проникнуть в нее? И сможет ли она соответствовать тому призванию, которое тетушка Корлис увидела в ней?
Они шли и шли, а лабиринт закоулков все не кончался. Ночью эта дорога показалась Пенни гораздо короче и прямее. Если, конечно, это была та же самая дорога Правильность ее сомнений обнаружилась, когда они, словно обойдя всю Обитель вокруг несколько раз, вышли наконец на некое подобие площади. Площадь находилась явно в центре, потому что посреди нее высились четыре терема. Они стояли крыльцами друг к другу, словно кумушки, собравшиеся переговорить о чем-то важном. К прохожим они были обращены высоченными задними стенами, сложенными из крашеных бревен. Ближайший к Пенни терем имел стены черного цвета, соседний с нимзеленого, третийбелого, а самый дальний, едва просматривающийся между остальными, синего. Эти четыре цвета участвовали и в раскраске орнаментов. Так, наличники на окнах черного терема были зелеными, столбы крыльца белыми, а крутые скаты крышивсех трех цветов с преобладанием синего. За счет такой смешанности ни один из теремов не производил ни гнетущего, ни, напротив, радостного впечатления.