За Рейном приехал старший брат на уже стареньком, но все еще прытком пикапе, а за Вандой приехал ее отец на довольно новом и вполне удобном универсале. Я даже успел познакомиться с родными своих друзей, а то, что мы друзья, не вызывало сомненийтакие испытания и откровения в девяносто процентов случаев сближают. Мне понравились и здоровенный парень с огромными мускулами на рукахбрат Рейна. Очень простой, весь как на ладони. Он, улыбаясь, тряс мою руку, говоря, что друг его брата и его друг. И отец Вандыневысокий, полноватый, улыбчивый мужчина, который тоже не вызвал никаких отрицательных эмоций. Располневший, откормленный Гвэйн развеселил всех, собравшихся перед воротами, отвечая на колкости и смешки в его адрес недовольным рычанием. Отец Ванды, Стефан Грей, узнав, что я живу недалеко от Жильны, сразу же предложил меня подвезти, коль скоро мои родственники опаздывают, но тут на парковку перед воротами школы вполз черный сверкающий лимузин, из которого легко выскочил Арес, не дожидающийся, пока шофер откроет перед ним дверцу.
Я с некоторым изумлением наблюдал, как меняются лица у людей, которые только что запросто шутили со мной, когда они узнавали Ареса. Но отец быстро сгладил все углы, уверенно пожав руки мужчинам, поинтересовавшись их делами, и поблагодарив за таких замечательных Рейна и Ванду, которые так здорово на меня влияют. Я все еще не привык к такому Аресу, поэтому первую половину поездки мы проехали молча, но потом отцу удалось меня разговорить. Говорил в основном я. Точнее, я рассказывал ему про практику. На середине рассказа, когда я начал рассказывать про убийства и похищения, то увидел, что Арес нахмурился и на его лице заиграли желваки, но потом, когда я описывал наш бой с Гаврюшей, он прикусил костяшки пальцев на правой руке, а глаза у него заискрились от с трудом сдерживаемого хохота. Единственный вопрос, который он сумел из себя выдавить был:
Как вы умудрились на дерево залезть?
Очень быстро, ну а что я еще мог сказать?
Первую неделю мы с Аресом собирались в путешествие. Нужно было учесть множество мелочей, о которых я даже не подозревал. Он, смеясь, учил меня упаковывать чемодан. Отец собрал его в первый раз сам, а затем вывалил все вещи на мою кровать и предложил мне упаковывать кофр самостоятельно. Я никак не мог понять, как он умудряется все эти бесконечные вещи уместить в одну упаковку, не применяя при этом магию. Я так и не смог. У меня с завидной регулярностью вмещалось только половина различного барахла. Я уже начал думать о том, что мое путешествие закончится в этой комнате, когда я в очередной раз споткнулся о проклятый чемодан. Я постепенно начал выкидывать вещи, которые казались мне менее нужными, сокращая тем самым общее их количество. Арес пресекал это действие и с завидным упорством надеялся обучить меня необучаемому, показывая, как нужно все раскладывать, чтобы и крышка чемодана закрывалась, и все вещи были на своих местах. Вообще, в эту неделю мы много времени проводили вдвоем. Я рассказывал ему обо всем: о моей дурацкой дуэли, о моих небольших пакостях, даже о Фолте. Отец только качал головой и усмехался. На мои демарши против преподавателей он реагировал спокойно, и когда я спросил почему, Арес спокойно ответил:
Ты молодой, ершистый. Но эти недостатки с возрастом проходят. А конкретно у тебя они пройдут быстрее, потому что ты понимаешь, что делаешь что-то неправильно. К тому же, ты учишься, только почему-то не показываешь этого своим преподавателям. Этакий протест, даже не против них, а против Алекса. Дей, пойми, твой крестный тебя очень любит, и желает тебе только добра. А преподаватели относятся к тебе точно так же, как и к другим студентам. Поэтому не воспринимай их попытки чему-то тебя научить в штыки, с этими словами он улыбнулся и потрепал меня по голове, а сейчас давай-ка постигать искусство укладывания чемоданов.
В тот вечер мы с отцом сидели в библиотеке. Он расположился за столом, дописывая какие-то бумаги. А я забрался с ногами в кресло и читал книгу. Вдруг Арес резко поднялся на ноги и прижал руку к груди. Сделал глубокий вдох, а вот с выдохом возникли какие-то проблемы. Он захрипел и начал заваливаться на стол. Я закричал. Вместе с вырвавшимся криком меня выбросило из кресла, как из катапульты. Не помню как, но я успел перехватить падающее тело, но, так как весу во мне было раза в три меньше, то я упал на пол вместе с отцом. По его телу пробежала длинная судорога, а в углах рта появилась пена. Ворвавшаяся в библиотеку мама с помощью кобольдов стащила его с меня и положила на диван.
Целители прибыли на редкость быстро. Старший зашел в комнату и посмотрел сначала почему-то на меня.
Помогите, помогите нам, мой голос звучал глухо, я так и остался лежать на полу.
Целитель, видимо, к этому времени и сам сообразил, в чем дело. Решительно шагнув к дивану, он оттолкнул мать и склонился над отцом. Чтобы уже через минуту выпрямиться.
Я ничего не могу сделать, слишком поздно.
Его голос доносился до меня, как через вату. Встать на ноги я не мог, или не хотел, сейчас уже не важно. С трудом поднявшись на четвереньки, я подполз к дивану. Арес был бледен. Черты лица уже начали заостряться, а я не понимал, почему он все еще лежит, почему ничего не говорит. Дальше все было как в тумане. Я не слышал, что говорит целитель застывшей и смотрящей в одну точку маме. Кажется, я кричал, пытаясь добиться ответа от отца, тряс его за рубашку. Внезапно я ощутил легкость во всем теле. Голова закружилась, словно я глотнул игристого вина, и тогда слово «смерть» отчетливо прозвучало в моей голове. Я расхохотался. Я ведь Темный маг, мать мою, волшебницу, я некромант! Я смогу его поднять, я смогу Меня отрывали от его тела в шесть рук, оба целителя и мама.
До сих пор гадаю, откуда у меня силы взялись так крепко держаться? Потом мне насильно влили в горло какоето зелье, видимо, успокаивающее, скорее всего даже обычное, приготовленное для простых людей, раз смогло на меня подействовать. Затем наступила темнота.
Все время до похорон я просидел у открытого гроба в древней семейной часовне. С изящных фресок на меня укоризненно смотрела Прекраснейшая, а мне было плевать на нее. В тот момент я ее просто ненавидел. Как она могла забрать единственного человека, для которого важно было только мое существование? Я долго смотрел на нее, так долго, что в один момент мне показалась, что невероятно красивая женщина, изображенная на фреске, слегка наклонила голову и улыбнулась мне краешками совершенных губ. И тогда я не выдержал и тихо, зло проговорил:
Я стану учиться, слышишь? Я через себя переступлю, но я буду владеть всеми доступными мне видами магии в совершенстве. Я тебе клянусь, слышишь?! И если ты еще раз попробуешь забрать того, кто мне дорог, я больше не отдам его тебе так легко. Слишком многое ты уже отняла у меня, по часовне пробежал холодный ветерок, колыхнулось пламя свечи, и я внезапно понял, что это не простые слова. Я действительно выполню только что данные клятвы, чего бы мне это ни стоило.
В день похорон было пасмурно, постоянно накрапывал дождь. Мама все время молчала, она даже не плакала, и от этого становилось страшно. Застывшее лицо напоминало мне маску. Наверное, я выглядел не лучше. Когда двери усыпальницы закрылись, меня накрыло. Злость, какаято иррациональная обида на то, что он ушел, что тоже оставил меня. Нетвердым шагом я пошел к любимой теплице Ареса. Распахнув дверь, я зашел в нее и ухватился руками за первое же попавшееся мне на глаза растение:
Ты же обещал, что не бросишь меня, ты обещал! теплицу я разнес вдребезги, вырывая с корнем растения, которые он с таким трудом и заботой выращивал, доставая из разных уголков нашей необъятной планеты. А еще я смеялся, я хохотал, и только по тому, что мое лицо становилось мокрым, догадывался, что по нему текут слезы. Только через час этого буйства я начал осознавать, что творю. Опустился на колени, закрыв лицо руками. Осмотревшись и с трудом сфокусировавшись, я поднял один из саженцев, безжалостно вырванный из земли. Нашел небольшую лопатку. И принялся заново высаживать растение. За этим занятием меня нашла мама.
Как ты думаешь, приживется? мой голос звучал на редкость глухо.
Она же просто подошла ко мне, вырвала из рук лопату, в которую я, оказывается, вцепился так, что чуть не сломал черенок, обняла, крепко прижав к себе, и впервые позволила себе заплакать.