В сорок втором Василий Сталин прицепил третью шпалу, а погоны получал уже полковником. Наверняка на фронте он стал генералом, и связываться с его любимцем, руководителем джаза, было делом крайне опасным.
* * *
Что будем делать, Иван Александрович? прервал размышления Данилова Никитин.
Брать этого Игоря будем.
Не боитесь?
Да как сказать.
Все равно дальше фронта не пошлют, засмеялся Никитин.
Да нет, Коля. За такое дело нас с тобой вполне могут отправить в другую сторону.
Вполне, мрачно вмешался шофер Быков, помните, товарищ начальник, как Коля Рязанов в сорок первом сына наркома за убийство арестовал?
Ну, Данилов достал папиросу, так Колю на пересылке блатари зарезали, а наркомовского сына я в горкомендатуре видел. Капитан.
Быков в сердцах плюнул.
Так что, Иван Александрович, будем брать? насмешливо спросил Никитин.
Будем.
До самой деревни они молчали.
У первого дома на лавочке сидела старушка, в сумерках трудно было определить ее возраст.
Добрый вечер, мамаша, как можно любезнее спросил Никитин, где здесь Андреевы живут?
А вот, сынок, по этой улице четвертый дом.
* * *
Небогато жил убитый разгонщик. Совсем небогато. И мамаша была у него добрая и простая, с тяжелыми узловатыми руками, приученными к крестьянскому труду.
Вы, товарищи милицейские начальники, сказала она, о Славочке ничего плохого не думайте. Он на войну добровольцем пошел. Только на фронт-то попасть ему не довелось, их эшелон под Смоленском разбомбили. Год он по госпиталям провалялся. У него отсрочка до сентября.
А сколько он уже дома не живет? поинтересовался Данилов.
Да почитай, с октября сорок второго.
А что делает?
Работает, товарищ начальник. Вот.
Женщина открыла жестяную коробку от монпансье и достала коричневую рабочую карточку.
Вот, вздохнула она, так и живем. Славочкина рабочая да моя иждивенческая.
А вы разве не работаете, мамаша? спросил Никитин.
Работаю, сынок, как же, работаю в совхозе, только вот карточку рабочую получить не могу.
Скажите, Данилову было искренне жаль эту простую трудовую женщину, которая своими руками зарабатывала на жизнь до старости, где сейчас ваш сын?
А в городе он, милый, живет у невесты. Он же техникум перед войной закончил.
Какой?
Да малограмотная я. Сейчас бумажку принесу.
Она вышла в другую комнату и, вернувшись, положила на стол свидетельство об окончании Тайнинского техникума бытового обслуживания.
Был Слава Андреев, оказывается, техником-фотографом. Данилов взял рабочую карточку, посмотрел на штамп. «Московский трест бытового обслуживания».
Скажите, мамаша, вкрадчиво, как бы между делом, поинтересовался Никитин, а он вещей никаких не приносил?
Да что ты, милок, женщина замахала руками, помилуй бог! Мы люди трудовые, честные, не какие-нибудь спекулянты.
Ну а друзья его у вас бывали?
Бывали, дружок его Игорь, значит, студент, и сослуживец его, Нефедыч.
А вы не знаете, где этот Нефедыч живет или адрес его работы?
Нет, милок, не знаю. Ты скажи, не томи меня, со Славой что случилось?
Вам все расскажет ваш участковый.
В машине Данилов молчал, только на въезде в Москву сказал Никитину:
Сейчас возьми людей и к Гаранину.
Белов
Данилова не было, он куда-то укатил, поэтому Сергей пошел к Серебровскому. Замначальника критически оглядел его и сказал:
Костюмчик ничего, только вот галстук Серебровский открыл шкаф, достал красивый полосатый галстук. Надевай. Натуральный шелк. Я его в сороковом из Риги привез. Вот теперь ты настоящий московский пижон. Да, вот еще проблема. С пустыми руками тебе идти неудобно. А на жалованье и на оперативные пять червонцев ничего ты, Белов, не купишь. Ладно. Главноедело.
Серебровский открыл сейф, достал плитку шоколада «Золотой ярлык» и бутылку крымского портвейна.
Вот теперь ты, Сережа, истинный кавалер. Оружие взял?
Да, товарищ полковник, вальтер.
Правильно, он небольшой и удобный.
В кабинете Белов нашел кусок белой бумаги, завернул шоколад и портвейн, нашел кусочек шпагата и завязал сверток. Конечно, здесь нужна ленточка, но ничего, по военному времени и так сойдет. На сейфе внезапно ожила черная тарелка репродуктора, и зажигательный женский голос поведал, что на полянке возле школы стали танки на привал. Белов так и вышел из здания МУРа, напевая привязчивую мелодию.
* * *
Он шел по Петровке медленно, не торопясь, чтобы не доставлять внешнего беспокойства ребятам из наружки, которые топали за ним.
Его задача заключалась в том, чтобы, когда он с объектом выйдет из дома, хлопнуть того по плечу, ну а дальше дело техники.
Весенний вечер медленно надвигался на город. И хотя было еще совсем светло, Сергей чувствовал его приближение. Потускнели блики в окнах домов, и все вокруг изменило свой цвет. Он стал более густым, синеватым.
На старой церквушке померкла облезлая маковка, гуще стали тени в проходных дворах. На смену девушкам, постовым милиционерам, вышли крепкие мужики с карабинами СВТ.
На углу Столешникова остановилась военная машина, из нее выпрыгивали офицеры с пистолетами и сержанты с карабинами. На рукавах гимнастерок повязки с надписью «Комендантский патруль». По трое они расходились по центральным улицам. Начиналась тяжелая ночная работа.
Но пока город, словно огромный корабль, плыл навстречу ночи. Напротив дома номер 8 стоял старенький «Опель-Р-4», которому давно уже приготовили место в Политехническом музее, но стараниями управленческого механика Володи Царькова он ходил лучше, чем любой ЗИС-101. Машина эта была закреплена за наружкой.
Ну вот и нужный дом. Белов еще раз оглядел переулок. Хорошее место. Подлинно московское. С каким удовольствием постоял бы Сергей рядом с комиссионкой, покурил бы, на народ посмотрел. Но надо было идти.
Дверь ему открыла хозяйка:
Здравствуйте, Сережа.
Здравствуйте. Белов протянул сверток.
А это что?
Это вместо цветов.
Пойдемте. Головня, на ходу разворачивая сверток, повела Сергея в комнату.
За столом сидели красивый парень в военной форме с капитанскими погонами и яркая, хорошо одетая брюнетка.
Знакомьтесь, сказала хозяйка, это мой друг Сергей. А это мои самые близкие люди: Глеб Катышев, он фронтовой кинооператор, и Нина, редактор со студии документальных фильмов.
Глеб пожал Сергею руку.
Наконец Головня развернула бумагу:
Какая прелесть. Где вы это взяли, Сережа?
Выпросил, Наташа, вымолил буквально в буфете нашего наркомата.
А где вы работаете? спросил Глеб.
В наркомате госконтроля, я юрист.
Глеб посмотрел на две колодки на пиджаке Белова:
Пришлось повоевать?
Немного. В сорок первом.
Но, видимо, неплохо, если «За отвагу» и «За боевые заслуги» получили, усмехнулся Глеб.
«За боевые заслуги» Сергей получил в прошлом году после ликвидации банды «докторов». Но веселому капитану об этом знать было не обязательно.
Меня контузило, а потом крупозное воспаление легких, вот и списали в тыл, смущенно пояснил Белов.
По сей день, несмотря на то что служба его была не самой безопасной, Сергей мучительно переживал, что он не на фронте.
Прошу к столу, прошу, засмеялась хозяйка.
Они прошли в соседнюю комнату к накрытому столу. На нем ничего особенного не было. Обычный набор для военного времени. Но даже и пайковые консервы, и обязательный винегрет, и картошка вареная, и селедка были приготовлены и сервированы так, что вызывали воспоминания о довоенном благополучии. Украшением стола была большая кулебяка.
Это фирменное блюдо Наташи, сказал Сергею Глеб. Вы должны, как новичок, съесть первый кусок.
Разлили водку, чокнулись. Сергей выпил и закусил кулебякой. Она действительно была вкусна необыкновенно.
Как здорово вы готовите, Наташа, Сергей говорил вполне искренне, тесто прелесть, мясо такое нежное.
За тесто спасибо. Это мое, а вот мясо извлечено из «второго фронта».
Неужели американские консервы?
Вы угадали, тушенка прислана союзниками.
Друзья, а что мы так сидим, вскочил Глеб, где музыка? Я привез из Румынии новые пластинки Петра Лещенко.